В рассуждении свойств его, он, кажется, был неравен и не всегда одинаков. Много похищать, еще более дарить; оказывать уважение без причины, и без причины бесчестить; льстить тем, в ком он нуждался, быть надменным против тех, кто в нем нуждался до того, что нельзя было решить, что было более свойственно его натуре – высокомерие или угодливость. В рассуждении неровности в наказаниях, известно, что он малозначащую вину наказывал смертью, а самые тяжкие обиды переносил с кротостью; легко прощал жесточайшие оскорбления; за малые и бездельные ошибки наказывал убийством или лишением имения. Это происходило оттого, что он от природы был гневлив и мстителен, но рассуждением смягчал суровость свою, для своей пользы. Во время той же союзнической брани воины его убили поленьями и камнями одного из его легатов, по имени Альбина, бывшего некогда претором. Сулла оставил сие без внимания и не наказал столь важного преступления. Напротив того, он говорил, что воины его тем усерднее будут повиноваться ему и сражаться, надеясь изгладить проступок свой своими подвигами. Он мало заботился о том, что его за то порицали. Приняв намерение низвергнуть Мария и получить главное начальство в войне против Митридата – ибо война союзническая приближалась уже к концу своему – он старался только о приобретении себе любви войска.
По возвращении своем в Рим был он избран в консулы* вместе с Квинтом Помпеем. Сулле тогда было пятьдесят лет. Он вступил в знаменитейший брак, женившись на Цецилии, дочери первосвященника Метелла. Простой народ пел насчет этого брака песни; многие из знаменитейших граждан на это досадовали, не почитая достойным сей девицы того, кого они почли достойным консульства, как замечает Тит Ливий. Цецилия не была первой женой его. Сулла, будучи молод, женился на Илии, которая родила ему одну дочь, потом на Элии. Третья жена его была Клелия, которую он отослал от себя по причине ее бесплодия, но с честью, с похвалой и с большими подарками. Через несколько дней после того женился он на Метелле; чем доказал, что предлог его о разводе с Клелией был несправедлив. Впрочем, к Метелле оказывал он всегда великое уважение, так что народ римский, когда хотел, чтобы позволено было возвратиться изгнанным Мариевым сообщникам, и Сулла в том ему отказывал, то призывал громким голосом на помощь Метеллу и просил ее заступления. Кажется, что Сулла, по покорении Афин, для того поступил жестоко с жителями, что они со стен ругались над Метеллой, как после описано будет.
В то же время, почитая консульство малозначащим в сравнении с будущими надеждами, Сулла стремился духом к войне с Митридатом. Против него восстал Марий, пылая еще честолюбием и неистовой любовью к славе, этими несостаривающимися страстями – человек, по тяжести тела и по старости лет, отказавшийся незадолго перед тем от похода и военных действий, но тогда желавший вести войну в отдаленных, за морем лежащих странах. Между тем как Сулла находился в войске для приведения к окончанию остальных дел своих, Марий, пребывая в Риме, устроил тот гибельный мятеж, который один причинил республике более вреда, нежели все вкупе взятые брани, как и само божество многими знамениями это предвещало. На копьях, имеющих на себе знамена, появился сам собою яркий огонь, который едва погасили. Три ворона принесли птенцов на дорогу и пожрали их, а остатки опять отнесли в гнездо. Мыши сгрызли в одном храме посвященное богам золото; служители храма поймали в мышеловке одну самку; она родила пятерых и троих из них съела. Всего страшнее было то, что при безоблачном и ясном небе слышна была труба, издававшая столь острый и печальный звук, что все приведены были в исступление и ужас от сего страшного шума. Ученейшие прорицатели этрурские объявили, что сии знамения предвещали перемену в человеческом роде и новое устройство мира. Они уверяют, что всего существует восемь родов и что различествуют между собою образом, жизнью и нравами; что каждому определено известное число лет, которое от бога совершается периодом великого года. При окончании одного периода и при начале другого приходит из земли или с неба какое-нибудь удивительное знамение, чтобы тщательно все сие наблюдающие и понимающие тотчас открыли, что люди, после того родящиеся, имеют другой образ жизни и другие нравы, и что боги пекутся о них больше или меньше, нежели о прежних. Они утверждают, что среди прочего претерпевает при чередовании поколений важные перемены и сама наука прорицания: то приобретает более уважения, и предсказания его исполняются, поскольку бог ниспосылает явственные и чистые знамения, то – при новом поколении – приходит в упадок и бывает пренебрегаема, ибо основывается на догадках и постигает будущее темными и неявственными средствами. Вот что толковали тогда умнейшие этруски, которые, казалось, более других были сведущи. Сенат и прорицатели, собравшись в храме Беллоны, рассуждали об этих происшествиях. Вдруг влетел в храм воробей в присутствии всех, неся носом кузнечика; часть его отвалилась; воробей, оставив ее тут, улетел с другою. Наблюдатели знамений боялись мятежа и раздора между достаточными деревенскими помещиками и чернью, ибо городские жители суть крикуны, как воробьи, а деревенские помещики живут всегда на полях, подобно кузнечикам.
Между тем Марий заключает связь с Сульпицием, человеком, который в величайших злодеяниях никому не уступал; нельзя было спросить, кого был он порочнее, но в чем он был порочнее сам себе. По его жестокости, дерзости и алчности для него не было ничего бесчестного; он был способен ко всему дурному. Он продавал явно право римского гражданства отпущенникам и переселенцам, а получаемые от того деньги считал на столе, стоявшем на самой площади. Он содержал три тысячи вооруженных людей и толпу молодых римских всадников, которые будучи на все готовы, окружали его и были им называемы антисенатом. Предложенным от него законом запрещено было сенаторам брать взаймы более двух тысяч драхм, а по смерти своей он оставил долгу до трех миллионов драхм. Этот Сульпиций был пущен в среду народа Марием и возмутил республику. Он вводил насилием и железом самые вредные законы, а между прочими и тот, чтобы Марию дано было предводительство в войне против Митридата. В таком неустройстве консулы остановили все дела. Сульпиций, собрав толпу народа, напал на них во время собрания в храме Кастора и Поллукса и умертвил многих, в числе их и молодого сына консула Помпея. Сам же Помпей тайно убежал. Сулла, будучи преследуем до самого дома Мария, был принужден прийти на площадь и отменить решение о неприсутственных днях. По этой причине Сульпиций, лишив консульства Помпея, оставил оное Сулле, но предводительство войском назначено было Марию, который отправил немедленно военных трибунов в Нолу, для принятия и приведения к нему войска.
Но Сулла предупредил его и убежал в стан; воины, узнав о происшедшем в Риме, побили камнями военных трибунов; между тем в Риме Марий, с своей стороны, умерщвлял друзей Суллы и расхищал их имение. Это произвело переход и бегство одних из стана в Рим, а других из Рима в стан. Сенат, управляемый приказаниями Мария и Сульпиция, не имел свободы; получив сведение, что Сулла идет на Рим, послал преторов Брута и Сервилия, дабы запретить ему идти далее. Преторы объявили приказание Сулле несколько надменно; воины его бросились на них и хотели их умертвить; однако изломали только ликторские розги, сняли с них обшитые пурпуром тоги и отослали их обратно с бесчестием. Граждане впали в великое уныние, когда увидели преторов, лишенных знаков своего достоинства, и узнали от них, что возмущение уже невозможно удержать и что оно неукротимо. Марий начал приготовляться. Между тем Сулла с шестью полными легионами вместе с товарищем своим двинулся от Нолы; хотя видел он желание войска идти прямо на Рим, но сам колебался недоумением и боялся опасности. Прорицатель Постумий, по заклании жертв, рассмотрев оные, протянул обе руки к Сулле и просил себя связать и держать до самого сражения, дабы быть преданным жесточайшему наказанию, если все не будет иметь скорого и счастливого успеха. Говорят также, что Сулла сам увидел во сне богиню, которой римляне поклоняются, приняв ее от каппадокийцев*, и которая есть то ли Луна, то ли Минерва, то ли Беллона. Она предстала ему, вручила молнию и, называя поименно каждого из его неприятелей, повелевала бросать в них молнию; они, будучи ею поражаемы, падали и исчезали. Ободренный этим видением, поутру объявил оное своему товарищу и повел войско свое на Рим. У Пикт встретило его другое посольство и просило повременить, уверяя его, что он получит удовлетворение в справедливых своих требованиях по постановлению сената. Сулла обещал остановиться здесь же и в то самое время велел предводителям сделать промеры, по обыкновению, для расположения стана. Послы, поверив ему, удалились, но Сулла послал немедленно Луция Базилла и Гая Муммия для захвата городских ворот и стен у Эсквилинского холма, а сам с великой поспешностью шел за ними. Между тем Базилл с воинами своими ворвался в город и завладел воротами; граждане, будучи безоружны, кидали на них черепицы и камни, препятствуя идти далее и удерживая их у самых стен. В то самое время явился Сулла и, видя происходящее, кричал своим воинам, чтобы они зажигали дома; сам взял зажженный факел, шел вперед, а стрельцам своим велел действовать калеными стрелами и пущать их на кровли домов. В страсти и в совершенном безрассудстве позволив ярости своей управлять настоящими делами, он видел перед собой одних врагов, а о друзьях и родственниках не заботясь и не жалея, нес пламень, который не разбирал, кто виноват и кто невинен. Таким образом Марий был прогнан к храму Земли*; он объявил свободу невольникам, которые к нему пристали. Но неприятели напали на него, теснили и принудили убежать из города.
