Хотя ты славою, о Спарта, вознесенна,
Доколь на двух ногах ты будешь утвержденной;
Хромого царствия ты пагубы берегись,
Чтоб бури, бедствия тебя не обступили,
И волны бурные войны не потопили.
Лисандр против этого говорил, что если спартанцы страшатся прорицания, то должны беречься Леотихида, ибо божеству не может быть противен тот, кто царствует с поврежденной ногой, но под хромым царством, разумеется царство того, кто достигнет оного, будучи рожден незаконно и не происходя от Геракла. Агесилай утверждал, что сам Нептун свидетельствовал о незаконном рождении Леотихида, заставив землетрясением Агиса выбежать из чертога своей супруги; по прошествии же десяти месяцев и более родился Леотихид.
Таким образом, Агесилай, возведенный на царство, получил и все имущество, лишив оного Леотихида, как незаконнорожденного, но видя, что родственники его матери, которые были люди добрые, находились в крайней бедности, он разделил между ними половину имения, приобретая этим наследством любовь и славу вместо зависти и ненависти.
По словам Ксенофона, Агесилай, повинуясь отечеству, тем более имел силы и делал, что хотел. В то время власть эфоров и геронтов* была в республике величайшая. Правление первых продолжается только один год; геронты всю жизнь имеют это достоинство. И те, и другие установлены для ограничения царской власти, как сказано в Ликурговом жизнеописании. По этой причине с древних времен цари спартанские, при самом вступлении на престол, начинали иметь с ними распри и несогласия, которые переходили в потомство. Агесилай шел противоположной дорогой. Вместо того, чтобы с ними ссориться и им противиться, он старался им угождать и не предпринимал никакого дела без их совета. Когда он был призываем в их собрание, то шел к ним немедленно. Когда сидел на царском престоле, занимаясь делами, то всегда вставал при приближении эфоров. Всякому избранному в геронты он посылал всегда в подарок плащ и быка. Таким образом, оказывая честь сему достоинству и их властью возвышаясь нечувствительным образом, он умножал свою силу и придавал царскому сану величие и могущество, которое уступали ему из благосклонности.
В рассуждении поступков и обхождения его с другими гражданами можно сказать, что он был невиннее во вражде, нежели в дружбе, ибо врагам своим не делал зла несправедливо, а друзьям содействовал и в несправедливых делах. Он стыдился не уважать врагов своих за их славные подвиги, но не был в состоянии выговаривать своим друзьям, когда они проступались; ему было приятно и в том помогать им, и делать проступки вместе с ними, не считая никакого дружеского вспоможения постыдным. Тем, кто был с ним в раздоре и впадал в несчастье, он первый соболезновал, ревностно оказывал им свою помощь, когда они его просили, и через то всем нравился, всех к себе привязывал. Эфоры, замечая это и боясь его могущества, наложили на него пеню под тем предлогом, что он делает своими граждан, принадлежащих обществу. Ибо подобно тому, как физики полагают, что если бы распри и раздор были отняты от вселенной, то небесные тела остановились бы, не было бы ни рождения, ни движения, по причине совершенного между всеми согласия, так, по-видимому, лакедемонский законодатель в общество, им образованное, вложил любочестие и любоначалие, как средства, воспламеняющие добродетель, желая, чтобы между лучшими согражданами было некоторое несогласие и соревнование. Угодливость, взаимно уступающая без разбора и прекословия, как свойство не деятельное и не противодействующее, несправедливо называется согласием. Гомер, как многие полагают, был того же мнения; в противном случае он не представил бы Агамемнона веселящимся тому, что Одиссей и Ахилл дошли до укоризны в самых жестоких словах, если бы взаимную ревность и распри между отличнейшими мужами не почитал великим благом для общества. Впрочем, нельзя этого допустить просто без исключения, ибо раздоры, достигающие крайней степени, вредны для обществ и сопряжены с величайшими для них опасностями.
Едва Агесилай вступил на престол, как в Спарте получено известие, что царь персидский с многочисленным флотом приготовлялся лишить лакедемонян владычества над морем. Лисандр желал опять быть посланным в Азию на помощь своим приятелям, которых оставил правителями и властителями городов, и которые, употребляя во зло власть свою, были изгоняемы и умерщвляемы гражданами. Он убедил Агесилая предпринять этот поход, вести войну как можно далее от Греции и предупредить приготовления персов. В то самое время он писал приятелям своим в Азию, чтобы они отправили в Лакедемон посланников и требовали Агесилая себе в полководцы. Агесилай, представ перед народом, объявил, что предпримет войну, если дано будет ему тридцать военачальников и советников спартанских, две тысячи отборных воинов из вновь вступивших в гражданство* и шесть тысяч из союзников. Все требования Агесилая были одобрены, по старанию Лисандра. Царь вскоре отправился, имея при себе тридцать спартанцев, среди которых Лисандр был первый, не только по собственной своей славе и силе, но и по приязни к нему Агесилая, который за это предводительство, более нежели за самое царство, почитал себя обязанным Лисандру.
Между тем как силы его собирались в Гересте*, он прибыл в Авлиду со своими друзьями и провел там ночь. Ему приснилось, что некто говорил ему следующее: «Царь лакедемонский! Тебе известно, что никто не сделался вождем всей вообще Греции, кроме Агамемнона, а после него никто, кроме тебя. Поскольку ты теми же предводительствуешь, кем предводительствовал и он; с теми же ведешь войну и от тех же мест отправляешься, то должен ты принести богине ту самую жертву, которую принес Агамемнон перед отплытием своим отсюда». Агесилаю пришло тогда на мысль жертвоприношение девы, которую заклал сам отец, убежденный словами прорицателей, но это сновидение не смутило его. Он встал, рассказал друзьям своим сон и присовокупил, что он почтит богиню тем, чем прилично ей веселиться, но не будет подражать невежеству тогдашнего вождя. Он украсил оленя и велел своему прорицателю принести животное в жертву, но не по тому обряду, который был назначен беотийцами. Беотархи, узнав об этом и будучи движимы гневом, послали служителей своих запретить Агесилаю приносить жертвы против законов и древних обычаев беотийцев. Служители не только возвестили ему это, но еще сбросили жертвы с жертвенника. Агесилай отплыл в великом неудовольствии, гневаясь на фиванцев; это неблагоприятное предзнаменование повергло его в отчаяние и заставило думать, что подвиги его будут несовершенны и предприятие не достигнет предполагаемой цели.
По прибытии своем в Эфес он с неудовольствием видел великую силу и важность Лисандра; множество народа толпилось ежедневно у дверей его; все за ним следовали, оказывали ему уважение, как будто бы Агесилай имел только по закону название и вид полководца, а в самом деле Лисандр имел все могущество и власть и всем управлял по своей воле. Ни один из полководцев, посланных в Азию, не был страшнее и могущественнее Лисандра; никто не сделал столько добра друзьям своим, столько зла своим неприятелям, сколько он сделал. Все его деяния еще были свежи в памяти тамошних жителей, которые, видя простоту в обращении и снисходительность Агесилая, а в Лисандре прежнюю жестокость нрава, гордость и краткословие, преклонялись перед ним и одному ему оказывали все внимание. Сначала это возбуждало неудовольствие в прочих спартанцах, ибо они казались более прислужниками Лисандра, нежели советниками царскими. Вскоре сам Агесилай, чрезмерно честолюбивый и упорный, хотя независтливый и не досадовавший на уважение, оказываемое другим, стал бояться того, что если бы он произвел что-либо блистательное, то вся честь принадлежать будет Лисандру по причине великой его славы. Итак, Агесилай начал поступать с ним следующим образом: сперва отвергал его советы, оставлял без уважения и пренебрегал всем тем, что Лисандр предлагал и о чем старался; делал ему совсем противное; потом всех просителей, которые, сколько ему было известно, полагались на Лисандра, отсылал от себя, не исполняя их просьбы. Равным образом в судах, кому Лисандр более хотел вредить, тому должно было выиграть; и напротив того, в пользу кого он явно старался, тому трудно было избегнуть пени. Так как все это делалось не по случаю, а с намерением и беспрестанно, то Лисандр, чувствуя сему причину, не скрывался от своих друзей; он говорил им, что ради его они претерпевают бесчестие, и советовал им обращаться к царю и к тем, кто больше имел силы, с изъяснением своего почтения.
