Когда Антигон решился умертвить Эвмена, то не велел давать ему пищи. Эвмен два дня или три дня приближался, таким образом, к концу своему. Неожиданно дано было приказание выступить в поход и в то же время посланы люди, которые его умертвили. Мертвое тело предал Антигон друзьям его с приказанием сжечь, а прах его, собрав, положить в серебряную урну, чтобы вручить его жене и детям.
Так умер Эвмен! Божество не позволило другому наказать предавших его полководцев и воинов. Сам Антигон, ненавидя аргираспидов как людей свирепых и беззаконных, предал их Сибиртию, который управлял Арахосией*, с приказанием стараться всячески их истребить и уничтожить, так, чтобы никто из них не ушел в Македонию и не увидел Греческого моря.
Сравнение Эвмена с Серторием
Вот достопамятнейшие происшествия, которые мы получили об Эвмене и Сертории. Сравнивая одного с другим, находим между ними то общее, что они, будучи иноземцы и изгнанники, управляли разными народами, храбрыми войсками и великими силами. Особенное же в Сертории то, что все союзники уступали ему верховную власть по причине его важности; в Эвмене то, что он своими деяниями получал первенство среди многих полководцев, оспаривавших у него оное. Одному повиновались, желая быть управляемыми; другому были послушны, для пользы своей, не будучи сами способны управлять. Один, будучи римлянином, предводительствовал иберами и лузитанцами; другой, будучи херсонесцем, военачальствовал над македонянами, но одни издревле были подвластны римлянам, а другие в тогдашнее время всех себе поработили. Один приобрел предводительство, будучи уважаем как сенатор и полководец; другой сделался вождем великих сил, несмотря на пренебрежение, какое оказываемо было ему как человеку, занимавшемуся всегда письменными делами. Этот последний не только имел меньше средств к приобретению власти в самом начале, но и при возвышении своем встречал гораздо большие препятствия. Многие явно восставали против него, многие тайно злоумышляли; против Сертория никто не восставал явно, впоследствии же, и то немногие из союзников, вооружились против него. По этой причине один, побеждая неприятелей, преодолевал опасности; другой, имея завистников, производил для себя опасности своими победами.
Что касается до их военных деяний, то оные равны и подобны, но в остальном они отличались. Эвмен был склонен к распрям и любил войну; Серторий был кроток и любил спокойствие. Один мог бы жить безопасно и с честью, удаляясь дел, но провел жизнь свою во всегдашних опасностях, противоборствуя первейшим мужам. Другой, не имея желания заниматься бедами, принужден был, за безопасность своей жизни, вести войну с теми, которые не хотели оставить его в покое. Когда бы Эвмен отстал от желания первенствовать и удовольствовался быть вторым по Антигоне, то этот охотно бы употребил его, но Серторию Помпей не позволял даже и жить в покое. По этой причине Эвмену случилось сражаться по своей воле за предводительство, а Серторий должен был начальствовать поневоле, ибо против него поднимали войну. Итак, можно назвать браннолюбивым того, кто предпочитает власть спокойствию, а воинственным того, кто войной приобретает себе безопасность.
Что касается до смерти их, то один убит, нимало не предвидя своего жребия, другой ожидал его. Жребий первого доказывает его доброту: он думал, что вверялся друзьям своим; смерть другого показывает слабость: он был пойман тогда, когда намеревался убежать. Смерть одного не посрамила его жизни; союзники поступили с ним так, как не поступал никто из неприятелей. Другой не мог бежать прежде, нежели попал в плен, и тогда еще желая жизни, не отвратил от себя смерти, не претерпел ее с похвалой; он просил, умолял об освобождении себя и тем сделал неприятеля владыкой над своей душой, тогда как враг, казалось, владел только его телом.
Агесилай и Помпей
Агесилай
Архидам*, сын Зевксидама, царствовавший над лакедемонянами с большой славой, оставил по себе двух сыновей: Агиса от Лампидо*, женщины весьма почтенной, и младшего – Агесилая от Эвполии, дочери Мелессипида. По законам царство принадлежало Агису. Агесилай, казалось, должен был жить в частном состоянии, и потому получил обыкновенное лакедемонское воспитание, суровое и многотрудное, но научающее граждан повиновению. По этой причине стихотворец Симонид назвал Спарту «Покорительницей мужей», ибо она в особенности заставляла граждан быть по привычке покорными и послушными законам, подобно коням, с самого начала обучаемым. Закон освобождает от этого принуждения детей, воспитываемых для царства. В Агесилае было отлично то, что он получил власть, научившись прежде повиноваться, а потому лучше всех царей умел жить в согласии со своими поданными, ибо он к природной царской важности, к природному его величию присоединял снисходительность и приятность нрава, приобретенные воспитанием.
В собраниях молодых людей, вместе воспитывавшихся, которые назывались агелами*, Агесилай привлек к себе любовь Лисандра, который прельстился более всего скромным и благопристойным его поведением. Будучи упорнее и пламеннее всех юношей, имея непреоборимое желание во всем первенствовать, он сохранял в себе такую покорность, такую кротость, что не из страха, но из уважения исполнял все приказания, и более печалился от выговоров, нежели обременялся трудами. Красота его в цветущих летах скрывала хромоту его; немалым облегчением от тяжкого недостатка было ему и то, что он сносил его весело и с равнодушием, первый смеялся и шутил над самим собой. Хромота усиливала его честолюбие, ибо не было труда или предприятия, от которого бы он отказался под предлогом этого недостатка. Мы не имеем никакого изображения его; он сам того не хотел, и умирая запретил делать какое-либо изображение своего тела, живописное или ваятельное. Говорят, что он был ростом мал и видом не важен. Приятный нрав, всегдашняя веселость и шутливость, не имеющая в себе ничего неприятного и жестокого ни в голосе, ни в виде, соделывали его и в старости любезнее самых пригожих юношей. Феофраст повествует, что эфоры наложили на Архидама пеню за то, что он женился на малорослой женщине. «Не царей родит нам она, – говорили они, – но царьков».
В царствование Агиса прибыл из Сицилии в Спарту Алкивиад*, изгнанный из отечества. Вскоре по прибытии своем, он обвиняем был в тайной связи с царицей Тимеей. Рожденного от нее сына Агис* не признавал своим, но утверждал, что Алкивиад отец его. Тимея, как говорит Дурис, сносила это равнодушно и внутри своего дома, говоря тихо с рабынями, называла сына своего Алкивиадом, а не Леотихидом. Сам Алкивиад признавался, что вступил в связь с Тимеей не из любострастия, но из любочестия, дабы над спартанцами царствовали его потомки. Впрочем, это было причиной, что Алкивиад, страшась Агиса, удалился из Спарты. Агис всегда был в сомнении о Леотихиде и никогда не почитал его своим сыном. Во время его болезни Леотихид со слезами пал пред ним и в присутствии многих упросил признать его за своего сына. Но по смерти Агиса Лисандр, победив уже афинян на море и имея великую силу в Спарте, старался возвести Агесилая на царство, не принадлежащее Леотихиду, как незаконнорожденному. Многие из других граждан, уважая великие качества Агесилая, возраст и будучи воспитаны вместе с ним, помогали и содействовали ему со всевозможным усердием. В то время находился в Спарте Диопиф, знавший великое множество древних предсказаний, почитавшийся мудрым и отлично сведущим в делах, касающихся богов. Он утверждал, что беззаконно быть хромому царем в Лакедемоне, и читал в суде следующее прорицание:
