Между тем Неоптолем и Эвмен сошлись. Ненавидя издавна друг друга и кипя яростью, они два раза учинили нападение, не узнав один другого, но в третий раз узнали, устремились и с криком обнажили кинжалы. Лошади их сшиблись с великой силой, подобно двум кораблям, устремленным друг на друга. Полководцы опустили повода, схватились руками, срывали друг с друга шлемы, сдирали с плеч брони. Между тем как они терзали друг друга, лошади их в одно время из-под них вырвались; они упали на землю и, лежа друг на друге, обхватились и боролись. Неоптолем встал с земли прежде Эвмена; последний подрезал ему тогда подколенок и сам успел встать на ноги. Неоптолем, не могши стоять на ногах и опершись на одно колено, храбро защищался снизу, но не мог нанести смертельного удара противнику. Получив удар в горло, он пал и на земле простерся, но когда Эвмен в ярости своей и по древней к нему ненависти срывал с него доспехи и ругал его, то Неоптолем, держа еще меч, поразил его неприметно под броней, где она несколько касается паха. Удар больше устрашил Эвмена, ежели причинил ему вреда, ибо по слабости противника рана была легкая. Он снял с мертвого доспехи, но был ранен в бедра и в руки и находился сам в худом положении. Несмотря на то, он посажен был на лошадь и поскакал к другому крылу, думая, что неприятели еще выдерживают сражение. Он получил известие о смерти Кратера, прискакал к нему, нашел его еще дышащим и понимающим, сошел с лошади и, проливая слезы, простер к нему руку. Он проклинал Неоптолема, жалел об участи Кратера и о предстоявшей ему необходимости или быть виновником смерти близкого друга, или принять за него смерть.
Эвмен одержал эту победу через десять дней после первой. Слава его чрезвычайно возросла, ибо он обязан был этим успехом как прозорливости своей, так и храбрости. Ему завидовали, его ненавидели не только противники, но и самые союзники; им неприятно было, что пришелец и иностранец, действуя оружиями и руками македонян, умертвил первого и знаменитейшего среди них мужа. Когда бы Пердикка дожил до известия о смерти Кратера, то никто другой не сделался бы первенствующим среди македонян, но по умерщвлении Пердикки в египетском мятеже* известие об этой победе получено было в стане двумя днями после. Македоняне в гневе определили смерть Эвмену. Антигон и Антипатр избраны были полководцами в войне против него.
Эвмен нашел у подножия Иды царские конные табуны, взял, сколько ему нужно было, лошадей и послал к надзирателям расписку. Антипатр, говорят, засмеялся, узнав о том, и сказал, что удивляется предусмотрительности Эвмена, который надеялся дать им или потребовать от них отчет в царских вещах. Эвмен хотел дать сражение при Сардах на Лидийских равнинах, превосходя противников своих конницей, и в то же время желал показать Клеопатре силу свою, но по ее просьбе (она боялась навлечь на себя обвинение от Антипатра) выступил он в Верхнюю Фригию и провел зиму в Келенах*. Здесь Алкет, Полемон и Доким*, побуждаемые честолюбием, спорили с ним о верховном начальстве; и Эвмен сказал им: «Сбылось по пословице – “О погибели своей ни слова!”».
Обещав выдать воинам жалованье через три дня, Эвмен продавал им поместья и крепости, лежащие в этой области, в которых было много невольников и скота. Купивший их начальник, если предводитель отряда наемного войска, получал от Эвмена орудия и машины, приступал и осаждал оные. Воины делили между собою добычу, смотря по должному каждому из них жалованью. Этим поступком Эвмен опять приобрел любовь воинов, и как некогда найдены были в стане брошенные неприятельскими полководцами письма, в которых обещали сто талантов и разные почести тому, кто убьет Эвмена, то македоняне, будучи этим раздражены, определили, чтобы тысяча человек из командиров всегда его окружали и охраняли по очереди и в самой ночи. Командиры эти повиновались новому назначению и принимали с удовольствием от него те дары, какие от царей получают их приближенные. Эвмен имел право давать им пурпуровые шляпы и хламиды: это были почетнейшие дары, даваемые македонянам их царями.
Благополучие возвышает чувства и самых низких от природы людей. В них открывается тогда величие и важность, ибо бывают видимы на возвышенном и блистательно месте. Но тот, кто действительно тверд и велик духом, тогда более являет себя, когда поднимает главу из среды бед и несчастий. Таковым показал себя Эвмен! В Каппадокии при Оркиниях, по причине предательства*, будучи разбит и преследуем Антигоном, он, отступая, не позволил изменнику перебежать к неприятелю, но поймал и повесил его. В самом отступлении поворотил назад, шел дорогой, противной той, по которой шли преследовавшие его, прошел стороной мимо них неприметно и прибыл к тому месту, где дано было сражение. Он остановился тут, собрал мертвые тела, выломал двери в окрестных селениях и ими сжег порознь тела чиновников и простых воинов, насыпал курганы и потом удалился. Антигон, возвратившись к тому же месту после него, не мог не удивляться смелости его и постоянству.
После этого Эвмену попался обоз Антигона; он мог взять весьма легко великое число людей, вольных и рабов, и богатство, собранное таким расхищением и войнами, но боялся, чтобы его воины, обременившись богатой добычей, не сделались тяжелее к отступлению и слабее в перенесении трудов похода, а через то не потеряли бы времени, на которое полагался, в надежде принудить Антипатра отстать от преследования. Поскольку же весьма было трудно удержать македонян, когда деньги были почти в их руках, то велел им отдохнуть, покормить лошадей своих и потом обратиться на неприятеля. Между тем послал тайно человека к Менандру, начальнику неприятельского обоза, советуя ему как бывшему знакомому и другу быть осторожным, немедленно отступить с нижних мест, подверженных нападению, к ближайшему подгорью, которое было неприступно для конницы и не могло быть обойдено. Менандр, поняв опасность, в какой он находился, тотчас удалился. Между тем Эвмен посылал соглядатаев и давал приказание воинам вооружаться и взнуздывать лошадей, дабы напасть на неприятеля. Соглядатаи возвратились с известием, что Менандр удалился в неприступные места и что нельзя его поймать. Эвмен, притворясь, что раздосадован, тотчас отвел свое войско. Менандр известил Антигона о происшествии, и когда македоняне хвалили Эвмена и начали быть к нему благосклоннее за то, что он пощадил их детей и жен и позволил им удалиться, хотя во власти его было взять их в плен и обесчестить, то Антигон сказал: «Друзья мои! Не о вас заботясь, он позволил им уйти; он боялся, чтобы в бегстве своем не наложил оков на себя самого».
Эвмен, блуждая по разным местам и избегая Антигона, уговорил большую часть воинов своих удалиться, заботясь об их безопасности или не желая влачить их за собой, ибо их было слишком мало, чтобы с ними сразиться, и слишком много, чтобы с ними скрываться. Он убежал в Норы*, местечко, лежащее между Каппадокией и Ликаонией, оставив только при себе пятьсот человек конницы и двести тяжелой пехоты. Всех тех из приятелей своих, которые, не терпя суровости места и нужды, просили его об увольнении, Эвмен обнял и дружески отослал от себя. Антигон приблизился к Норам и прежде, нежели начал осаду, предложил Эвмену о свидании. Эвмен отвечал, что у Антигона много друзей и полководцев, которые могут заступить место после него, а у тех, за кого он сражается, не остается после него никого. Он требовал, чтобы Антигон прислал к нему заложников, если хочет с ним иметь свидание. Антигон советовал ему говорить с ним как с человеком выше себя. «Я никого не считаю выше себя, пока я владею этим мечом», – отвечал Эвмен. Когда же Антигон послал своего племянника Птолемея в Норы, как требовал Эвмен, то он вышел для свидания с Антигоном. Они дружески обнялись, приветствовали друг друга, как старинные знакомые, имевшие долгое время тесные между собою связи. Долго они разговаривали. Эвмен не о безопасности своей, не о примирении заботился; он требовал, чтобы утверждены были ему сатрапии и возвращены данные награды, к изумлению всех присутствовавших, которые удивлялись духу и смелости его. Многие из македонян стекались, желая видеть, каков был Эвмен, ибо ни о каком полководце после смерти Кратера не говорили в войске столько, сколько об Эвмене. Антигон, заботясь об его безопасности и боясь, чтобы не употребили с Эвменом насилия, сперва запрещал к нему приближаться, кричал, бросал каменья на тех, кто приступал к ним, наконец, обнял Эвмена обеими руками и, удерживая народ телохранителями, с трудом вывел его в безопасносное место.
