Многие полагают отплытие Помпея в числе лучших военных хитростей; однако Цезарю казалось странным, что Помпей оставил и предал ему Италию тогда, когда имел в руках своих укрепленный город, ожидал из Иберии военной силы и владел морями. Цицерон также обвиняет Помпея в том, что он более подражал поступками Фемистокла, нежели Перикла*, хотя обстоятельства более сходствовали с обстоятельствами последнего, нежели первого. Цезарь самым делом доказал, что он боялся продолжения войны, ибо поймав Нумерия, Помпеева друга, послал его в Брундизий для предложения мира на выгодных условиях; однако Нумерий отправился вместе с Помпеем. Цезарь в шестьдесят дней сделался обладателем всей Италии без пролития крови. Он хотел погнаться за Помпеем, но, не имея судов, обратился к Иберии, дабы склонить тамошнее войско на свою сторону.
Между тем Помпей собрал многочисленные силы. Морская сила его была непреоборима: он имел пятьсот военных кораблей и бесчисленное множество легких и сторожевых судов. Конницу его, простиравшуюся до семи тысяч человек, составлял отборнейший цвет римлян и итальянцев, отличных родом, богатством и духом. Пехота его была набрана из разных народов и требовала упражнения; он обучал ее, находясь в Берое*, где не был праздным, но оказывал деятельность самого молодого человека. Все были одушевлены надеждой, видя Великого Помпея, которому шел пятьдесят восьмой год, состязающегося то с оружиями пешком, то верхом во весь опор, извлекающего меч и вкладывающего оный в ножны с великой скоростью; в бросании дротиком показывал он не только искусство, но и силу, ибо бросал их так далеко, что многие юноши не могли его в том превзойти.
Многие цари и владетели присоединились также к Помпею*. Число знаменитых римлян, при нем находившихся, составляло полный сенат. К нему пристали Лабиен*, отпавший от Цезаря, которому он был другом и которому сопутствовал в галльских походах; Брут, сын того Брута, который умерщвлен в Галлии, человек высокой души, который никогда прежде не приветствовал Помпея и не говорил с ним, почитая его убийцей своего отца, но который тогда покорился ему, как избавителю Рима; Цицерон, который, хотя другое писал и других был мыслей, однако же устыдился не быть в числе тех, кто за отечество подвергался опасности. В Македонии прибыл к Помпею и Тидий Секстий, человек бывший в глубочайшей старости, одна нога которого была повреждена. Все смеялись и шутили над ним, но Помпей, увидя его, встал со своего места, побежал к нему навстречу, почитая свидетельством справедливости его предприятия то, что люди, пережившие век свой и лишенные сил, предпочитали с ним опасности собственному спокойствию.
После того, как в сенате определено было, по предложению Катона, никого из римлян не лишать жизни вне сражения и не расхищать никакого подвластного римлянам города, то сторона Помпея еще более сделалась любимою. Те самые, кто не принимал участия в войне, потому что жили в местах отдаленных или по причине слабости своей были забыты, желаниями своими к ним присоединялись, защищали правду речами и почитали врагом богов и людей того, кто не желал победы Помпею. Между тем Цезарь, побеждая, оказывал себя благосклонным и милостивым. Разбив военные Помпеевы силы в Иберии, взял к себе воинов и отпустил полководцев. Перешел опять Альпийские горы, пробежал Италию и прибыл в Брундизий к зимнему повороту солнца. Переправившись через море, он пристал к Орику и отправил к Помпею друга его Вибиллия, который был у него в полоне и находился при нем, предлагая Помпею сойтись им обоим воедино, в третий день распустить все войска. И сделавшись друзьями и обязавшись клятвой, возвратиться в Италию. Но Помпей почитал все сие обманом. Он поспешил к морю, занял места и положения самые крепкие и способные к поставлению пехоты, имеющие пристани и берега, к которым удобно было приставать тем, кто плавал по морю, так что ветер, с какой стороны ни дул, приносил Помпею хлеба, воинов или денег. Напротив того, Цезарь, будучи и с моря, и с твердой земли окружен неудобными и тесными местами, должен был по нужде сражаться, нападать на укрепленные места своих неприятелей и вызывать их к сражению. Хотя по большой части он одерживал верх в этих стычках, однако однажды едва не претерпел совершенного поражения и не лишился силы своей. Помпей сражался с отличным мужеством, разбил войско его, положил две тысячи их на месте; однако не мог или не осмелился погнаться за ним и ворваться в стан. Поэтому Цезарь сказал друзьям своим: «Сегодня победа была бы на стороне неприятелей, если бы они имели вождя, умеющего побеждать».
Помпеева сторона, возгордившись этим успехом, желала скорее решить все сражением. Помпей писал уже отсутствующим царям, полководцам и разным городам, как победитель; однако он боялся опасности сражения и надеялся продолжением времени и недостатком запасов преодолеть воинов, оружием непобедимых и столь долго привыкших побеждать, когда они вместе сражались. Он знал, что они, будучи большей частью стары, не были в состоянии переносить трудности войны, долгие походы, переходы с места на место, вырытие рвов и строение стен. По этой причине желали они, чтобы скорее сойтись с неприятелем и чтобы дело дошло до рук. Этими рассуждениями сначала Помпей несколько заставлял своих успокоиться, но когда Цезарь после сражения, понуждаемый недостатком в запасах, вступил в Фессалию через землю афаманов*, то не было Помпею возможности обуздать стремления своих воинов. Они кричали, что Цезарь бежит; одни советовали преследовать его, другие возвратиться в Италию. Некоторые посылали в Рим служителей своих и друзей, чтобы занять заранее дома близ площади, надеясь вскоре искать новых достоинств. Многие по своей воле отплыли к Корнелии в Лесбос, куда Помпей ее послал, с радостным известием, что война уже кончилась.
Собран был совет. Афраний был такого мнения, что надлежало занять Италию, ибо она была главнейшей наградой этой войны, что к победителю тотчас присоединятся: Сицилия, Сардиния, Корсика, Иберия и Галлия, что не прилично было оставить отечество, первейшую цель их трудов, порабощенное служителями и льстецами тираннов и поругаемое ими, когда оно близко от них и простирает к Помпею руки. Но Помпей говорил, что не почитает ни славным для себя бежать в другой раз от Цезаря и быть преследуемым, ни справедливым оставить Сципиона и других знаменитых мужей, в Греции и Фессалии находившихся, сделаться подвластными Цезарю с многочисленными силами и деньгами, что те еще более о Риме пекутся, которые как можно далее от него сражаются, дабы он, пребывая непричастным в бедствиях войны и даже не слыша военного шума, в спокойствии ожидал победителя.
Приняв это мнение, он преследовал Цезаря с намерением не вступать с ним в сражение, а только осаждать и уменьшать его силы недостатком запасов, идучи за ним вблизи. Это самое почитал он полезным и для себя, ибо дошли до него речи некоторых римских всадников, которые говорили, что должно скорее разбить Цезаря, а там и его самого власть уничтожить. Некоторые говорят, что он по этой самой причине не употребил Катона ни в каких важных делах, а когда он преследовал Цезаря, то оставил его у моря при обозе, боясь, чтобы тот, по низложении Цезаря, не принудил и его сложить с себя начальство немедленно. Между тем как он спокойно следовал за противником, все кричали против него и обвиняли в том, что не против Цезаря войну ведет, но против отечества и сената, желая всегда начальствовать и иметь при себе служителями своими и стражами тех, кто называл себя властителями вселенной. Домиций Агенобарб возбуждал еще более против него зависть, называя его Агамемноном и царем царей. Равным образом Фавоний своими шутками трогал его не менее тех, кто говорил ему с вольностью. «Друзья, – кричал он, – неужели и в нынешний год не удастся нам поесть тускульских фиг?»* Луций Афраний, тот самый, который потерял войско в Иберии и был обвиняем в измене, видя тогда Помпея, избегающего сражения, говорил, что он удивляется своим обвинителям, для чего не идут сами сражаться с тем, которого называют торговцем провинций.
