Занимавшие Мессену варвары, называемые мамертинцы, беспокоили тамошних греков и некоторых принудили платить себе дань. Они были многочисленны и храбры; по этой причине дано им название, которое на латинском языке значит «воинственные». Пирр поймал их сборщиков податей и умертвил, самих мамертинцев победил в сражении и многие крепости у них отнял.
Карфагеняне оказывали склонность к миру; предлагали ему, по заключении с ним дружеских сношений, дать деньги и корабли. Пирр, простирая далее виды свои, отвечал на это, что тогда только заключит с ними мир и дружбу, когда они оставят всю Сицилию и Ливийское море будет границей между ними и греками. Вознесенный настоящими успехами и силой своей и гоняясь за надеждами, которые с самого начала прельщали его, он обращал желания свои прежде всего на Ливию. Он имел много кораблей, но терпел недостаток в людях. По этой причине начал набирать гребцов в городах. Он производил сие не с кротостью и снисхождением, но самовластно и жестоко, употребляя насилие и наказания. Он не был таким с самого начала; напротив того, более других царей был склонен угождать жителям, во всем на них полагался и ни в чем не беспокоил. Но впоследствии сделался тиранном из народного угодника; кроме жестокости, порицали его за неблагодарность и вероломство. При всем неудовольствии своем, сицилийцы исполняли все это, как необходимое. Но когда начал он подозревать Фенона и Сострата, главных сиракузских полководцев, которые первые склонили его переправиться в Сицилию и по прибытии его тотчас предали ему город и подкрепляли его во всех предприятиях, когда он не хотел ни взять их с собою, ни оставить в городе; когда Сострат, страшась его, отстал от него, а Фенона, которого он обвинял в одном с Состратом намерении, умертвил, то уже сицилийцы не мало-помалу и не по одному начали от него отставать; все города исполнились столь сильной к нему ненависти, что одни пристали к стороне карфагенян, другие звали к себе мамертинцев. Пирр видел везде мятежи, перевороты и возмущения против себя, а между тем получил письмо от самнитов и тарентинцев, которые уже в городах своих едва держались против неприятеля, были лишены всей своей области и звали его к себе на помощь. Это было благовидным предлогом, чтобы отплытие его из Сицилии не было сочтено бегством или не было приписано невозможности исправить тамошние дела. В самом же деле, не будучи в состоянии владеть Сицилией, как кораблем, бурею волнуемым, ища только выхода себе, он опять бросился на Италию. Говорят, что отплывая уже, взглянул на Сицилию и сказал окружающим его: «Друзья мои! Какое прекрасное поприще оставляем мы карфагенянам и римлянам!» Догадка его сбылась после того в скором времени*.
Варвары соединились против него при самом его отплытии. Он дал сражение карфагенянам в проливе; потерял много кораблей и с остальными убежал в Италию. Мамертинцы, числом не менее десяти тысяч, переправились прежде него на другую сторону; они не осмелились дать ему сражения, но, заняв узкие места, нападали на войско его и причинили ему великий вред. Здесь пало двое слонов; воины в тылу были побиваемы. Пирр, перейдя к ним из первых рядов, защищал их и ввергался во все опасности, сражаясь с людьми, искусными в войне и исполненными мужества, но, будучи поражен в голову мечом, несколько отступил и тем умножил бодрость неприятелей. Один из них, высокий ростом и блистающий доспехами, выбежал вперед и громким и гордым голосом кричал ему, чтобы он выступил вперед, если еще жив. Пирр, раздраженный этим, поворотил назад быстро со своими щитоносцами и, весь покрытый кровью, страшный лицом, устремился с яростью сквозь них, предупредил варвара и дал ему в голову удар, который, силою руки и крепостью стали, рассек его до самого низу, так что в одно время распались в разные стороны две части его тела. Это удержало от погони варваров, которым Пирр показался существом сверхъестественным и внушил великий страх.
Итак, он, продолжая путь свой безопасно, прибыл в Тарент с двадцатью тысячами пехоты и тремя тысячами конницы. Взяв храбрейших тарентинцев, вел их в область Самнитскую, где римляне находились. Дела самнитов были тогда в дурном положении; они были унижены духом, потеряв несколько сражений против римлян. Сверх того негодовали они на отплытие Пирра в Сицилию, и потому не многие из них к нему присоединились. Пирр разделил все свое войско на две части; одну послал в Луканию, дабы не допустить бывшего там консула прийти на помощь своему товарищу, другую вел сам на Мания Курия*, который, заняв крепкое положение при Беневенте, ожидал помощи из Лукании. Он сидел спокойно, частью потому, что прорицатели отвлекали его от сражения предзнаменованиями и жертвами неблагоприятными. Пирр спешил напасть на него до прибытия ожидаемой им помощи, взял храбрейших воинов и лучших слонов и ночью направил путь к стану неприятельскому. Но как надлежало обойти оный длинной и лесистой дорогой, то, по недостатку в факелах, воины его заблудились; произошла остановка; между тем ночь прошла, и римляне на заре увидели его войско, которое спускалось с гор. Это произвело среди них великий шум и беспокойство. Между тем Маний получил благоприятные знамения, обстоятельства принуждали его напасть на неприятеля; он вышел из стана и вступил в бой с теми, кто первые ему попался, разбил их и тем навел на всех великий страх. На месте пало немалое число Пирровых воинов; неприятелю досталось несколько слонов. Эта победа заставила Мания сойти на равнину, дабы дать открытое сражение. Он разбил одно крыло неприятеля, но на другом был опрокинут слонами и принужден отступить к своему стану; он призвал на помощь стоящих на валу вооруженных и свежих воинов, которых было много; они вышли из своих укреплений и, пуская стрелы в зверей, принудили их поворотиться назад и, отступая через свое войско, приводить его в беспорядок и замешательство*. Это вручило римлянам победу, а вскоре державу и владычество. Этими подвигами они вознеслись духом; умножили силы свои; своей храбростью приобрели ту славу, что они непобедимы. Немедленно покорили Италию и вскоре после того заняли Сицилию.
Таким образом, Пирр потерял надежду завладеть Италией и Сицилией. Шесть лет провел он в тамошних бранях. Силы его истощились, но мужество его в самых поражениях осталось непобедимым. По искусству его в войне, по силе мышц, по отважности духа был он почитаем первейшим из современных ему царей, но то, что приобретал подвигами, терял пустыми надеждами, и, желая того, чего у него не было, не умел сохранить то, чем уже владел. По этой причине Антигон сравнивал его с игроком в кости, который мечет удачно и счастливо, но не умеет пользоваться своей удачей.
Он возвратился в Эпир* с восьмью тысячами пехоты и пятьюстами конницы. Не имея денег, искал он войны, дабы содержать свое войско. Несколько галатов пристали к нему, и Пирр вступил в Македонию для грабежа и получения добычи в царствование Антигона*, сына Деметрия. Он покорил несколько городов; две тысячи македонских воинов к нему присоединились. Надеявшись чего-то большего, обратился он к самому Антигону, напал на него в узких проходах и привел войско его в беспорядок. Галаты, служившие Антигону и составлявшие тыл его войска, будучи довольно многочисленны, выдержали нападение Пирра с великой смелостью. Сражение между ими и Пирром было жаркое; большая часть их была изрублена, а ведущие слонов, будучи настигнуты Пирром, предали ему себя и зверей своих. Пирр после этого успеха, более полагаясь на судьбу, нежели действуя рассудком, направил свое войско на македонскую фалангу, которая была в волнении и страхе от нанесенного ей урона; по этой причине она удерживалась от нападения и не была склонна к сражению; он простирал к македонянам руки, называл по имени военачальников и предводителей и этим произвел то, что вся пехота Антигонова перешла к нему. Антигон предался бегству и удержал за собой только некоторые приморские города. Пирр, для которого все сложилось успешно, почитал победу над галатами славнейшим своим подвигом. Он посвятил прекраснейшую и богатейшую добычу в храме Афины Итонийской* со следующей надписью: «Пирр, царь молосский, посвящает Афине Итонийской эти щиты, отнятые им у надменных галатов и лишив Антигона всего войска. Это неудивительно; как прежде, так и теперь Эакиды* воинственны».
