После этого отправлены были к Пирру посланники для переговоров о пленных. В числе посланников был Гай Фабриций, который, по уверению Кинея, римлянами был отлично почитаем, как человек добродетельный и искусный воин, хотя был крайне беден. Пирр оказывал ему особенное уважение и предлагал ему некоторое количество золота, называя сие знаком дружбы и гостеприимной связи, без всякой дурной цели. Фабриций отвергнул дары его, и Пирр пробыл тогда в покое, но на другой день, желая испугать Фабриция, который никогда не видал слонов, велел величайшего из зверей поставить за занавесом там, где они между собою разговаривали. Приказание его было исполнено, по данному знаку занавес был снят: слон вдруг поднял хобот над головою Фабриция и издал крик страшный и пронзительный. Фабриций, обратившись спокойно, улыбнулся и сказал Пирру: «Ни вчера твое золото, ни сегодня твой зверь меня не поколебали». За ужином говорено было о разных предметах, особенно о Греции и мудрецах ее. Киней по случаю завел речь об Эпикуре и объяснял мнение его о богах и о гражданском правлении. Он говорил, что все счастье жизни полагают эпикурейцы в наслаждении; что общественных дел избегают, почитая их вредными и возмутительными для блаженства человеческого; что, по их мнению, божество, не чувствуя ни любви ни гнева, нимало не заботится об нас и проводит жизнь в бездействии, утопая в наслаждениях. Он продолжал говорить, как Фабриций воскликнул: «О боги! Пусть следуют этим правилам Пирр и самниты, пока они с нами воюют!» Пирр, удивляясь величию духа римлянина, еще более желал заключить мир с республикой и прекратить войну. Он просил в особенности Фабриция, по заключении мира, последовать за ним и быть при нем, обещая почитать его первым из своих друзей и полководцев. Фабриций отвечал на это спокойно: «Государь! Это не будет тебе полезно! Те, которые ныне тебя уважают и тебе удивляются, когда меня узнают, лучше захотят иметь меня, нежели тебя царем своим». Таков был Фабриций! Эти слова не возбудили в Пирре гнева; он не оказал свойственного тиранну негодования; напротив того, заставлял друзей своих замечать великодушие Фабриция. Одному ему он поверил пленных, с тем что, если сенат не примет мирных предложений, то они, повидавшись с своими родственниками и справив в Риме Сатурналии, будут отосланы обратно к нему. Они в самом деле были отосланы после праздника; сенат определил смерть тому из них, кто останется в Риме.
После того Фабриций избран был консулом. В стан к нему прибыл человек с письмом от царского врача, который обещал отравить ядом Пирра, если римляне ему будут благодарны; что он тем положит войне конец без всякой для них опасности. Фабриций ужаснулся от сего злодеяния и внушил своему товарищу те же чувства; он послал немедленно письмо к Пирру, советуя ему беречься злоумышлений своего врача. Содержание письма было следующее: «Гай Фабриций и Квинт Эмилий, римские консулы*, царю Пирру радости желают. Ты, по-видимому, худо умеешь познавать друзей и врагов своих. Прочитав присланное к нам письмо, увидишь ты, что воюешь с добрыми и справедливыми людьми, а доверяешь несправедливым и злым; мы уведомляем тебя о том не из благорасположения к тебе, но дабы твоя смерть не навела на нас клеветы и дабы никто не подумал, что мы употребили против тебя козни, не будучи в состоянии кончить войну мужеством». Получив письмо и изобличив злоумышление, Пирр наказал врача, а в знак благодарности к Фабрицию возвратил римлянам пленников без выкупа и опять послал Кинея для заключения мира. Римляне не захотели даром принять пленников, как благодеяние от неприятеля или как награду за то, что против него не употребили несправедливости; они отпустили к нему равное число пленных тарентинцев и самнитов, но о дружбе и мире не позволяли и говорить прежде, нежели Пирр не поднимется из Италии с войском и не отправится в Эпир на тех же кораблях, на которых он прибыл.
Итак, обстоятельства требовали, чтобы дано было другое сражение. Пирр, успокоив свое войско, шел вперед и вступил с римлянами в сражение при городе Аскулуме*. Он пробирался местами, неспособными к действиям конницы и болотистыми берегами реки быстрой, где не было довольно пространства для присоединения слонов к фаланге. После важной с обеих сторон потери убитыми и ранеными, Пирр, сражавшись до самой ночи, отступил. На другой день, употребляя все способы, чтобы дать сражение на ровном и открытом месте, дабы впустить слонов в средину неприятелей, он занял трудные проходы и, поставив между слонами многих копьеносцев и стрельцов, вел с жаром и быстротой сомкнутую и в боевом порядке устроенную фалангу. Римляне, не владея более местами, которые способствовали им отступать и опять нападать, принуждены были идти ровным местом прямо на ряды неприятельские. Спеша опрокинуть пехоту до наступления слонов, они выказывали удивительную храбрость, сражаясь мечами против длинных копей; не щадили себя, смотрели только, как бы поразить неприятеля, ни во что не ставили смерть. После долгой битвы начали они отступать на том месте, где Пирр делал сильный напор на тех, кто против него стоял. К поражению их более всего послужили сила и стремление слонов. Мужество римлян в битве той было бесполезно; они были принуждены уступить слонам, как стремлению волн или разрушительному землетрясению, дабы не умереть без действия и без всякой для своих пользы, претерпевая все ужасы смерти. Бегство их было непродолжительно, по причине близости стана. Иероним говорит, что римлян пало шесть тысяч. В записках царских писано, что Пирр потерял три тысячи пятьсот человек. Дионисий не упоминает, чтобы при Аскуломе даны были два сражения и чтобы римляне были решительно побеждены. Он говорит, что римляне сражались однажды до захождения солнца; что войска с трудом разошлись; что Пирр получил удар в руку дротиком; что обоз его расхитили самниты; что с обеих сторон пало более пятнадцати тысяч человек. Когда войска разошлись и некто поздравлял Пирра с победой, то он сказал: «Мы погибли, если еще один раз одержим победу над римлянами!» В самом деле, он лишился великой части собственного войска и всех своих друзей и полководцев, кроме немногих. Он не мог привести свежих войск; тамошние союзники уже не оказывали прежней ревности. Между тем у римлян дополнялось войско легко и скоро, как будто бы из изобильного источника; они не теряли бодрости от поражений; гнев воспламенял их новой силой и честолюбием к продолжению войны.
В таких тесных обстоятельствах снова был он прельщен пустыми надеждами и предприятиями, которые держали его в недоумении и нерешимости. В одно и то же время прибыли к нему из Сицилии послы, предлагая предать ему Акрагант, Сиракузы и Леонтины и прося его действовать с ними для изгнания карфагенян и избавления острова от других тираннов; из Греции же возвещено было ему, что Птолемей, прозванный Керавном*, погиб в сражении с галатами со всем своим войском и что присутствие его было бы весьма полезно в такое время, когда македоняне имели нужду в царе. Пирр жаловался на судьбу, что в одно и то же время представляла ему два случая к великим предприятиям. Он думал, что из двух надлежало потерять один; долгое время рассуждал о том сам с собою; казалось ему, что обстоятельства Сицилии приведут его к важнейшим делам, по близости ее с Ливией. По этой причине обратился он туда, послав наперед, по своему обыкновению, Кинея, для переговоров с тамошними городами. Он оставил в Таренте охранное войско, несмотря на неудовольствие тарентинцев и на представления их либо исполнить то, за чем приехал к ним – воевать вместе с ними против римлян, либо оставить область их и предать им город в таком положении, в каком он его принял. Пирр, не дав никакого кроткого ответа, велел им быть спокойными и дожидаться, пока ему будет свободно. После чего пустился в море. По прибытии своем на остров все надежды его получили желаемый успех. Города присоединялись к нему охотно. Где надлежало употребить оружие и силу, там на первых порах ничто не сопротивлялось ему. Имея тридцать тысяч пехоты, две тысячи пятьсот конницы и двести кораблей, нападал он на карфагенян, изгонял их и покорял себе принадлежащую им область. Самое крепкое их место был Эрик*, защищаемое великим числом неприятелей. Пирр решился взять оное приступом. Войско уже было в готовности; он надел доспехи свои и сделал обет Гераклу принести ему жертвы и учредить игры, если удастся ему доказать себя грекам, обитавшим в Сицилии, воителем, достойным предков и настоящих сил своих. Он дает знак трубой, рассеивает стрелами варваров, приставляет лестницы и первый всходит на стену. Многие толпятся против него. Пирр, обороняясь, прогоняет и низвергает их на обе стороны стены и, действуя мечом, окружил себя грудами мертвых. Однако с ним ничего дурного не случилось; неприятелям показался ужасным и тем доказал, сколь справедливы и на опыте основаны слова Гомера, который утверждает, что изо всех доблестей одна храбрость часто сопряжена с восторгом и исступлением. По взятии города принес он Гераклу великолепные жертвы и учредил торжественные разных родов зрелища.
