После брака Пирр сделался еще более знаменитым. Имея в Антигоне добрую жену, успел он склонить Птолемея к тому, чтобы даны были ему деньги и войско для отправления в Эпирское царство. Он прибыл в Эпир* к удовольствию многих жителей, ненавидевших Неоптолема, который правил жестоко и самовластно. Боясь однако, чтобы Неоптолем не прибегнул к кому-либо из других царей, Пирр вступил с ним в переговоры и заключил условие, чтобы им царствовать вместе. По прошествии некоторого времени беспокойные люди тайно их раздражали и приводили в подозрение одного у другого. Причина, побудившая более всего восстать против Неоптолема, была, как говорят, следующая: цари, по принесении Аресу и Зевсу жертвы в Пассароне*, молосском месте, имели обыкновение клясться перед народом в том, что они будут управлять по законам, и заставляли народ клясться в том, что он будет хранить царскую власть также по законам. Это происходило в присутствии обоих царей, которые были тут вместе со своими приближенными, давали и принимали многие подарки. В то время некто по имени Гелон, человек, преданный Неоптолему, принял и угостил в доме своем Пирра и подарил ему две пары рабочих волов. Миртил, царский виночерпий, будучи тут, просил их у Пирра, который ему отказал и подарил их другому. Миртилу было то досадно, и это не скрылось от Гелона, который, призвав Миртила к ужину и угощая его, предлагал ему и убеждал его принять сторону Неоптолема и отравить ядом Пирра. Миртил принял предложение его, притворно оное одобрил и согласился, но объявил обо всем Пирру. По повелению его Миртил свел с Гелоном главного виночерпия Алексикрата, который будто бы желал участвовать в том деле, ибо Пирр хотел как можно большим числом свидетелей обнаружить злоумышление. Таким образом Гелон был обманут, и вместе с ним и Неоптолемом, который, думая, что злоумышление идет уже, так сказать, своим путем, не мог удержаться от радости, чтобы не объявить о том приближенным своим. Ужиная некогда у сестры своей Кадмеи, он все выболтал ей, думая, что никто его не подслушивает. В комнате не было никого, кроме Фенареты, жены Самона, попечителя Неоптолемовых стад. Она сидела на ложе, обратившись к стене и казалась спящей. Она слышала все, не будучи никем примечена, и на другой день пришла к Пирровой жене Антигоне и пересказала ей все объявленное Неоптолемом сестре своей касательно Пирра. Узнав о том, он тогда пребыл спокоен, но при некотором жертвоприношении призвал Неоптолема к ужину и умертвил его. Он знал, что лучшие эпирцы были преданы ему и увещевали его освободиться от Неоптолема и не довольствоваться малою частицею царства, но действуя своими способностями, обратиться к большим предприятиям. Эти представления и подозрение, которое он возымел на Неоптолема, заставили Пирра предупредить и умертвить его.
Пирр, помня, чем был обязан Беренике и Птолемею, назвал рожденного Антигоной сына Птолемеем и, основав город в Эпирском полуострове, дал ему название Береникида.
Помышляя о многих и великих предприятиях и преимущественно объемля надеждой сперва соседственные области, нашел он случай вмешаться в македонские дела по следующей причине: Антипатр, старший из Кассандровых детей, умертвил свою мать Фессалонику и изгнал брата Александра. Этот послал к Деметрию, просил у него помощи и призывал к себе Пирра. Деметрий медлил, будучи занят другими делами. Пирр прибыл к нему с войском и в награду за оказываемую помощь требовал Стимфею, приморскую часть Македонии* и из покоренных областей Амбракию, Акарнанию и Амфилохию. Молодой Александр на это согласился. Пирр завладел этими областями и занял их своим войском; другие приобретал он для своего союзника, отнимая оные у Антипатра. Между тем царь Лисимах желал помочь Антипатру, но не был тогда в состоянии. Ведая, что Пирр из благодарности ни в чем не откажет Птолемею, послал к нему от имени Птолемея подложное письмо, в котором повелевал ему прекратить войну, взяв от Антипатра триста талантов. По распечатании письма Пирр понял тотчас хитрость Лисимаха, ибо письмо не начиналось обыкновенным приветствием: «Отец сыну радости желает», но: «Царь Птолемей царю Пирру здравия желает».
Пирр произнес за то на Лисимаха ругательные речи, однако приступил к заключению мира. Цари сошлись, дабы утвердить договор клятвой с жертвоприношением. Приведены были вепрь, вол и баран. Случилось, что баран умер сам; все тому смеялись, но прорицатель Феодот не допустил Пирра произнести клятву, объявив, что бог предзнаменует этим смерть одному из трех царей. По этой причине Пирр отстал от заключения мира. Дела Александра находились уже в хорошем состоянии; однако Деметрий прибыл к нему, хотя в присутствии его не было никакой нужды – и тем навлек на Александра страх. Несколько дней были они вместе, но, не доверяя друг другу, строили один другому козни. Деметрий нашел удобный случай, успел умертвить молодого Александра и объявил себя царем Македонии.
Еще прежде он имел причины жаловаться на Пирра, который делал набеги на Фессалию. Сверх того врожденные властителям страсти, любостяжание и желание распространять свое владычество, делали соседство их опасным и внушали недоверие, которое усилилось по смерти Деидамии. Когда же каждый из них занял часть Македонии и они, так сказать, столкнулись, и раздоры их получили большую пищу, то Деметрий вступил с войском в Этолию и, одержав верх, оставил тут Пантавха с великой силой, а сам обратился к Пирру. Пирр, узнав его намерение, шел на него; однако, по ошибке, они не встретились на дороге. Деметрий вступил в Эпир и разграбил его, а Пирр, встретившись с Пантавхом, решился дать ему сражение. Войска сошлись; борьба была жаркая, в особенности вокруг вождей. Пантавх, по общему признанию, превосходивший в храбрости всех Деметриевых полководцев, отличный крепостью тела и тяжестью мышцы, исполненный предприимчивости и великого духа, вызывал Пирра к единоборству; Пирр, никому из царей не уступавший в мужестве, желая присвоить себе Ахиллову славу более по собственной доблести, нежели по своему с ним родству, стремился прямо на Пантавха сквозь первые ряды сражавшихся. Сперва они бросали друг на друга дротики, потом вступили в ручной бой, действовали мечами с искусством и силою. Пирр получил одну рану и дал две своему противнику, одну в бедро, другую близ затылка, поверг его на землю, но не умертвил. Он был вырван у него приятелями Пантавха. Эпирцы, вознесенные победой царя своего и удивляясь его мужеству, опрокинули македонскую фалангу и, преследуя бегущих, многих умертвили и в плен взяли до пяти тысяч живых.
Это славное дело не столько возбудило в македонцах гнева за свое поражение и ненависти к Пирру, сколько внушило им великое о нем понятие и удивление к доблести его; все, видевшие его и сразившиеся с ним, говорили только о нем. Им казалось, что он взором, быстротой и движением походил на Александра Великого; что они видели некоторую тень и подобие стремления его и жара в боях. Между тем как другие цари подражали Александру ношением порфиры, множеством окружающих копьеносцев, наклоном головы и надменностью речей*, один только Пирр своим оружием и крепостью руки своей показывал в себе Александра. Об устройстве войска, искусстве и способности его предводительствовать войсками можно заключить по сочинениям его касательно сего предмета. Говорят также, что когда спросили Антигона, кто лучший из полководцев, то он отвечал: «Пирр, если он состарится», – разумея под этим только своих современников. Ганнибал давал преимущество в опытности и искусстве перед всеми полководцами Пирру, вторым после него считал он Сципиона, а третьим себя, как в жизнеописании Сципионовом сказано*. Вообще Пирр почитал военное искусство приличнейшим царю занятием и упражнялся всегда в оном. Все другие искусства почитал он недостойными своего внимания. Говорят, что за пиршеством спрашивали его: «Который свирельщик лучше играет, Пифон или Кафисий?» – «Полководец Полисперхонт!*» – отвечал Пирр – как будто бы только военное искусство надлежало царю знать и только им заниматься. Впрочем, был он милостив к друзьям своим, в гневе кроток, скор и усерден в оказании благодеяний. Когда Аэроп умер, то Пирр изъявил чрезвычайную горесть; он говорил, что Аэропа постиг конец, которому все смертные подвержены, но бранил и порицал сам себя за то, что, всегда медля и откладывая до другого времени, не успел оказать ему благодарности своей. Долги можно заплатить наследникам заимодавцев, но добрый и правдивый человек печалится, когда не может воздать награды за благодеяние благотворителю своему, пока он еще в живых. Когда некоторые советовали ему выслать из Амбракии одного человека, который его злословил, то Пирр отвечал: «Пусть лучше тут останется и бранит меня в присутствии немногих, чем ему ходить по разным землям и злословить перед всеми людьми». Некогда привели к нему несколько людей, которых изобличали в том, что они произносили на него ругательства за пиршеством. Пирр спросил: «Подлинно ли вы это говорили?» – «Так, государь! – отвечал один из юношей, – мы все это говорили, но сказали бы еще более, когда бы у нас больше было вина». Пирр рассмеялся и отпустил их.
