Таксил уговорил Калана идти к Александру. Настоящее его имя было Сфин, но поскольку, приветствуя других на индийском языке, вместо «здравствуй» употреблял слово «кале», то греки и прозвали его Каланом. Говорят, что он представил Александру картину его царства следующим способом. Он положил на землю сухую кожу, ступил ногой на один ее край, и все другие края, которые не были прижаты, поднялись вверх; Калан, ходя вокруг кожи, становился на край и показывал, что всегда бывает то же самое. Наконец, как скоро ступил он в средину кожи, тогда все края остались в покое. Этим подобием хотел он показать Александру, что надлежало утвердиться в средине своего царства, а не странствовать вдали от него.
Плавание его по рекам к морю продолжалось семь месяцев. Он вступил в Океан на кораблях и отплыл к острову, который он назвал Скиллустидой*, а другие Псилтукой. Здесь он вышел на берег, принес жертву богам и, сколько было можно, осмотрел свойства берегов и моря, их омывающего. Потом, помолившись богам, чтобы ни один смертный после него не прешел пределов похода его, он поворотил назад. Между тем кораблям велел плыть кругом, имея по правую руку Индию. Предводителем флота сделал он Неарха, а главным кормчим – Онесикрата. Он продолжал путь свой сухим путем через область оритов, терпя крайний недостаток в съестных припасах, и потерял множество людей, так что едва вывел из Индии четвертую часть военной силы своей. Хотя у него было при вступлении в оную сто двадцать тысяч пехоты и пятнадцать тысяч конницы, но опасные болезни, дурная пища, великие жары и более всего голод большую часть их истребили. Они шли страной незасеиваемой, обитаемой людьми, живущими в нищете, имевшими только немного дурных овец, которые привыкли питаться морской рыбой, и потому мясо их было неприятно и имело дурной запах. Насилу в шестьдесят дней прошел сию землю. Достигши Гедрозии, войско уже было во всем изобилии, ибо окрестные цари и сатрапы позаботились об этом заранее.
Здесь Александр успокоил свое войско и с веселым торжеством пришел в семь дней Карманию. Восемь лошадей везли медленно его с друзьями, сидящего на некотором жертвеннике, утвержденном на высоком и видном четырехугольном помосте; между тем как он дни и ночи проводил в беспрерывном пировании. За ним следовало великое множество колесниц; одни осеняемые пурпуровыми и испещренными завесами, другие зелеными и всегда свежими ветвями. На колесницах везомы были другие друзья его и полководцы, украшенные венками и пьющие вино. Не было тут видно ни щита, ни шлема, ни копья; воины, держа фиалы, кружки и кубки, во всю дорогу черпали вино из больших бочек и кратеров и пили за здравие друг друга, между тем как одни шли медленно вперед, другие лежали за столом. Звук флейт и свирелей, пение, игра на лире, вакхический шум ликующих женщин всюду раздавались. Это беспорядочное и блуждающее торжество* было сопровождаемо и всеми забавами вакхической вольности, как бы сам Вакх тут находился и ликованию сопутствовал. По прибытии своем в царский дворец в Гедрозии, празднуя вновь, он успокоил войско. Говорят, что некогда он, сидя за пиршеством, смотрел на состязание хоров и что любимец его Багой*, бывший хорегом и одержавший победу, пройдя через театр в великолепном убранстве, сел подле него. Македоняне, увидя это, кричали, требовали, чтобы царь его поцеловал; шумели до тех пор, пока желание их не было исполнено.
Здесь возвратился к нему Неарх; Александр с удовольствием услышал известие о его плавании. Он принял намерение пуститься вниз по Евфрату с многочисленным флотом, объехать Аравию и Ливию и через Геракловы столпы вступить во Внутреннее море. Он велел строить в Тапсаке* разного вида корабли; уже собирались к нему отовсюду мореходы и кормчие, но трудный его поход внутрь Индии, рана, полученная с маллами, слух о великой гибели войска его, невероятность в его спасении побудили покоренные народы к возмущениям, а полководцам и сатрапам подали смелость удовлетворять своей несправедливости и хищничеству. Вся держава его всколебалась и была в волнении. Олимпиада и Клеопатра, в раздоре с Антипатром, разделили между собою царство; Олимпиада взяла себе Эпир, Клеопатра – Македонию. Александр, получив о том известие, сказал, что мать разумнее сделала, ибо македоняне не потерпят быть управляемы женщиной.
Эти обстоятельства заставили его отослать Неарха опять к морю; он имел намерение вести войну по всей приморской стране. Между тем продолжая свой путь, предал наказанию дурных правителей. Он сам убил Оксиарта, одного из детей Абулита, пронзив его копьем. Так как Абулит сам не приготовил никаких съестных припасов, а только принес три тысячи талантов деньгами, то Александр велел ему бросить эти деньги коням. Те, разумеется, не каснулись денег. «Какая же нам нужда, – сказал тогда Александр, – в таких приготовлениях?» После того посадил Абулита в темницу.
По прибытии своем в Персиду, во-первых, он роздал женщинам деньги, ибо у персидских царей было в обыкновении каждый раз, как приезжали в Персиду, давать каждой женщине по золотой монете. По этой причине некоторые из них нечасто приезжали в Персиду, а царь Ох ни разу там не был и из скупости сам себя от родины отчуждил.
Найдя гроб Кира разрытым*, Александр предал смерти виновника того злодеяния, хотя он был из числа важнейших граждан города Пеллы; имя его Поламах. Александр прочитал надпись на Кировой гробнице и велел вырезать снизу перевод на греческом языке. Содержание ее было следующее: «Человек, кто бы ты ни был, и откуда бы ни пришел! (А что придет, я это знаю.) Я Кир, приобретший персам владычество. Не позавидуй мне в этом малом количестве земли, покрывающей мое тело». Эти слова живо тронули Александра, ибо уму его представились неизвестность и непостоянство дел человеческих.
Здесь Калан, будучи недолго обеспокоиваем болезнью желудка, просил о сооружении для него костра. Он был привезен к оному на коне, помолился богам, принес им за себя возлияния и в жертву часть своих волос и, входя на костер, приветствовал македонян и просил их тот день провести в веселье и пировать вместе с царем, уверяя, что вскоре он сам увидит его в Вавилоне. Сказав это, он лег на костер; покрылся плащом, не сделал никакого движения, когда огонь приблизился к нему, но сохраняя то положение, которое принял с самого начала, он принес себя в жертву, по древним законам мудрецов своего отечества. То же самое сделал в Афинах и гораздо после его другой индиец, который был знаком с Цезарем. До этих пор показывают его памятник, который называется «надгробие индийца».
Александр, возвратившись после этого зрелища, пригласил друзей и полководцев своих к ужину и предложил состязание в питье, назначив венок в награду победителю. Более всех отличился Промах; он выпил четыре меры вина, получил в награду венок ценой в один талант, но пережил победу свою тремя днями. По уверению Харета, сорок один человек умер от пьянства, ибо после пирования наступил весьма сильный холод.
Находясь в Сузах, он праздновал бракосочетания друзей своих. Сам женился на Дариевой дочери Статире, а благороднейших персиянок выдал за знатнейших македонян; за все прежние же браки македонян учредил он другое великолепное пиршество. Говорят, что число приглашенных к столу гостей простиралось до девяти тысяч человек и что каждому их них Александр подарил золотую чашу для возлияний. Он явил при этом случае великую щедрость, заплатив заимодавцам долги за должников девять тысяч восемьсот семьдесят талантов. Антиген Одноглазый записался в число должников ложно; он привел к столу одного человека, который уверял, что дал Антигену в долг денег, и получил оные. Однако он был изобличен в обмане, и царь, гневаясь на него, удалил его от двора и лишил начальства. Этот Антиген был славен военными подвигами. Будучи еще молод, он находился при осаде Перинфа под начальством Филиппа. Ему в глаз попала стрела из катапульты, и когда хотели ее вытащить, то он этого не позволил и не перестал сражаться, пока не отразил неприятеля и не запер его в городе. По этой причине оказанное ему бесчестие было для него весьма чувствительно; все думали, что он от горести и досады сам себя лишит жизни. Царь, боясь этого, смягчился и позволил ему оставить у себя полученные деньги*.
