По прибытии своем в Иберию он обнаружил великую деятельность; в течение нескольких дней набрал десять когорт, которые причислил к двадцати прежним. Он пошел против каллаиков* и лузитанцев, победил их и дошел до Океана, покоряя те народы, которые до того времени не были подвластны римлянам. Устроивши лучшим образом все то, что относилось к войне, он управлял не хуже того делами, касающимися мира, водворил в городах согласие и более всего старался о прекращении тяжб между должниками и заимодавцами. Он постановил, чтобы заимодавцы ежегодно получали от должников своих только две части доходов, а остальной частью пользовались сами должники, доколе не уплатят всего долга. Таковыми распоряжениями он приобрел всеобщие одобрение и, снискавши великое богатство, обогативши в походах воинов своих, провозгласивших его императором, оставил эту провинцию.
Закон предписывал, дабы тот, кто желал почестей триумфа, находился вне города*, а кто искал консульства, был в самом городе и сам просил у народа сего достоинства. Цезарь прибыл в Рим к самому началу консульских выборов и, находя в этом законе препятствие к получению того и другого, просил у сената позволения искать консульства посредством друзей своих тогда, как он не был сам в городе. Катон сперва противился его требованию, ссылаясь на закон, но, заметя, что многие из сенаторов были задобрены Цезарем, уничтожил его домогательства, говоря в сенате речь, которая продолжалась целый день. Цезарь решился отказаться от триумфа и искать консульства.
По вступлении своем в Рим предпринял он дело, которым обманул всех, кроме Катона. Оно состояло в том, чтобы примирить между собою Помпея и Красса, сильнейших в республике граждан. Цезарь прекратил их раздор, подружил их, соединив в себе силу того и другого, и этим поступком, который все называли кротким и человеколюбивым, нечувствительным образом произвел переворот в республике, ибо не раздор Помпея с Цезарем, как большей частью полагают, но дружба их возродила в ней междоусобные брани. Они сперва соединились в намерении низложить аристократию, а потом поссорились. Катон, который многократно предвещал будущее, называем был тогда человеком беспокойным и докучливым, а впоследствии благоразумным, но несчастливым советником.
Цезарь, огражденный связью Красса и Помпея, торжественно возведен был на консульское достоинство* вместе с Кальпурнием Бибулом. Едва получил он власть, как стал вводить законы, более приличные какому-нибудь дерзкому трибуну, нежели консулу; он предлагал, в угождение народа, раздачу земель и хлеба. В сенате отличнейшие мужи ему противоречили, и Цезарь, который давно искал случая перейти на сторону народа, начал кричать, что его против воли заставляют прибегнуть к народу и что он по необходимости должен угождать ему по причине непреклонности и жестокости сената. И в самом деле, он выбежал к народу; поставя близ себя с одной стороны Красса, а с другой – Помпея, спросил их, одобряют ли они его законы. Они отвечали, что одобряют их; и Цезарь просил их помогать ему против тех, кто грозил противиться ему с мечами. Они обещали, а Помпей примолвил, что он выступит против мечей с мечом, неся и щит с собою. Этот поступок Помпея оскорбил аристократов; они услышали слова, недостойные важности его и роняющие уважение к сенату; эти слова всем показались безрассудными и неистовыми, но народу были весьма приятны.
Цезарь хотел еще более воспользоваться силой и властью Помпея. Он выдал за Помпея дочь свою Юлию, которая была обручена с Сервилием Цепионом, а за Сервилия обещал выдать Помпееву дочь, которая также была обручена с Фавстом, сыном Суллы. Вскоре после того сам он женился на Кальпурнии, дочери Пизона, которого на будущий год назначил консулом. Все это заставляло Катона еще более возносить крики и жалобы; он говорил, возможно ли снести, чтобы верховная власть разделяема была посредством брачных связей, чтобы управление провинциями, войсками и силами республики передаваемо было друг другу за женщин.
Бибул, товарищ Цезаря в консульстве, препятствовал введению новых законов, но не могши ничего произвести и подвергаясь несколько раз опасности быть умерщвлен на форуме вместе с Катоном, заперся в своем доме и таким образом провел остальное время своего консульства. Помпей, женившись на Юлии, немедленно покрыл площадь оружиями и содействовал народу к утверждению предлагаемых законов и к назначению Цезарю всей Галлии на пять лет, как внутри, так и вне Альпийских гор, с придачей к оной и Иллирии, вместе с четырьмя легионами. Когда Катон хотел говорить против сего, то Цезарь повел его в темницу, думая, что он призовет на помощь трибунов. Но Катон следовал за ним в безмолвии, и Цезарь видя, что не только сенат, но и народ, из уважении к добродетели Катона, негодовал на это и за ним шел в унынии и молчании, Цезарь сам просил тайно одного из трибунов отнять у него Катона.
Что касается до других сенаторов, немногие из них собрались в сенат; большая же часть удалилась в неудовольствии на происходившее. Консидий, один из старейших сенаторов, сказал: «Сенаторы не собираются потому, что боятся оружий и воинов». – «Что же ты не боишься их и не сидишь дома?» – спросил его Цезарь. Он отвечал: «Старость заставляет меня не бояться ничего; остаток жизни моей так мал, что не стоит великой заботы».
Самым постыдным поступком Цезаря во время консульства его показалось избрание в трибуны Клодия, того самого Клодия, который осквернил его ложе и таинственные всеночные обряды. Он избран был Цезарем для того, чтобы погубить Цицерона. Цезарь не прежде выступил в поход, как по низвержении и изгнании Цицерона из Италии с помощью Клодия.
Таковы были дела Цезаря, предшествовавшие подвигам его в Галлии. Что касается до времени, в которое вел он впоследствии великие брани и предпринимал походы, которыми укротил и покорил Галлию, то здесь он как бы начал новую эпоху жизни и вступил в другое поприще новых предприятий. Он выказал себя воителем и вождем, не уступившим никому из тех, кто когда-либо прославился военачальством и сделались великими. Если сравним с ним Фабиев, Сципионов, Метеллов; полководцев, которые в его время или несколько прежде того прославились, как-то: Суллу, Мария, обоих Лукуллов и самого Помпея, слава которого до небес досягала по причине искусства его в войне, то Цезарь превосходил их всех своими делами. Одного превзошел он по трудности мест, в которых сражался; другого – пространством покоренных областей; третьего – по причине множества силы побежденных им неприятелей; иного – принимая во внимание странность и дикость нравов, которые он укротил; иного – кротостью и милосердием к пленным, или дарами и щедростью к своим соратникам, а всех – числом данных сражений и умерщвленных врагов. Менее чем в десять лет, в которые воевал в Галлии, он взял более восьмисот городов, покорил триста народов, сразился с тремя миллионами людей в разные времена, один миллион положил на месте и столько же взял в плен живых.
Усердие и приверженность к нему войска были таковы, что самые обыкновенные и ничем не отличившиеся под предводительством других полководцев воины были непобедимы и стремились на все опасности, когда дело шло о славе Цезаря. Таков был Ацилий. В морском сражении при Массилии* он взошел на неприятельский корабль, и когда отрублена была у него правая рука мечом, то он, держа свой щит левой и ударяя им в лица неприятелей, разогнал их и овладел судном.
