Сколь чрезвычайно было богатство, которое он дарил друзьям и телохранителям своим, показывает писанное ему Олимпиадой письмо следующего содержания: «Ты и прежде оказывал благодеяния друзьям своим и был тем славен, однако ныне равняешь их с царями; ты производишь то, что они умножают своих друзей, а ты себя лишаешь их». Олимпиада много раз писала ему о том. Он хранил ее письма в тайне, только однажды распечатал письмо Гефестион, которое по обыкновению читал вместе с ним; Александр не словесно ему запретил, но, сняв свой перстень, приложил печать к устам Гефестиона.
Сын Мазэя, бывшего при Дарии в великой силе, управлял одной сатрапией. Александр дал ему другую, еще больше первой, но он отказался от принятия ее и сказал Александру: «Государь прежде был один у нас Дарий; ныне ты создал многих Александров». Александр подарил Пармениону дом Багоя* в Сузах; в нем, говорят, найдено платья на тысячу талантов. К Антипатру он писал, чтобы он имел при себе телохранителей, ибо злоумышляют на жизнь. Он посылал матери много подарков, но не позволял ей входить в его дела и наставлять в военных предприятиях. Когда она на то жаловалась, то он сносил кротко ее укоризны. Некогда Антипатр писал ему длинное против нее письмо. Александр прочитал его и сказал: «Антипатр не знает, что одна слеза матери изглаживает тысячу писем».
Александр заметил, что его приближенные совершенно предались неге и что роскошь их и пышность достигали до крайности, ибо теосец Гагнон имел серебряные гвозди в своей обуви; Леоннату привозили на многих верблюдах из Египта песок для телесных упражнений; у Филота для охоты было полотна на сто стадиев; видя, что мазались благовонной мазью прежде, нежели шли в баню те, у кого прежде не было и оливкового масла для мазания себя, что они везли с собой служителей, которые их терли и укладывали спать, Александр мягко и с философским благоразумием выговаривал им следующими словами: «Я удивляюсь, что вы, преодолевши столько трудов и дав столько сражений, забываете, что победившие приятнее засыпают, нежели побежденные; вы не видите, сравнивая свой образ жизни с персидским, что нежиться есть свойство рабское и трудиться есть дело самое царское. Может ли тот самостоятельно печься о своей лошади, очистить копье, шлем, чьи руки отвыкли касаться своего тела, столь им любимого? Разве вы не знаете, что совершенство победы состоит в том, чтобы не делать того, что делают побежденные?» Сильнейшей укоризной для них было то, что он предавался опасностям, трудам в походах и на охоте. Лакедемонский посланник, прибывший к нему в то время, когда он убил льва огромной величины, воскликнул: «Ты славно, Александр, подвигнулся со львом за царское достоинство!» Кратер поставил в Дельфах медное изображение этой охоты; оное представляло льва и псов; царя, борющегося со львом, и Кратера, помогающего ему. Над этим памятником частью трудился Лисипп, частью Леохар.
Таким образом Александр подвергался опасностям, упражняя себя и поощряя к мужеству других. Но приближенные его, по богатству и гордости своей, хотели уже нежиться и покоиться, скучали частыми походами и мало-помалу дошли до того, что злословили и порицали его. Сперва он переносил это с великой кротостью и говаривал, что царю прилично и слышать, и сносить хулы за оказываемые им благодеяния. Самые малые знаки его милостей обнаруживали великое благорасположение и уважение. Я представлю здесь немногие.
Некогда он писал к Певкесту и жаловался на него за то, что, будучи укушен медведем, уведомил о том других, а его нет. «Пиши ныне, как поживаешь, и не был ли ты покинут теми, кто провожал тебя на охоте; дабы за то наказать их». Гефестиону, во время его отсутствия по некоторым делам, писал, что во время охоты на ихневмона дротик Пердикки попал в Кратера, который получил рану бедра. После Певкестова выздоровления Александр писал благодарное письмо за него врачу его Алексиппу. Во время болезни Кратера он увидел сон, вследствие которого приносил за него жертвы, то же самое велел сделать Кратеру. Врачу Павсанию, который хотел дать Кратеру чемерицу, он писал письмо, в котором частью изъявлял ему о том свое беспокойство и частью напоминал ему, как употребить лекарство. Эфиальта и Кисса, которые принесли ему первое известие о бегстве Гарпала*, велел он сковать, как ложных доносчиков. При отправлении назад в Македонию больных и старых, Эврилох из Эг записал себя в число больных. Когда же изобличили его в том, что он ничем не был болен, то он признался, что любил Телесиппу, которая уезжала в приморские области, и что он хотел за нею следовать. Александр расспросил, какая это была женщина; узнав, что она гетера, состояния свободного, он сказал Эврилоху: «Я делаюсь участником в любви твоей к Телесиппе, а так как она женщина свободная, то надлежит нам убедить ее словами или подарками, дабы она осталась с нами».
Достойно удивления, когда он имел время писать письма друзьям своим о таких малых предметах, как например, в одном письме он велит отыскать раба Селевка, убежавшего в Киликию; в другом хвалит Певкеста за то, что поймал Никона, раба Кратера; Мегабизу приказывает, рассуждая о рабе, убежавшего в храм, что можно будет поймать его, выманив из храма, но в самом храме не трогать его. Говорят, что в начале своего царствования, разбирая уголовные дела, приставлял руку к одному уху, когда говорил доносчик, дабы сохранить его свободным и не занятым в пользу обвиняемого, но впоследствии он был ожесточен многими доносами; при помощи некоторых истинных обстоятельств заставляли верить и ложным. В особенности же он терял терпение, забывал себя, становился жестоким и неумолимым, когда его злословили, ибо славу любил более самой жизни и царства.
Между тем он гнался за Дарием, предполагая, что опять будет с ним сражаться. Получив известие, что Дарий пойман Бессом*, он отпустил восвояси фессалийцев, дав им в награду, сверх жалованья, две тысячи талантов. Во время этого преследования, которое было долговременно и сопряжено с великими трудами, македоняне в одиннадцать дней прошли три тысячи триста стадиев; большая часть воинов впала в изнеможение, чему причиной было отсутствие воды. Здесь попались ему навстречу несколько македонян, которые с реки везли в мехах воду. Тогда был уже полдень. Видя Александра, страдавшего от жажды, они поспешно налили в шлем воды и принесли ему. Александр спрашивал их, кому везут воду; они отвечали: «Мы везем ее своим детям, но пока ты жив и здоров, мы можем нажить других, хотя бы теперь мы их потеряли». Александр взял в руки шлем, взглянул вокруг и увидел, что стоявшие около него всадники все с поникшими главами смотрели жадно на воду. Он возвратил шлем, поблагодарил их, не вкусив воды, сказал: «Если я один буду пить, то мои спутники лишатся бодрости». Всадники, будучи свидетелями его воздержания и великодушия, кричали, чтобы он вел их далее и полагался на них; они ударили по своим лошадям и говорили, что не устали, не чувствуют жажды и не почитают себя смертными, пока будут иметь такого царя.
Усердие у всех было равное; однако только шестьдесят человек ворвались с царем в неприятельский стан. Здесь они переходили по разбросанным кучам золота и серебра; оставляли позади себя едущие в разные стороны без возниц колесницы, наполненные женщинами и детьми, и преследовали тех, кто был впереди, полагая, что среди них находится Дарий. Они насилу отыскали его, лежащего в колеснице, пораженного многими копьями и едва дышащего. Однако он просил пить, и выпив холодной воды, сказал принесшему ее Полистрату: «Друг мой! Вот сколь горек край моего злополучия! Моего несчастия! Я не в состоянии возблагодарить за оказанную мне услугу, но Александр наградит тебя, а Александра – боги за милосердие его к матери, к жене и детям моим; я даю ему мое рукопожатие через тебя». Сказав это, взял он Полистрата за руку и испустил дух.
