Сулла, напротив того, весьма печалился, видя, на какую степень могущества и славы восходил Помпей, но, стыдясь препятствовать ему, пребывал в спокойствии до тех пор, пока насильственно и против его воли Помпей возвел Лепида на консульское достоинство*, действуя в пользу его в комициях и сделав к нему благосклонным народ, приверженный к себе. Сулла, увидев его с великим множеством народа, идущего домой с площади: «Я вижу, молодой человек, – сказал ему, – что ты рад своей победе. Подлинно славно и прекрасно приготовить так народ, чтобы прежде Катула, добрейшего человека, сделать консулом Лепида, злейшего из людей! Но берегись дремать! Будь осторожен во всем! Ибо ты сделал сильнейшим против себя своего противоподвижника». Сулла более всего завещанием своим показал неблагоприятство свое к Помпею. Другим друзьям своим отказал дары, имение и назначил их опекуна своего сына; о Помпее совсем ничего не упомянул. Помпей перенес это равнодушно и благоразумно; и когда Лепид и некоторые другие противились торжественному выносу тела его и погребению на Марсовом поле, то Помпей поспешил на помощь, доставил безопасность похоронам и умножил их великолепие.
Вскоре по смерти Суллы открылась истина его предсказания. Лепид, желая присвоить себе его власть, явно и без всяких предлогов принялся за оружие; вновь возбуждал слабые остатки прежних крамол, скрывавшиеся от взоров Суллы, и укрепил себя ими. Консул Катул, соуправляющий с ним, к которому обращено было внимание чистой и здравомыслящей части сената и народа, хотя был уважаем за свое благоразумие и справедливость и почитался величайшим из тогдашних римлян, однако, казалось, имел более способности к управлению гражданскому, нежели к предводительству войск. Обстоятельства сами собою требовали Помпея. Он не долго думал, куда ему обратиться. Пристал к стороне лучших граждан и был избран полководцем против Лепида, который покорил многие страны Италии и занимал войсками Брута Галлию, по эту сторону Альпов лежащую. Помпей напал на неприятелей и скоро победил их, но стоял очень долго перед Мутиной, городом галльским, защищаемым Брутом*. Между тем Лепид, устремясь на Рим и обступив его, требовал вторично быть избранным в консулы, устрашая граждан многочисленными полками. Римляне освободились от страха, получив от Помпея письмо, извещающее их, что он без сражения привел войну к окончанию. Брут, или предав свою силу сам, или будучи предан возмутившимся против него войском, вручил себя Помпею и, получив от него некоторое число конных для провожания, удалился в какой-то город на реке Паде, где через день умертвил его Геминий, насланный Помпеем. Этот поступок Помпея навлек на него порицание. Вначале он писал в сенат, что Брут сдался по своей воле; потом вскоре в письмах своих обвинял сего мужа, которого он велел умертвить. Этот Брут был отец того Брута, который вместе с Кассием умертвил Цезаря. Однако сын не воевал и не умер подобно отцу своему, как видно из его жизнеописания.
Лепид, вырвавшись из Италии, убежал в Сардинию, где заболел и умер от горести, не по причине дурных своих обстоятельств, как уверяют, но узнав по письму, попавшемуся ему в руки, о развращенном поведении жены своей.
Между тем Серторий, полководец, нимало не похожий на Лепида, обладал Иберией и был римлянинам страшен. Казалось, что междоусобные раздоры стеклись к сему полководцу, как к последней тяжкой болезни. Он умертвил уже многих неважных полководцев и тогда воевал с Метеллом Пием, мужем знаменитым и воинственным, который по своей старости, казалось, несколько медленно пользовался обстоятельствами войны и терял все выгоды, которые вырывал из рук его Серторий скоростью и быстротой своих действий. Серторий наступал на него дерзко, более как начальник разбойников, нежели как настоящий полководец, и обеспокоивал засадами и обходами сего мужа, привыкшего, подобно подвижнику, к правильным битвам и управляющего войском, твердым и тяжелым в действиях. Помпей, имея войско в своем управлении, домогался быть посланным на помощь Метеллу. Хотя Катул приказывал ему распустить своих воинов; однако он не повиновался, под разными предлогами был всегда с оружием в руках в окружностях города, до тех пор, как дали ему начальство, по представлению Луция Филиппа. Когда о том рассуждали в сенате, то некто спросил с удивлением у Филиппа, неужели он почитает нужным отправить Помпея проконсулом. «Не проконсулом, – отвечал Филипп, – но вместо консулов»*, желая показать неспособность тогдашних консулов.
Едва Помпей прибыл в Иберию, то, как обыкновенно бывает при появлении нового, знаменитого полководца, переменил мысли людей новыми надеждами. Народы, нетвердо к Серторию привязанные, волновались и отделялись от него. Серторий рассеивал против него весьма гордые речи и, насмехаясь над ним, говорил, что употребил бы розги и плеть против сего мальчишки, если бы не боялся оной старухи (так он называл Метелла). Таковы были слова его, но в самом деле крайне остерегаясь и боясь Помпея, действовал с большей осторожностью, ибо Метелл, вопреки всем ожиданиям, вел жизнь изнеженную и роскошную и явно предал себя наслаждениям и забавам. В нем оказалась вдруг великая склонность к пышности и великолепию. Это обстоятельство умножило приверженность и любовь к Помпею, вместе со славой его. Хотя образ жизни его был самый простой, однако он старался пресечь малейшие излишества, будучи от природы воздержен и умерен в своих желаниях.
Счастье войны было переменчиво. Всего более огорчило Помпея взятие Лаврона Серторием. Он думал, что уже обступил сего полководца; сказал о том нечто высокомерное, и в то самое время вдруг оказалось, что сам обступлен им со всех сторон. По этой причине, боясь тронуться с места, он увидел, как город этот пред его глазами превращен был в пепел. Однако ему удалось победить при Валентии Геренния и Перперну, мужей знаменитых из числа тех, кто прибегнул к Серторию и вместе с ним предводивших войском, и убил у них более десяти тысяч людей.
Гордясь победой, устремился на самого Сертория, дабы Метелл не был участником в победе. Они сошлись силами своими на реке Сукроне перед наступлением ночи. Оба боялись прибытия Метелла, так как Помпей желал сразиться один, а Серторий – с одним. Победа была сомнительна с обеих сторон; в обеих сторонах одно крыло одержало верх. Но из полководцев более отличился Серторий; он обратил в бегство крыло вражеского войска, стоявшее против него. На Помпея, сидящего на коне, устремился пеший воин чрезвычайной величины. Они сошлись, бились, и удары мечей их поразили руки у обоих, но не равно, ибо Помпей был только ранен, а сам отрубил руку противнику. Великое множество неприятелей стекалось к Помпею; воины его были уже разбиты; он спас жизнь свою, вопреки ожиданию, предав неприятелям лошадь свою, украшенную золотом и драгоценным убором. В то самое время, как они разделяли между собою богатство и за оное сражались, Помпей вырвался из рук их. С наступлением дня обе стороны приготовились к битве для утверждения победы. Между тем приближался Метелл; Серторий распустил и рассеял свое войско. Оно в минуту рассыпалось и собиралось, так что Серторий иногда бродил один, а иногда наступал вдруг с силой, из ста пятидесяти тысяч воинов состоящей, подобно потоку, внезапно наполняющемуся стекающимися водами.
Помпей после этого сражения шел навстречу Метеллу. Когда они были друг от друга недалеко, то Помпей велел ликторам преклонить пуки палок перед Метеллом, отдавая честь ему, как превышающему его в достоинстве, но Метелл не принял этой почести, всегда вел себя учтиво против Помпея, и, как консул и старший, ничего более себе не присваивал, как только право давать пароль войскам, когда оные вместе стояли станом, по большей же части станы их были в разных местах. Их противник многообразностью своих действий отрезал их и удалял друг от друга. Он имел искусство в короткое время показываться в разных местах и переносить битву из одного места в другое. Наконец, пресекая им дороги к получению помощи, разоряя всю область и завладев морем, он вытеснил их обоих совершенно из подвластной ему Иберии и принудил убежать в другие области из-за недостатка в припасах.
