Помпей по необходимости наказывал пойманных им явно знаменитейших врагов Суллы, но всех других, которые скрывались, сколько можно было, оставлял без изыскания и некоторым сам давал возможность уйти. Он хотел наказать город гимерцев, который держался стороны противников, когда народный оратор Сфенний, испросив позволения говорить, сказал, что Помпей несправедливо поступит, если оставит виновного и накажет невинных. «Кто этот виновный?» – спросил Помпей. «Я, – ответствовал Сфенний. – Я убедил друзей и принудил врагов своих к возмущению». Помпей уважил смелость и твердый дух сего мужа, простил его первого, потом и всех других. Узнав, что воины его в дороге бесчинствовали, он положил печать на их мечи и наказывал тех, кто не хранил оную в целости.
Между тем как он, таким образом, управлял Сицилией, получил постановление сената и письма от Суллы, повелевающие ему переправиться в Ливию и со всеми силами вести войну против Домиция*. Этот полководец собрал войско многочисленнее того, какое имел Марий незадолго перед тем*, переправился из Ливии в Сицилию, завладел римским правлением и из беглеца сделался тиранном. Помпей в скорости сделал все нужные приготовления; оставил правителем Сицилии Меммия, зятя своего, и отправился в Ливию, имея при себе сто двадцать военных кораблей и восемьсот грузных судов с пшеном, стрелами, деньгами и машинами. Как скоро одна часть оных пристала к Утике, а другая к Карфагену, то семь тысяч неприятельских воинов присоединились к нему. Помпей уже предводительствовал шестью полными легионами. Повествуют, что здесь случилось с ним нечто смешное. Некоторые воины нашли клад; каждому из них досталось от того великое число денег. Когда слух о том разнесся среди других воинов, то все почли, что это место наполнено деньгами, которые тут зарыли карфагеняне во время бедствий своих. Несколько дней Помпей не мог ни во что употребить своих воинов, который искали сокровища. Он только ходил вокруг и смеялся, смотря, как несколько тысяч людей рылись и переворачивали землю до тех пор, пока наконец, утомившись от напрасного труда и потеряв всю надежду, просили Помпея, чтобы он вел их куда хочет, ибо довольно уже наказаны за свое легкомыслие.
Домиций стал строем против Помпея. Он был отделен от него рытвиной, которую перейти было весьма трудно, тем более, что в тот день шел с самого утра дождь и дул весьма сильный ветер. Домиций, не желая тогда сразиться, велел отступить; Помпей, почитая сие обстоятельство себе полезным, с великой поспешностью двинулся и перешел рытвину. Воины Домиция, будучи в беспорядке и неустройстве, встретили его не все вместе и неравным строем. При этом ветер переменился и ударил им прямо в лицо; однако буря причинила много вреда и римлянам, которые не могли друг друга ясно видеть. Сам Помпей едва не был убит, не ответив скоро воину, который его не узнал и спрашивал пароль. Наконец неприятель был разбит и претерпел великий урон, ибо из двадцати тысяч, как говорят, спаслись только три. Воины Помпея поздравили его тогда императором, но он сказал им, что до тех пор не примет сего названия, пока стан неприятельский будет стоять на месте; и что если почитают его достойным этого почетного титула, они должны сначала разрушить стан. Воины тотчас устремились на неприятельский вал. Помпей сражался без шлема, боясь подвергнуться прежней опасности. Стан неприятельский был взят; Домиций умертвил себя. Многие города тотчас покорились по своей воле; другие силою принуждены были сдаться.
В плен среди прочих попался и царь Иарб, союзник Домиция, царство которого Помпей отдал Гиемпсалу. Пользуясь успехом и мужеством своего войска, Помпей вступил в Нумидию, прошел несколько дней дороги, покорил все, что ему ни попалось, и вновь восстановил и распространил ужас римского оружия, который варвары уже забыли. Он сказал при том, что и звери, населяющие Ливию, должны почувствовать мужество и счастье римского народа, и провел несколько дней в ловле слонов и львов. В продолжение сорока дней, как говорят, разбил он неприятелей, покорил Ливию, привел в порядок дела царей, имея от роду только двадцать четыре года.
По возвращении своем в Утику получил он от Суллы письма с повелением распустить все войско, а самому, с одним только легионом, дожидаться полководца, который заступит его место. Помпей тайно был огорчен этим повелением, а воины явно негодовали. Когда Помпей просил их отправиться в Италию, то они бранили Суллу, говорили, что не оставят Помпея без себя и не допускали его ввериться тирану. Сначала Помпей старался успокоить и утешить их, но не могши убедить словами, сошел с трибунала и пошел в шатер свой со слезами. Воины, взяв его, опять посадили на трибунал, и большая часть дня прошла в том, что воины просили его оставаться и начальствовать, а он просил их покориться и не производить мятежа, но так как они продолжали просить его и кричать, то он клялся умертвить себя, ежели они употребят насилие. Этими словами насилу он успел их успокоить.
Сулле возвещено было сначала, что Помпей против него восстал. Он говорил друзьям своим, что в старости лет судьба ему определила бороться с отроками, ибо и Марий, будучи еще очень молодым, причинил ему великие беспокойства и довел его до самой крайней опасности, но впоследствии, когда он узнал всю истину, и видел, что граждане стремились принять Помпея со всеми знаками почтения и любви, то он спешил превзойти в том всех. Он вышел к нему навстречу, обнял его с любовью, громким голосом провозгласил его «Магном», или «Великим», и всем велел так называть его. Некоторые говорят, что это прозвание сперва дано ему в Ливии единогласным восклицанием войска, но что оно получило силу утверждением Суллы. Что касается до Помпея, то он после всех и по прошествии долгого времени, когда был послан в Иберию проконсулом против Сертория, начал писаться в письмах и распоряжениях Магном, ибо это прозвание сделалось уже обыкновенным и ни в ком не возбуждало зависти. При этом должно поистине удивляться древним римлянам, которые этими прозваниями не одни только воинские подвиги награждали, но украшали ими и гражданские дела и добродетели. Народ назвал «Максимами», или «Великими» двоих: Валерия за то, что он примирил его с сенатом, с которым был в ссоре, и Фабия Рулла* за то, что он выключил из сената некоторых сыновей отпущенников, которые богатствами своими достигли сенаторского достоинства.
Помпей, по прибытии своем в Рим, требовал триумфа. Сулла противился его требованию. Он представлял, что по закону сия честь дается только претору и консулу, а более никому, что и Сципион первый, победив в Иберии карфагенян в больших и важнейших сражениях, не требовал триумфа, ибо он не был тогда ни консулом, ни претором, что если Помпей, который еще почти без бороды и который, по молодости лет, не имеет права заседать в сенате, вступить с триумфом в город, то власть его (Суллы) и честь, оказанная Помпею, будут равно ненавистны. Это говорил Сулла, дабы показать, что он не допустит Помпея получить почести триумфа и что может унизить честолюбие его, если он не будет ему повиноваться. Помпей нимало не устрашился; он велел Сулле вспомнить, что более людей поклоняются восходящему, нежели заходящему солнцу, разумея под этими словами, что власть его возрастает, а власть Суллы увядает и уменьшается. Сулла, не расслушав его слов, но видя удивление, изображенное на лицах и в телодвижениях слушателей, спросил, что сказал Помпей. Когда он узнал, то, изумленный смелостью Помпея, воскликнул дважды: «Да торжествует!» Поскольку многие из зависти негодовали на Помпея, то он, делая причинить им более досады, хотел въехать в Рим на колеснице, везомой четырьмя слонами; он привез их из Ливии великое множество, отняв у побежденных царей, но как городские ворота были несколько узки, то он переменил намерение и был везом четырьмя конями. Воины его, не получив столько, сколько они ожидали, намеревались суматохой расстроить его триумф; Помпей сказал, что нимало о том не заботится и что скорее откажется от триумфа, нежели унизится до того, чтобы им льстить. При этом Сервилий, муж знаменитый, более всех противившийся триумфу Помпея, сказал: «Теперь вижу я, что Помпей велик и достоин триумфа!» Нет сомнения, что Помпей мог тогда легко получить и сенаторское достоинство, но он нимало о том не старался, ибо, как говорят, искал он славы в том, что было чрезвычайно и необыкновенно. Не было бы удивительно, если бы Помпей прежде законных лет получил место в сенате, но то блистательно и славно, что, не заседая в сенате, он удостоился триумфа. Это немало способствовало ему к приобретению благорасположения народа, ибо гражданам было приятно видеть его после триумфа, представшего на смотр вместе с другими всадниками.
