Помпей, издержав большую часть своего имения в этой войне, требовал от сената денег, объявив, что он возвратится в Италию с войском, если их не получит. Консулом тогда был Лукулл. Он ускорил отправление денег к Помпею, так как, желая получить предводительство в войне с Митридатом, боялся дать Помпею повод оставить Сертория и обратиться к Митридату, якобы противоподвижнику славнейшему, но которого победить казалось нетрудно.
Между тем Серторий изменнически был убит своими приближенными. Главный из них, Перперна предпринял идти по его следам; он имел те же силы и те же пособия, но не имел разума, равно способного употребить их. Помпей немедленно выступил против него; узнав, что Перперна находился в недоумении и нерешимости, пустил ему, как прикорм, десять когорт в поле и велел им рассеяться. Перперна напал на них и погнался за ними. Вмиг явился Помпей, вступил с ним в сражение и разбил его совершенно. Большая часть полководцев остались на месте сражения. Сам Перперна был взят в плен и приведен к Помпею, который велел его умертвить не потому, что он был неблагодарен или забыл услуги, полученные от него в Сицилии*, как некоторые его обвиняют, но из великого благоразумия и в спасительном для республики намерении. Ибо Перперна завладел бумагами Сертория и показывал письма сильнейших в Риме мужей, которые намеревались возмутить республику, переменить настоящее правление и призывали Сертория в Италию. Помпей, дабы не возжечь мятежей больше тех, которые были усмирены, умертвил Перперну и сжег письма, не прочитавши.
После того пробыл он еще несколько времени в Иберии, чтобы прекратить беспокойства и совершенно погасить все то, что могло произнести возмущение. Он отвел в Италию войско в то самое время, когда, по случаю, война против рабов была во всей силе своей. По этой причине Красс, который предводительствовал войском против них, поспешил дать сражение с великой дерзостью. Ему удалось умертвить из них двенадцать тысяч триста человек; однако счастье само хотело некоторым образом сделать Помпея участником в сем подвиге. Пять тысяч убежавших из сражения рабов попались ему навстречу и все до одного были им побиты. Он писал немедленно в сенат, что Красс разбил гладиаторов в открытом сражении, а он вырвал войну с корнем. Римляне из любви к нему выслушивали и говорили о том с удовольствием. Не было никого, кто, хотя бы в шутку, сказал, что победы в Иберии и над Серторием были дела другого, а не Помпея.
При всем уважении, какое римляне имели к нему, при всей надежде на него, были, однако, некоторое подозрение и боязнь, что он не распустит войска и что с оружием в руках прямо устремится к единоначалию и к верховной власти по примеру Суллы. По этой причине число тех, кто шел к нему из страха, было не менее тех, кто стекался к нему из любви и усердия и приветствовали на дороге. Помпей уничтожил это подозрение, объявив, что распустит войско после триумфа, но завистникам оставался еще повод обвинять его в том, что он более был предан народу, нежели сенату и хотел добиться народного расположения восстановлением власти народных трибунов, которую отменил Сулла. Это было справедливо. Ни к чему народ римский с таким неистовством не стремился, ничего так не желал, как видеть возобновленной власть сию*. Помпей почитал эти обстоятельства великим для себя счастьем к произведению этой перемены, будучи уверен, что не найдет другого случая наградить привязанность к себе римлян, если бы настоящим воспользовался другой.
Он был почтен во второй раз триумфом и возведен на консульское достоинство*; однако не по тому почитаем он был римлянами как человек чрезвычайный и знаменитый. Доказательством его славы почитали то, что Красс, богатейший, красноречивейший и знатнейший изо всех занимающихся тогда гражданскими делами, презирающий и Помпея, и всех других, не осмелился искать консульского достоинства прежде, нежели просить помощи Помпеевой. Это тем более приятно было Помпею, что он давно искал случая услужить ему и завести с ним связь. Итак, он ревностно о том старался и просил народ, объявляя, что он столь же будет обязан народу за избрание Красса ему в товарищи, как и за самое консульство.
Несмотря на то, они, будучи избраны консулами вместе, были различных мнений и всегда в раздоре между собою. Красс имел более силы в сенате; власть Помпея в народе была величайшая. Он возвратил ему трибунство; при нем право судить было перенесено законом к римским всадникам.
Приятнейшее зрелище для народа было видеть Помпея, просящего увольнения от походов. Римские всадники имеют обычай, выслужив определенное законом время, приводить коня своего на площадь к двум мужам, называемым цензорами, исчислить полководцев и предводителей, под которыми они служили и, отдав отчет в своей службе, получить увольнение. Тогда всякому воздаются почести или бесчестие, какое он заслужил своим поведением. В то время цензорами были Геллий и Лентул; они сидели со всеми украшениями своего сана; перед ними проходили всадники, долженствующие дать отчет. Наконец увидели Помпея, сходящего на площадь со всеми знаками своего достоинства, но ведущего под уздцы коня своего. Приблизившись к судилищу, велел он ликторам разделиться и представил цензорам своего коня. Народ, изумленный, пребывал в глубоком молчании; на лицах цензоров изображалась радость, соединенная с почтением. Старший из них вопросил: «Помпей Великий! Я спрашиваю тебя, был ли ты во всех походах, предписанных законом?» Помпей громким голосом ответствовал: «Был во всех и всегда под предводительством самого себя!» При этих словах народ поднял крик, которого от радости не мог удержать. Цензоры встали, проводили Помпея до его дома к удовольствию граждан, которые следовали за ним и плескали руками.
Конец консульства Помпея приближался, но ссора его с Крассом умножалась более и более. Некто Гай Аврелий, из числа всадников, ведший жизнь, удаленную от гражданских дел, во время Народного собрания взошел на трибуну и говорил к народу: «Юпитер явился ему во сне и велел сказать консулам: не прежде сложить свое достоинство, как сделавшись друзьями». После этих слов Помпей стоял в молчании. Красс первый взял за руку его, приветствовал его и говорил народу следующее: «Граждане! Кажется мне, я не поступаю низко и неблагородно, если первый уступаю Помпею, которого вы почтили прозванием “Великий” в то время, когда он был еще без бороды, и которому вы определили два триумфа прежде, нежели он был сенатором». После чего они примирились и сложили консульское достоинство.
Красс продолжал обыкновенный образ жизни, который вел с самого начала, но Помпей начал избегать случая говорить к народу; мало-помалу отстал от Народного собрания; показывался народу редко, всегда окруженный многочисленной толпой. Нелегко уже было видеть его и говорить с ним, как посреди великого множества; ему приятно было показываться среди толпы клиентов своих, как бы сим видом облекаясь в важность и величие. Он хотел сохранить свое достоинство неприкосновенным и неуниженным от короткого обхождения и знакомства со многими. Гражданская жизнь скользка для людей, которые возвысились оружиями, важность которых не совместна с равенством народным. Они в опасности лишиться своей славы, желая первенствовать в гражданском управлении, как и в войске; но те, кто в войне ниже их, не терпят, чтобы не быть выше их в гражданском управлении. По этой причине, когда попадется им в Народном собрании человек, прославившийся войной и триумфами, то они стараются покорить его себе и унизить его славу. Если же он откажется от всего и уступит им гражданские почести и власть, то они не завидуют его славе. Обстоятельства впоследствии утвердили это мнение.
