Он угостил великолепно Неарха и спутников его, потом выкупался по обыкновению и хотел уже спать, но по просьбе Медия* пошел к нему, дабы участвовать в веселье. Там он пил весь следующий день; сделался ему жар, хотя он не выпил и чаши Геракла, и почувствовал вдруг боль в спине, как будто был поражен копьем, как говорят некоторые. Все это пишется такими людьми, которые хотят придать трагическую и жалкую развязку великой драме. Аристобул пишет, что он был в сильном жару, чувствовал великую жажду и выпил вина. Это лишило его рассудка и прекратило его жизнь в тридцатое число месяца десия.
В древних записках писано о болезни его следующее. Восемнадцатого числа месяца десия Александр спал в бане. На другой день, умывшись в бане, он перешел в спальню и провел день с Медием, играя в кости; потом поздно умылся, принес жертву богам, вкусил пищу; ночью сделался ему жар.
Двадцатого числа он умылся, опять принес обыкновенную жертву и, сидя в бане с Неархом, слушал рассказы о его плавании и о Великом море. Двадцать первого провел таким же образом, но жар усилился, ночь провел беспокойную; на другой день жар был еще сильнее. Он был перенесен и поставлен у большой купели; здесь говорил с полководцами об упразднившихся местах и приказал назначить к оным испытанных людей. Двадцать четвертого, находясь в сильном жару, был поднят и принес жертву. Главнейшим предводителям велел пребывать во дворце, а полковникам и пятисотникам проводить ночь вне оного. Будучи перенесен в другую сторону дворца, двадцать пятого числа несколько уснул, но жар не уменьшился. Когда полководцы пришли к нему, то нашли безгласным, равно как и в двадцать шестое число. По этой причине македонянам показалось, что он умер. Пришедши к дверям, они кричали, грозили его друзьям, пока принудили их отворить двери. Они все прошли по одному в одном хитоне мимо его ложа. В этот же день Пифон и Селевк послали в храм Сераписа спросить, не нужно ли туда перевести Александра. Бог отвечал, чтобы они оставили его на месте. Двадцать восьмого к вечеру он умер. Это писано так, почти все слово в слово, в «Дневниках».
В то время никто не возымел подозрения, что он был отравлен, но по прошествии шести лет сделан был донос Олимпиаде, которая многих предала смерти, выбросила останки умершего уже Иола, как бы он влил Александру в питье яд*. Те, кто говорит, что Аристотель советовал Антипатру совершить сие дело и что через него яд привезен в Азию, утверждают, что о том рассказывал некто Гагнофемис, который будто бы слышал об этом от царя Антигона. Отравой была вода холодная, которую доставали с одной скалы близ Нонакриды*, собирая ее каплями в виде легкой росы в ослиное копыто, ибо никакой другой сосуд не терпит ее, потому что холодностью и остротой своей все разрушает. Но большей частью думают, что слух о его отравлении выдуман. Немаловажным тому доказательством почитают они то, что хотя полководцы были несколько дней в раздоре между собою и тело оставлено без присмотра в местах жарких и душных, однако не было никакого знака сильной порчи, но тело осталось целым и нетронутым.
Роксана была в то время беременна и потому уважаема македонянами. Ревнуя всегда к Статире, она обманула ее подложным письмом, заставила придти к себе, умертвила ее с сестрой*, а тела их бросила в колодец, который и засыпала. Пердикка знал об этом и содействовал ей. Он был уже в величайшей силе и влек за собою Арридея*, как театральное безмолвное лицо, представляющее царскую стражу. Арридей был рожден Филинной, женщиной простою; он не был в полном уме по причине телесной болезни, которая не была в нем природная и не случалась сама собою. Напротив того, говорят, что в детстве обнаруживал он приятные и благородные наклонности, но был испорчен отравами Олимпиады и повредился в уме.
Цезарь
Сулла, достигши верховной власти, ни угрозами, ни обещаниями своими не мог развести Цезаря с Корнелией*, дочерью Цинны, управлявшего некогда самовластно Римом, и потому описал в казну ее приданое. Причиной ненависти к Цезарю Суллы было родство его с Марием. Марий Старший был женат на сестре Цезарева отца; от сего супружества родился Марий Младший, который Цезарю был двоюродный брат. Он не довольствовался тем, что Сулла, по причине своих занятий и множества убийств, сначала оставил его без внимания, но еще в молодости своей предстал перед народом и искал жреческой должности*. Сулла воспротивился тому и устроил все так, что Цезарь не имел успеха в своем домогательстве. Сулла намеревался уже умертвить его, и когда некоторые представляли ему, что он не имеет никакой причины к погублению сего мальчика, то Сулла отвечал им: «Вы безумны, если в этом мальчике не видите много Мариев». Когда эти слова пересказаны были Цезарю, то он скрылся и долгое время скитался по земле сабинян. Некогда, будучи переносим с одного места на другое по причине своей болезни, он попался ночью воинам Суллы, которые обозревали эти места и ловили скрывавшихся в них. Цезарь двумя талантами склонил начальника их, Корнелия, отпустить его. После того он немедленно пустился к морскому берегу и отправился в Вифинию, к царю Никомеду.
Он недолго у него пробыл, и при отплытии своем оттуда, при острове Фармакуссы* был пойман разбойниками, которые в то время имели великие флоты и бесчисленное множество кораблей и обладали морями. Сперва они требовали с него за выкуп двадцать талантов. Цезарь смеялся над ними, как над не знающими, кого они поймали, и обещал им заплатить за себя пятьдесят талантов. После того послал он в разные города своих спутников для сбора денег и остался с одним приятелем своим и двумя служителями среди киликийцев, этих кровожаднейших людей; несмотря на это, он настолько презирал их, что каждый раз, когда отдыхал, посылал сказать им, чтобы они не шумели. В течение тридцати восьми дней он весьма свободно шутил и играл с ними, как бы они были не стражами, а телохранителями его; сочинял стихи и речи и читал их разбойникам. Тех, кто не удивлялся ему, называл невеждами, варварами и нередко в шутках грозил, что он их повесит. Это было для них приятно; они приписывали все эти смелые выражения его простоте и шутливости. Наконец он получил из Милета деньги на выкуп, заплатил их и был освобожден, но вскоре после того в самой милетской пристани вооружил несколько судов и выступил против разбойников. Он застал их еще близ сего острова, когда стояли на якоре, и поймал большую часть из них. Деньги их взял он себе, как добычу, а разбойников заключил в темницу в Пергаме и поехал к управлявшему тогда Азией Юнку, который, как претор, должен был казнить преступников. Но когда Юнк, взиравший жадными глазами на отнятые у них деньги, количество которых было немалое, сказал, что на досуге подумает о пойманных, то Цезарь, оставя его в покое, возвратился в Пергам, вывел разбойников из темницы и распял так, как он в шутках им много раз предсказывал.
Между тем власть Суллы ослабевала; Цезарь был призываем приятелями в Рим. Он отплыл в Родос, дабы учиться у Аполлония*, сына Молона, слушателем которого был и Цицерон и который славился искусством своим в преподавании красноречия и хорошим поведением. Цезарь был от природы способен к политическому ораторству и весьма тщательно совершенствовал свое дарование, так что он всеми признаваем был вторым оратором в Риме; первенство в красноречии по причине других своих занятий уступил он другим, желая первенствовать более властью и оружием. Походы и гражданские дела, которыми он приобрел верховную власть, были причиной, что он не достигнул высшей степени совершенства в красноречии, к которому влекли природные его способности. В своем ответе Цицерону о Катоне он просит не сравнивать слога воина со слогом искусного и великими способностями одаренного оратора, который долгое время упражнялся в красноречии.
