К образованию его, как прилично, были приставлены многие воспитатели, педагоги и учители. Надо всеми имел надзор Леонид, родственник Олимпиады, человек нрава строгого. Он не избегал названия педагога, предмет которого почетен и прекрасен; однако был называем другими, по причине его достоинства и родства с царем, воспитателем и наставником Александра. Место же педагога и самое название принимал на себя Лисимах, родом акарнанец, который впрочем, не имел в себе ничего отличного, но был любим потому, что себя называл Фениксом, Александра – Ахиллом, а Филиппа – Пелеем*; он занимал второе место после Леонида.
Некогда фессалиец Филоник привел к Филиппу для продажи Букефала, за которого требовал тринадцать талантов; Филипп, в сопровождении Александра, сошел на равнину, дабы испытать сию лошадь. Она казалась неукротимой и вовсе негодной к употреблению; не допускала к себе седока, не терпела голоса ни одного из тех, кто был с Филиппом, но перед всеми становилась на дыбы. Филиппу это не понравилось. Он приказал отвести лошадь, как вовсе дикую и необузданную. Александр, который тут находился, сказал: «Какую лошадь теряют, не имея способности и твердости сладить с нею». Сперва Филипп замолчал, но как Александр несколько раз повторял одно и то же и чрезвычайно жалел о лошади, то, наконец, сказал ему: «Ты укоряешь старших себя, как будто бы ты знал что-нибудь больше их, или мог лучше обходиться с лошадью?» – «С этой могу лучше иного сладить», – отвечал Александр. «А если нет, – возразил Филипп, – то какому наказанию подвергнешь себя за твою дерзость?» – «Клянусь Зевсом, заплачу то, чего лошадь стоит», – сказал он. При этих словах начали все смеяться, отец с сыном бились об заклад, и Александр прибежал к лошади, взял ее за повод и обратил к солнцу. По-видимому, он догадался, что лошадь пугалась своей тени, которая падала перед нею и колебалась. После того он побежал с нею, держа ее за повод, поглаживал ее и, видя, что она наполнилась ярости и огня, сбросил с себя тихо свою хламиду, поднялся и сел на нее твердо. Сначала взяв повод покороче, он удерживал лошадь, не ударял и не понуждал ее; наконец, приметив, что она оставила свою ярость, но стремилась к бегу, ослабил повод, погнал ее, понуждая уже смелым голосом и ударом ноги. Сперва Филипп беспокоился о нем и молчал, но когда Александр поворотил назад и прискакал к нему, исполненный гордости и веселья, и все издали восклицания, то отец, как говорят, от радости не мог удержать слез. Когда Александр сошел, то Филипп поцеловав его в голову, сказал ему: «Сын мой, ищи царства себе равного, ибо Македония не вместит тебя!».
Филипп, заметя свойство его непреклонное и упорное, когда употребляли с ним принуждение, но между тем рассудком легко обращаемое к должности, старался сам более его убеждать, нежели ему приказывать. Не доверяя учителям музыки и наук попечения о нем и образования его, как дела, сопряженного с большими трудностями и, по выражению Софокла, требующего многих узд и кормил – он вызвал славнейшего и ученейшего из философов Аристотеля, которому он дал за его наставление самую лучшую и приличную награду, а именно: он опять восстановил город Стагиры*, отечество Аристотеля, прежде им разоренный, и возвратил в оный жителей, разбежавшихся или бывших в неволе. Местом беседы и учения он назначил рощу Нимф при Миезе*, где и поныне показывают каменное седалище Аристотеля и тенистые аллеи. Нет сомнения, что не только преподано было Александру учение о нравственности и политике, но что он участвовал в тайном и глубоком учении, которое перипатетики называют собственно акроаматическим и эпоптейским* и о которых они сообщают немногим. Впоследствии, когда Александр предпринял уже в Азию поход, узнав, что Аристотель издал в свет некоторые книги об этих предметах, он писал ему письмо, в котором упрекает ему за то именем философии и с которого имеем следующий текст: «Александр Аристотелю желает благополучия. Ты нехорошо поступил, издав в свет акроаматическое учение. Чем я буду от других отличен, если учение известно будет всем, по которому я образовался; я бы, конечно, лучше хотел превосходить других знанием важнейших предметов, нежели могуществом. Будь здоров». Аристотель, утешая таковое его честолюбие, оправдывается перед ним, уверяя, что это учение издано и не издано. В самом деле, книги Аристотеля, следующие за его «Физикой», не содержат в себе ничего полезного к учению или преподаванию, а служат только вспоможением для тех, кто с самого начала наставлен в его учении.
Я думаю, что Аристотель в особенности внушал Александру охоту к врачеванию. Не только любил он теорию врачебной науки, но сам лечил больных друзей своих, предписывал лекарства и диету, как можно видеть из его писем. Вообще, был он от природы любитель словесности, познаний и охотник до чтения. «Илиаду» почитал и называл он руководством к военному искусству. Он имел при себе список, исправленный Аристотелем и известный под названием «список из ларца». Он всегда был под его изголовьем вместе с кинжалом, как повествует Онесикрит*. Находясь в глубине Азии, он чувствовал недостаток в книгах и велел Гарпалу* присылать их к нему. Гарпал доставил ему сочинения Филиста, многие трагедии Еврипида, Софокла и Эсхила и дифирамбы Телеста и Филоксена*. Сначала Александр отлично уважал Аристотеля и любил его, как сам говорил, не менее отца, уверяя, что отцу своему был он обязан жизнью, а Аристотелю знанием, что живет хорошо; однако впоследствии возымел к нему подозрение, и хотя оно не побудило его к оказанию Аристотелю какого-либо зла, но в связи их не было более прежней горячности и дружбы, и это было знаком взаимного неудовольствия. Впрочем, врожденная в нем и с самого начала вместе с ним возросшая сильная любовь к философии не изгладилась из души его. Это доказывается уважением его к Анаксарху, посланными Ксенократу в подарок пятьюдесятью талантами* и почестями, оказанными Дандамису и Калану.
При отправлении Филиппа в поход против византийцев* Александр, которому было шестнадцать лет, оставлен был правителем Македонии с полной властью; он имел в своих руках и печать. Он покорил медов, отпавших от македонян, взял их город, изгнал из него варваров, заселил его разнонародными людьми и назвал Александрополем. Он участвовал в сражении, данном грекам при Херонеи, и первый, говорят, ворвался в священный отряд фиванцев. Еще в наше время показывали древний при Кесифе дуб, называемый Александровым, при котором он раскинул свой шатер; недалеко, неподалеку есть курган падших македонян. Эти дела умножили любовь Филиппа к своему сыну; он даже радовался тому, что македоняне назвали Александра царем своим, а его своим полководцем.
Но домашние беспокойства, происшедшие от его браков и любовных связей, от которых царство некоторым образом страдало вместе с брачным чертогом, произвели между ними многие неудовольствия и великие раздоры. Олимпиада, женщина ревнивая, мстительная и злобная, усиливала оные, раздражала Александра. Но самый явный повод к ссоре подал Аттал во время брака Филиппа с молодой Клеопатрой, в которую он влюбился, несмотря на свои лета, и на которой он наконец женился. Аттал, дядя этой девицы, напившись допьяна за столом, увещевал македонян молить богов, да родится от Филиппа и Клеопатры законный царства наследник. Александр, раздраженный этими словами, сказал ему: «Негодяй! Разве я незаконнорожденный?» И с этими словами пустил в него стакан. Филипп извлек меч и поднял на него; к счастью обоих, от сильного гнева и питья он споткнулся и упал. Александр, ругаясь над ним, сказал: «Посмотрите, друзья мои! Тот, кто готовился из Европы переправиться в Азию*, растянулся на полу, перешагивая с ложа на ложе!» После жестокого оскорбления Александр взял Олимпиаду, привез ее в Эпир, а сам имел пребывание в Иллирии. Между тем коринфянин Демарат, который был связан узами гостеприимства с домом их и мог говорить с ними свободно, прибыл в Македонию к Филиппу. После первых дружеских приветствий и поздравлений Филипп спросил Демарата, согласно ли живут греки между собою. «Пристало ли тебе, Филипп, – отвечал он, – заботиться о греках, ты, который собственный дом свой исполнил таких раздоров и зол». Эти слова заставили Филиппа опомниться; он писал Александру и убедил его посредством Демарата возвратиться в Македонию.
