Антигон, который был извещен пленными, что Эвмен болен и что носят его на носилках по причине его слабости, почитал делом весьма нетрудным в болезни его разбить других полководцев, почему и спешил вступить с ними в дело. Когда неприятели стали в боевой порядок, и Антигон, приблизившись, увидел их распоряжение и устройство, то изумился и несколько времени стоял в одном положении. Потом увидев носилки, несомые с одного крыла на другое, он рассмеялся громко, по своему обыкновению, и сказал своим приближенным: «Знать, эти-то носилки и выстроились против нас!» Немедленно отвел он свое войско и занял стан*.
Македоняне, отдохнув немного, вновь начали быть управляемы лестью; оказывая презрение своим начальникам, они разделили почти всю Габиену себе на зимние жилища, так что передовые от задних отстояли почти на тысячу стадиев*. Антигон, узнав о том, принял намерение обратиться на них внезапно, дорогой безводной и трудной, но короткой и гористой, надеясь, что если успеет напасть на них, рассеянных в зимних жилищах, то полководцы нескоро успеют собрать войско. Итак, он вступил в землю ненаселенную; сильные ветры и великий холод препятствовали движению его войска, которому надлежало переносить великие трудности. Воины были принуждены разводить многие огни, и это не сокрылось от неприятелей. Варвары, обитавшие на горах, обращенных к ненаселенной стороне, были приведены в удивление множеством огней и послали вестников на дромадерах объявить о том Певкесту. При этом известии Певкест был вне себя от страха; видя, что и другие были также объяты ужасом, предался бегству, увлекая и воинов, которые попадались ему на дороге. Эвмен старался успокоить беспокойство и уменьшить страх, обещая им остановить быстроту неприятеля так, что он будет тремя днями позже, нежели как его ожидали. Ему удалось уверить их; он рассылал вестников с приказанием войску собираться поспешно из зимних жилищ своих, между тем сам с другими полководцами, выступив в поле, занял место открытое и видимое издали тем, которые шли со стороны степи. Он размерил оное, велел разводить многие огни в некотором расстоянии одни от других, как будто бы они были расположены станом. После того как это было исполнено и неприятели увидели с гористой стороны огни, то Антигон впал в уныние, думая, что неприятели давно заметили его движение и выступили к нему навстречу. Дабы войско его, утружденное и обессиленное походом, не было принуждено вступить в сражение с воинами, готовыми его принять и проведшими покойно зиму, оставил он кратчайшую дорогу, по которой были города и селения, давая время ему отдыхать. Не находя нигде препятствия, какое бывает, когда неприятельское войско противодействует, и узнав от окрестных жителей, что хотя они не видали тут никакого войска, но все места наполнены остатками огней, Антигон понял тогда, что он обманут Эвменом и в гневе своем шел вперед, спеша дать ему открытое сражение.
Между тем большая часть войска уже была собрана к Эвмену; воины удивлялись его прозорливости и хотели, чтобы он один ими предводительствовал. Антиген и Тевтам, начальники аргираспидов, завидовали ему и в досаде своей злоумышляли на жизнь его. Они собрали большую часть сатрапов и полководцев и рассуждали между собою, как и когда умертвить Эвмена. Все согласились в том, чтобы употребить его в сражении, а после того тотчас убить. Эвдам, начальник над слонами, и Федим объявили тайно Эвмену о злоумышлении не из благоприятства или усердия, а потому, что боялись лишиться денег, которые отдали ему взаймы. Эвмен поблагодарил их и, придя в свой шатер, объявил о том своим приятелям, говоря, что он находится среди скопища лютых зверей; потом написал завещание. Он разодрал и истребил все бумаги, дабы по смерти его содержащиеся в них секретные сведения не дали повод для обвинений и доносов на тех, кто ему о чем-либо писал.
Приведя таким образом все в порядок, он размышлял, вручить ли победу неприятелю или, убежав через Мидию и Армению, вступить в Каппадокию. Он ни на что не решился в присутствии друзей своих, но, долго колеблясь различными мыслями в столь горестном положении, выстроил войско. Он увещевал греков и варваров, а фаланга и аргираспиды, ободряя его самого, говорили ему, что неприятель не выдержит их нападения. Это были старейшие воины Филиппа и Александра, искуснейшие подвижники в брани, до того времени непобежденные и никогда не уступавшие неприятелю. Многим из них было по семидесяти лет, но не было ни одного моложе шестидесяти. По этой причине они, наступая на воинов Антигона, кричали им: «Негодяи! Вы поднимаете оружие на отцов своих!» Они устремились с гневом на них и вдруг расстроили всю фалангу; никто не выдержал их нападения; большая часть погибла в ручном бою.
Здесь Антигон совершенно разбит был, но конницей одерживал верх над противниками, ибо Певкест сражался весьма слабо*. Антигон отнял у него весь обоз, действуя среди опасности с великим благоразумием и пользуясь выгодами местоположения. То была равнина весьма обширная, не совсем гладкая и твердая, песчаная, исполненная сухой земляной соли, которая, будучи истоптана и взрыта движением такого множества коней и людей, подняла во время сражения подобную извести пыль, которая сгущала воздух и омрачала взоры. Поэтому Антигон с легкостью завладел тайно обозом неприятельским.
По прекращении битвы Тевтам немедленно послал просить обратно обоза. Антигон обещал аргираспидам возвратить обоз и со всеми поступить снисходительно, если только они выдадут ему Эвмена. Тогда аргираспиды решились на поступок жестокий и бесчеловечный: предать Эвмена живого неприятелю. Сперва они приближались к нему, не подавая никакого подозрения, и стерегли его; между тем одни из них оплакивали обоз, другие просили Эвмена, одержавшего победу, не беспокоиться о том; иные же обвиняли в потере обоза других полководцев. Потом вдруг напали на него, вырвали нож и связали ему руки назад поясом. Когда послан был от Антигона Никанор, дабы его взять, Эвмен, будучи водим среди македонян, требовал позволения говорить, не потому, чтобы он хотел просить их о пощаде, но для объявления им того, что считал для них полезным. Последовало молчание; Эвмен стал на возвышенное место и, простирая к ним связанные руки, говорил следующее: «О вы, презреннейшие из македонян! Какой трофей желал бы Антигон воздвигнуть вам, как не тот, который вы сами себе воздвигаете, выдавая пленником ему полководца своего? Не бесчестно ли для вас и то, что вы, побеждая, признаете себя побежденными по отнятии у вас одного только обоза, как будто бы победа состоит в деньгах, а не в оружиях? Но вы и полководца посылаете на выкуп за обоз! Я, будучи непобедим, победив неприятеля, влекусь в плен, погубляемый союзниками! Заклинаю вас Зевсом, предстателем ратных сил, заклинаю богами, покровителями клятв, умертвите меня здесь сами! И там убитый, все вами же погублен буду. Антигон не будет за то на вас жаловаться. Он имеет нужду в мертвом, а не в живом Эвмене. Если не хотите осквернить рук ваших, то развяжите одну из моих; она послужит мне к совершению своего дела. Если вы не вверяете мне меча, то бросьте меня связанного диким зверям. После этого я освобожу вас от всякой ответственности, как бы вы были воины самые праведные и безвинные в отношении к своему полководцу».
Между тем как Эвмен говорил это, войско было объято горестью; все плакали. Одни аргираспиды кричали, чтобы его вели и не слушали его пустословия, что нет в том беды, если погибнет этот опасный херсонесец, многократно вооружавший македонян против македонян; и что непристойно будет, когда отборнейшие воины Александра и Филиппа, после таких трудов, в старых летах своих лишатся приобретенной награды и будут получать от других пищу, между тем как жены их спят уже третий день с неприятелями. С этими словами они повлекли его поспешно. Антигон, увидев многочисленную толпу, устрашился (ибо в стане не осталось ни одного человека) и послал десять отборнейших слонов и многих копьеносцев из парфян и мидян, чтобы рассеять ее. Он не захотел видеть Эвмена по причине прежде бывшей с ним дружбы и связи. Когда те, кому Эвмен был предан, спросили Антигона: «Как его стеречь?» То он отвечал: «Как слона!» Но вскоре сжалился, велел снять с него тяжкие оковы и приставить к нему служителя, для мазания его маслом. Сверх того он позволил друзьям его, кто хотел, проводить с ним время и приносить ему все нужное. Несколько дней Антигон рассуждал сам с собой, как с Эвменом поступить. Он был склонен слушаться слов и увещаний критянина Неарха и сына своего Деметрия, которые желали спасти Эвмена, но все другие тому противились и подавали мнение умертвить его. Говорят, что Эвмен спросил стерегущего его Ономарха, для чего Антигон, имея во власти своей неприятеля и противника своего, ни предает его тотчас смерти, ни освобождает его великодушно? Ономарх, с обидой для Эвмена, отвечал ему, что не ныне, а в сражении надлежало бы ему быть равнодушным к смерти. «Я и тогда был таков, – возразил Эвмен, – спроси тех, кто со мной сражался; я не нашел никого храбрее и сильнее себя». «Но теперь, – отвечал Ономарх, – ты нашел того, кто сильнее тебя; для чего же ты не дожидаешься спокойно его решения?»
