После этого сражения Помпей хотел идти в Гирканию и к Каспийскому морю*, но великое множество ядовитых пресмыкающихся принудило его возвратиться назад, хотя уже прошел три дня дороги. Он вступил в Малую Армению, где принял посланников от царей элимеев* и мидийцев и отвечал дружелюбно. На царя парфянского, который вступил в Гордиену* и разорял области, состоящие под властью Тиграна, послал с войском Афрания, который прогнал его до Арбелитиды*.
Помпей не свиделся ни с одной из наложниц Митридата, которые приведены были к нему, и всех отослал к их родителям. Большая часть из них были дочери и жены владетелей и полководцев, но Стратоника, которая была всех важнее и стерегла крепость, где хранилось великое количество золота, была дочь певчего, небогатого и старого. Она так прельстила за столом Митридата пением своим, что он оставил ее у себя, а старика отослал, недовольного тем, что его не удостоили даже ласкового слова. Когда же он поутру проснулся и увидел у себя столы, покрытые золотыми и серебряными чашами, толпу служителей, евнухов и мальчиков, приносящих к нему великолепные одежды, а у дверей богато убранного коня, на каком обыкновенно ездили верхом царские любимцы, то, почитая все сие шуткой и насмешкой, хотел убежать из своего дома, но служители удержали его, говоря, что царь дарит ему большой дом, принадлежавший незадолго перед тем умершему богачу, что все это только слабое начало и малый опыт других богатств и имений, которое ему назначены. Итак, поверив сему с трудом, он надел пурпуровую одежду, вскочил на коня и, разъезжая по всему городу, кричал: «Все это мое!» Смеющимся над ним он говорил, что то удивительно, как от радости не сходит с ума и не бросает на всех каменья. Такого-то была происхождения Стратоника!* Она сдала Помпею крепость и принесла ему многие дары. Помпей принял только те, которые могли служить к украшению храмов и умножить блеск триумфа, а прочие возвратил Стратонике, чтобы она пользовалась ими. Он также не принял ложа, стола и трона, все из золота, которые царь иберийский прислал к нему и просил их взять, но отдал все квесторам для внесения в народную казну.
В крепости, называемой Новой*, Помпей нашел тайные бумаги Митридата и прочел оные с удовольствием; из них можно было весьма хорошо узнать о характере сего государя. Это были записки, из которых открылось, что он многих, а среди них и сына своего Ариарита отравил ядом, равно как и Алкея из Сард за то, что он одержал над ним верх в конском ристании. В них находились толкования на сны, виденные самим Митридатом и некоторыми из его жен. Он нашел и неблагопристойные письма от Монимы* к нему и от него к Мониме. Феофан* говорит, что найдена была и Рутилиева речь, которая побуждала его к умерщвлению находившихся в Азии римлян, но это, как справедливо думают, есть злоумышление Феофана, ненавидевшего Рутилия за то, что он ни в чем на него не походил, а, может быть, и из угождения к Помпею, отца которого Рутилий в истории своей представил дурнейшим человеком.
Из Малой Армении Помпей прибыл в Амис, где, побужденный честолюбием, сделал поступок, навлекший ему порицание. Он прежде смеялся над Лукуллом за то, что раздавал награды и почести, как победитель по совершенном окончании войны, хотя она еще продолжалась во всей силе своей; но сам в то время, когда Митридат владел еще Боспором и собирал важные силы, как будто бы все было уже кончено, делал то же, что и Лукулл, учреждал провинции и раздавал награды. Многие князья, владельцы и двенадцать варварских царей прибыли к нему. По этой причине из угождения к ним, в письме своем к парфянскому государю, не удостоил его названия «царя царей», которое обыкновенно ему давали другие.
Будучи одержим сильным желанием приобрести Сирию и через Аравию пройти до Красного моря, дабы, побеждая, достигнуть Океана, со всех сторон обтекающего вселенную, ибо и в Ливии он первый, побеждая, дошел до Внешнего моря, и в Иберии вновь положил Атлантический океан пределом римской державы, и незадолго перед тем, преследуя альбанов, едва не дошел до Гирканского моря. Он решился совершить круг своего похода Красным морем; сверх того он видел, что Митридата нельзя поймать оружием, и что он опаснее, когда бежит, нежели когда сражается. Сказав, что позади себя оставит Митридату неприятеля гораздо сильнее чем он сам – голод, Помпей поставил корабли, дабы препятствовать купцам вступить в Боспор, определив смерть тем, кто был бы пойман.
Собрав большую часть своих войск, он предпринял поход. Дорогой нашел еще не погребенные тела воинов, несчастно с Митридатом сразившихся под предводительством Триария* и павших на месте. Он похоронил оные с блеском и честью. Забвение долга было причиной немалой ненависти воинов к Лукуллу. После покорения Афранием арабов, живущих около Амана*, Помпей пошел в Сирию. Она не имела собственных царей, и Помпей превратил ее в провинцию и приобретение римского народа. Потом покорил Иудею*, взял в полон царя оной Аристобула; построил несколько городов; некоторые города освободил, наказывая их тираннов. Большую часть времени употреблял на то, чтобы оказывать суд и решать ссоры народов и царей; он посылал своих друзей туда, где не мог быть сам. Таким же образом послал он трех судей и примирителей к парфянам и армянам, дабы судить бывший между ними раздор о некоторой области. Слава о его могуществе была велика; не менее того была велика и слава о его добродетели и кротости. Ими он закрывал проступки своих друзей и приближенных, не будучи способен препятствовать дурным их делам или наказывать их за оные; сам же обращался со всеми с таким снисхождением, что они забывали жадность его друзей и претерпеваемые от них притеснения.
В большой при нем силе находился вольноотпущенник Деметрий, молодой человек, не без ума, но слишком много пользовавшийся своим счастьем. О нем говорят между прочим и следующее. Философ Катон, будучи еще молод, но, имея уже великую славу по причине высокого духа своего, хотел осмотреть Антиохию в то время, когда не было там Помпея. Он, по своему обыкновению, шел пешком, а его друзья сопутствовали ему верхом. Приближаясь к городу, увидел он перед воротами толпу людей в белых одеждах; на одной стороне дороги стояли ряды юношей, на другой отроков. Думая, что эта встреча и почести были приготовлены для него, ему было то неприятно, ибо он ничего такого не требовал. Он велел друзьям своим сойти с коней и идти вместе с ним. Когда приблизились к толпе, то распорядитель и учредитель торжественной встречи, с венцом на голове и жезлом в руке, подошел к ним, спросил, где оставили Деметрия и когда он будет. Друзья Катона не могли удержаться от смеха, а Катон сказал только: «О несчастный город!», прошел далее и не отвечал ничего. Впрочем, Помпей поведением своим производил то, что менее ненавидели любимца его, ибо он сам терпел от него великие грубости и неприятности, не оказывая на то досады. Часто случалось, что во время угощения, когда Помпей сам еще ожидал и принимал званых гостей, Деметрий лежал уже гордо за пиршественным столом, подняв на голову платье за ушами. До возвращения своего в Италию он купил приятнейшие предместья Рима и прекраснейшие места для прогулки. У него были также великолепные сады, называемые Деметриевыми. Напротив того, Помпей сам занимал весьма простой и посредственный дом до третьего триумфа, но после того, воздвигнув римлянам прекрасный и славный театр*, прозванный его именем, он придал к нему дом, великолепнее прежнего, но и этот не возбуждал зависти, так, что тот, кому оный достался после Помпея, вошел в него, с удивлением спросил: «Где же столовая Помпея Великого?» Это так повествуется.
