Уже шатры были сняты, как соглядатаи, прискакавшие к нему, объявили, что неприятель двинулся и идет на него. Цезарь, обрадовавшись этому известию, принес богам моления свои, начал устраивать фалангу и разделил ее на три части. В средней поставил он Домиция Кальвина; левое крыло дал Антонию; правым же предводительствовал он сам, намереваясь сражаться в десятом легионе. Видя, что неприятельская конница устроивалась против сего легиона, и страшась блеска и множества всадников, велел неприметным образом с тыла двинуться шести когортам, которые поставил он позади правого крыла, и дал им наставление, как поступить при наступлении неприятельской конницы.
Что касается до Помпея, то он предводительствовал сам правым крылом*; левое было под начальством Домиция; в середине стоял Сципион, тесть Помпея. Вся конница устремилась к левому крылу, дабы обойти правое крыло неприятеля и разбить его совершенно на том месте, где находился сам неприятельский полководец. Всадники думали, что никакая глубина пехоты не устоит против них и что все неприятельское ополчение будет расстроено и разбито в прах нападением столь многочисленной конницы. Когда с обеих сторон надлежало дать знак к нападению, что Помпей велел тяжелой пехоте стоять в одном положении, плотно сомкнувшись, и таким образом ожидать нападения неприятелей, пока они будут в расстоянии, что брошенный дрот мог достать их. Цезарь говорит, что и в этом погрешил Помпей, ибо он не знал важности первого с стремлением и быстротой произведенного нападения, каковой придает ударам силы, и до какой степени возбуждает дух воина, воспламеняемый общим движением. В ту самую минуту, когда хотел он двинуть фалангу, приступая уже к делу, увидел он одного из ратных начальников, человека ему преданного и в войне искусного, который внушал подчиненным своим бодрость и увещевал их сражаться всеми силами. Цезарь назвал его по имени и сказал: «Чего ожидать можем, Гай Крассиний, и в каком мы духе?» Крассиний протянул к нему руку и громко отвечал: «Мы славно победим, Цезарь! И сегодня же живого или мертвого меня похвалишь!» Сказав это, он первый ворвался в середину неприятелей, увлекши с собою своих сто двадцать человек. Он изрубил стоявших впереди воинов и продолжал идти вперед, поражая с великою силою, и получил удар мечом в рот, так что острие вышло в затылок.
Наконец вся пехота сошлась и сражалась; Помпеева конница с крыла гордо выступала, вытянув ряды, дабы обойти правое крыло Цезаря, но прежде нежели вступила в бой, выбежали против нее Цезаревы когорты. Они не употребляли по своему обыкновению дротов, бросая их издали, не поражали бедра и голеней неприятелей, но искали их глаза и ранили в лицо. Это делали они по наставлению Цезаря, который был уверен, что эти воины, не искусившиеся в военных трудах, не получавшие ран, будучи молодые люди, цветущие юностью и красотой, будут беречься более всего этих ударов, будут их избегать, боясь как настоящей опасности, так происходящего от них впоследствии безобразия. Это так и случилось. Эти воины не могли снести поднятых дротиков, потеряли бодрость при виде железа, сверкающего перед их глазами, отворачивались и закрывались, оберегая свое лицо. Пришедши в расстройство, обратились к позорному бегству и тем все дело испортили. Немедленно победившие их обошли пехоту и, нападая с тылу, поражали ее.
Как скоро Помпей увидел с другой стороны, что конница рассеялась и предалась бегству, не был уже, так сказать, тот, кто был прежде, забыл, что он Помпей Великий и подобно человеку, поврежденному в уме каким-либо богом, приведенному в изумление божественным гласом или знамением, безмолвный пошел он к своему шатру и там, сидя в бездействии, ожидал будущего, пока наконец все войско его было разбито. Неприятели всходили на вал и сражались с теми, которые стерегли стан. Тогда-то он, как бы прийдя в себя, сказал только эти слова: «Ужели и в стане?» Он скинул тотчас военную и полководческую одежду, надел платье, приличное беглецу, и тайно вышел из стана. Какой участи был он потом подвержен и каким образом был убит, предавшись египтянам, сказано в его жизнеописании.
Цезарь между тем прийдя к валу Помпеева стана и видя множество мертвых неприятелей и других убиваемых над ними, сказал со вздохом: «Этого им хотелось и до такой необходимости довели меня, что когда бы я, Гай Цезарь, совершивший величайшие брани, оставил свои войска, то был бы осужден на смерть!» Азиний Поллион говорит, что эти слова произнесены тогда Цезарем на латинском языке, но впоследствии написаны им на греческом. Убитые большей частью были рабы, умерщвленные при взятии стана. Воинов пало не более шести тысяч*. Цезарь поместил в своих легионах большую часть взятой им в плен пехоты. Многим знатнейшим людям даровал он свободу; в числе их был и Брут, после его умертвивший. Цезарь, не видя его нигде, был сперва в сильном беспокойстве; когда узнал, что Брут спасен и пришел к нему, то изъявил великую радость.
Победу эту предвещали многие знамения; достопамятнейшее есть то, что случилось в Траллах. В храме Победы стоял кумир Цезаря. Земля, на которой оный поставлен был, от природы крепкая и при том вымощена твердым камнем; несмотря на то, из этой земли у подножия Цезарева кумира возникла, говорят, пальма.
В Патавии некто Гай Корнелий, человек искусный в гаданиях, согражданин и знакомый Тита Ливия, сидел в тот день для наблюдения за полетом птиц. Во-первых, как говорит Тит Ливий, предузнал он время сражения и сказал присутствовавшим, что дело совершается и что противоборники сошлись. После того, продолжая свои наблюдения, увидел знамение, вспрыгнул с восторгом и вскричал: «Ты победил, Цезарь!» Предстоявшие были в изумлении, он снял с головы своей венок и поклялся, что не наденет его прежде, как когда самое дело не докажет истину его науки. Что это так случилось, о том свидетельствует Ливий.
Цезарь, возвратив независимость фессалийцам в дар за победу, в земле их одержанную, преследовал Помпея. Он переправился в Азию и дал независимость гражданам Книда из угождения к Феопомпу*. Всем жителям Азии отпустил третью часть налогов. По прибытии своем в Александрию после убиения Помпея, Феодот принес ему голову сего полководца*; Цезарь отвратился от него с ужасом, но принял печать Помпея и заплакал. Он принял к себе всех друзей Помпея, которые блуждали по Египту, были пойманы царем, и оказал им благодеяние, а друзьям своим в Риме писал, что самое великое удовольствие, которое получил от своей победы, было то, чтобы всегда спасать некоторых из воевавших против него граждан.
Что касается до войны, которую вел он в Египте, одни думают, что она не была нужна, что предпринята из любви к Клеопатре, что была для него и бесславна, и опасна. Другие обвиняют в том царских чиновников, особенно же евнуха Потина, имевшего великую в правлении силу; незадолго перед тем он умертвил Помпея, изгнал Клеопатру и тайно злоумышлял против Цезаря, который, как уверяют, возымев подозрение, для предохранения своей жизни тогда в первый раз проводил ночи в пиршествах. Явные поступки Потина были столь же неприязненны, как и козни его; он действовал против Цезаря и говорил много к обесславлению его и к возбуждению против него ненависти; воинам его отмеривал самый дурной и старый хлеб, делая при том замечания, что они должны сие терпеть и быть тем довольны, ибо едят все чужое. За столом употреблял он сосуды деревянные и глиняные и говорил, что все серебряные и золотые сосуды у Цезаря за должные ему деньги. В самом деле отец тогдашнего царя* должен был Цезарю семнадцать миллионов пятьсот тысяч драхм. Цезарь прежде всего подарил детям его часть должной ему суммы, но тогда требовал десять миллионов для содержания войска. Потин советовал ему тогда выехать из Египта и заняться важнейшими делами и уверял его, что деньги получит после с благодарностью, но Цезарь отвечал ему, что не имеет нужды в египетских советниках. После того он вызвал к себе тайно Клеопатру.
