Лисандр поставил из полученных корыстей в Дельфийском храме медный кумир свой и каждого из корабленачальников; также посвятил Диоскурам золотые звезды, которые исчезли еще до сражения при Левктрах*. В сокровищнице Брасида и аканфийцев хранилась триера в два локтя длиной, сделанная из золота и слоновой кости, которая прислана ему Киром в дар за одержанную победу. Дельфиец Александрид* повествует, что там для хранения находились один талант и пятьдесят две мины серебра, да сверх того одиннадцать статеров, принадлежавшие Лисандру, но это не согласуется с известной всем бедностью мужа сего. Хотя в то время Лисандр пользовался такой в Греции властью, какой до него никто из греков не имел, однако надменность его и высокомерие были выше его могущества. Ему первому, как повествует Дурис, города греческие воздвигали жертвенники и приносили жертвы, как некоему божеству; первому ему воспеты были пеаны; один из них начинается следующими словами:
Эллады славной вождя мы воспоем,
Могучей Спарты сына,
Ио, Пеан!
Самосцы определили, чтобы отправляемые ими празднества в честь Геры назывались впредь Лисандриями. Он имел всегда при себе одного стихотворца, по имени Херил*, желая, чтобы он украсил дела его стихотворством. Антилоху, сочинившему в честь его несколько посредственных стихов, которые ему понравились, дал шляпу, наполненную серебряными деньгами. Антимах из Колофона и некий Никерат из Гераклеи сочинили в честь его песни, называемые «Лисандрии», и перед ним состязались о награде. Лисандр дал предпочтение последнему и украсил его венком. Антимах осердился и истребил свое сочинение. Платон, который был тогда молод, но имел великое уважение к Антимаху за его стихотворческие дарования, старался утешить горесть его об оказанном сопернику его предпочтении, говоря ему, что невежество для незнающих такое же зло, как слепота для незрячих. Кифарист Аристоной, получивший шесть раз награду в Пифийских играх, говорил Лисандру из лести, что если еще раз одержит верх над своими соперниками, то он объявит себя Лисандровым… «Не рабом ли?» – спросил Лисандр.
Честолюбие Лисандра было ненавистно лишь первенствующим чиновникам и равным ему во власти. Но когда вместе с честолюбием возбуждены были в душе его надменность и суровость теми, кто искал его благосклонности, то не знал он более меры ни наказаниям, ни наградам. Дружба и гостеприимство награждаемы были неограниченной в городах властью, не подверженной никакой ответственности. Удовлетворять гневу можно было единственно погублением ненавистного предмета. Не было позволено спасаться бегством из своего отечества. Боясь, чтобы народные начальники милетов не убежали, и желая поймать тех, кто скрылся, Лисандр обещал клятвенно не делать им зла. Они поверили, обнаружили себя – и Лисандр предал их олигархам, чтобы их умертвить. Всех их было не менее восьмисот человек. В других городах также были убиваемы в великом множестве все приверженные к демократии, ибо Лисандр предавал смерти не только по своему собственному к ним нерасположению, но угождая вражде и алчности многих своих приятелей, которым содействовал во всем. По этой причине весьма было одобрено сказанное лакедемонянином Этеоклом, что Греция не вынесла бы двух Лисандров. Феофраст уверяет, что Архестрат сказал то же самое и об Алкивиаде. Но в этом последнем были более всего неприятны разврат и нега, соединенные с самохвальством, а сила Лисандрова становилась ужасной и несносной по причине суровости его нрава.
Лакедемоняне мало обращали внимания на тех, кто доносил на него. Но когда Фарнабаз посредством своих посланников жаловался в Спарте на обиды, причиняемые ему от Лисандра, который грабил и разорял его область, то эфоры, вознегодовав, поймали Форака, одного из друзей и товарищей его в военачальстве, и умертвили за то, что нашли у него в доме деньги; Лисандру же послали скиталу с приказанием возвратиться в Лакедемон. Скитала есть следующее: когда эфоры посылают кого-нибудь полководцем или начальником морских сил, то делают две круглые палки, толщиной и величиной совершенно равные, так что одну к другой можно приноровить концами. Одну оставляют у себя, другую дают тому, кого отправляют с властью. Эти палки называются скиталами. Когда нужно сообщить ему какую-либо важную тайну, то, срезав длинную и узкую с дерева кору, наподобие ремня, обвивают ею палку, которую у себя имеют, таким образом, чтобы не осталось ни малейшего промежутка, но вся поверхность палки кругом была покрыта корой. После того записывают на ней, так как она обвита, то, что им нужно; написавши же снимают ее, и посылают к полководцу без палки. По получении ее он не иначе может читать изображенные на ней письмена, которые не имеют между собою никакой связи, как обтянув находящуюся у него палку обрезком древесной коры. Обвивая оный таким же образом, каким был обвит прежде, и приноравливая один край к другому, читатель водит глазами вокруг и находит связь. Сама кора называется «скиталой», равно как и палка; так как именем того, чем меряют, называется то, что меряется.
Лисандр был приведен в изумление, получив скиталу в Геллеспонте, где он находился. Боясь более всего жалоб Фарнабаза, он употребил старание, чтобы с ним сойтись и примириться. Он имел с ним свидание, просил его писать эфорам другое письмо с объявлением, что он Лисандром не обижен и не имеет причины на него жаловаться. Однако он, по-видимому, не знал, что Фарнабаз, как пословица говорит, «с критянином поступал по-критски». Обещав сделать все по его желанию, Фарнабаз написал письмо такое, какое желал Лисандр, но имел при себе тайно другое, противного тому содержания. Когда надлежало приложить печать, то он, подменив письмо другим, совершенно похожим на первое, дал Лисандру письмо, тайно от него написанное.
Лисандр, приехав в Лакедемон, предстал по обыкновению перед эфорами и подал им письмо от Фарнабаза, надеясь тем уничтожить главнейший против него донос. Фарнабаз был любим лакедемонянами, потому что более всех царских полководцев оказал ревности к продолжению войны. Эфоры прочитали письмо и показали его Лисандру, который тогда понял, что «не один Одиссей хитер». Он тогда удалился в тревоге, но после немногих дней представил правителям, что ему надлежало отправиться в храм Амона для принесения жертв, обещанных перед началом военных действий. Некоторые говорят, что он, в самом деле осаждая во Фракии город афитейцев*, увидел во сне Аммона; после чего он снял осаду, как бы сей бог ему то повелел, и дал знать афитейцам, чтобы они приносили Аммону жертвы, и что сам хотел ехать в Ливию, дабы умилостивить сего бога. Однако большая часть лакедемонян были уверены, что это был только предлог и что Лисандр, боясь эфоров и не поклоняясь в отечестве своем под начальство других, желал странствовать и переезжать с места на место, подобно коню, пригнанному к обыкновенным работам и в конюшню с лугов и полей, на которых пасся свободно. Эфор приводит другую причину отъезда его, которую я опишу впоследствии.
Лисандр с великим трудом выпросил у эфоров позволение выехать из Спарты. После отъезда его спартанские цари, заметив, что Лисандр имел в своей власти все города через установленные в них общества, что он всеми делами управлял один и был некоторым образом владыкой Греции, предприняли произвести то, чтобы правление в городах передано было народу, а друзья его из оных были изгнаны. Уже вновь начинались возмущения; афиняне прежде всех напали из Филы на Тридцать тираннов и одержали над ними верх*. Лисандр поспешно возвратился в Спарту и убедил лакедемонян помогать олигархиям и укрощать народы. Послано было первым тридцати тираннам сто талантов для продолжения войн, и полководцем назначен Лисандр. Цари этому завидовали. Боясь, чтобы он не завладел опять Афинами, они положили, чтобы один из них выступил в поход. Отправлен был Павсаний под предлогом подать помощь тридцати тираннам против народа; в самом же деле для прекращения войны, дабы Лисандр опять не сделался властителем Афин посредством своих друзей. Павсанию легко удалось это исполнить; он примирил афинян, успокоил возмущение и отнял у Лисандра случай удовлетворить своему честолюбию. Вскоре после того афиняне возмутились против спартанцев, и Павсаний обвиняем был в том, что он дал волю народу, обуздываемому прежде олигархией, поступать столь дерзко и производить возмущения; напротив того Лисандр был прославляем как муж, который всегда управлял не к угождению других и не для наружного блеску, но единственно для выгод одной Спарты.
