Она взяла с собою только Аполлодора Сицилийского, одного из друзей своих, села в малую лодку и пристала ко дворцу при наступлении ночи; однако пройти тайно внутрь оного было невозможно. Клеопатра скрылась в узел постельных уборов и растянулась в нем во всю длину; Аполлодор, обвязав ремнем узел, принес его к Цезарю. Говорят, что Цезарь был пленен первой хитростью Клеопатры, которая показалась ему прелестной; он был побежден приятностью ее вида и разговора, примирил ее с братом с тем, чтобы она царствовала вместе с ним.
Во время пиршества, последовавшего за примирением, брадобрей, раб Цезаря, по робости которой всех на свете превосходил, не оставляя ничего без замечания, все подслушивая и любопытствуя все знать, понял, что полководец Ахилла и евнух Потин злоумышляли на жизнь Цезаря. Цезарь, будучи о том извещен, приставил стражу к мужеской половине дома и Потина умертвил. Ахилла убежал к войску и воздвиг против Цезаря войну тяжкую и опасную, ибо с самыми малыми силами должен был защищаться против всего города и войска*. Во-первых, был он подвержен опасности тем, что неприятели отрезали ему воду*, и все каналы и водопроводы были завалены неприятелями; во-вторых, по отнятии у него флота был он принужден удалить от себя опасность огнем, который от морской оружейной распространился до книгохранилища и превратил его в пепел*. В-третьих, когда при Фаросе дано было сражение, вспрыгнул он с валу в лодку и устремился на помощь сражавшимся, но как египтяне со всех сторон его окружали, то он бросился в море и вышел на берег вновь с великим трудом и опасностью*. Говорят, что в это время держал он несколько книжек, которых не выпускал из рук, несмотря на то, что на него обратили стрелы и он часто погружался в воду; одной рукою он поднимал книжки выше воды, а другою греб. Люди его немедленно были потоплены. Наконец, когда и царь перешел к неприятелям, то Цезарь напал на них, дал сражение и разбил их*. На месте легло много неприятелей, а египетский царь пропал без вести.
Цезарь после того отправился в Сирию, оставя Клеопатру царицей Египта. Вскоре она родила сына, которого александрийцы прозвали Цезарионом. Из Сирии Цезарь переехал в Азию, где уведомился, что Домиций, побежденный Фарнаком*, сыном Митридата, убежал в Понт с немногими силами. Между тем Фарнак, пользуясь неумеренно победой, не довольствуясь тем, что владел уже Вифинией и Каппадокией, хотел еще покорить Малую Армению и возбуждал против римлян всех тамошних царей и владетелей. Цезарь пошел на него немедленно с тремя легионами и дал ему великое сражение при городе Зеле*; он выгнал Фарнака из Понта, принудил его бежать и совершенно истребил его войско. Он извещал бывшего в Риме приятеля своего Матия о быстроте этой победы следующими словами: «Пришел, увидел, победил»*. На латинском языке эти слова имеют одно окончание; краткость их сопряжена с некоторой приятностью.
Затем Цезарь переехал в Италию; прибыл в Рим в конце года и вторично был избран диктатором*. До него это достоинство целый год никогда не продолжалось. Цезарь был избран консулом и на следующий год. Он был порицаем за то, что возмутившихся воинов и умертвивших двух преторов Коскония и Гальбу, вместо всякого наказания, назвал мещанами*, дал из них каждому по тысяче драхм и отделил им в Италии пространную часть земли. Впрочем, его винили за неистовство Долабеллы*, и за сребролюбие Матия, и за пьянство Антония. Последний сломал дом Помпея и перестраивал его, как бы он был для него мал. Все это римлянам было неприятно. Хотя Цезарю известны были их проступки и был ими недоволен, однако необходимость заставляла его употреблять этих людей по причине перемен, которые предполагал произвести в правлении.
После сражения при Фарсале Катон и Сципион убежали в Ливию*; царь Юба помогал им, и они собрали важные силы. Цезарь решился идти против них. Он переправился в Сицилию около времени зимнего поворота солнца, и дабы военачальников своих лишить всякой надежды на замедление или отсрочку; он раскинул свой шатер на самом берегу моря. Как скоро подул благоприятный ветер, он сел на корабль и отправился с тремя тысячами пехоты и малым числом конницы. Высадив их на берег, он поворотил тайно назад, беспокоясь о прочей многочисленной силе, но встретил ее на море и привел к своему стану. Он узнал, что неприятели были ободрены некоторым древним прорицанием, которое уверяло их, что род Сципионов всегда будет побеждать в Ливии. Желая ли унизить шуткой неприятельского полководца Сципиона, или всерьез обратить к себе исполнение прорицания, – трудно постигнуть настоящей его цели, – Цезарь ставил всегда впереди ополчения, как полководца, некоего Сципиона Салутиона*, из дома Сципионов Африканских, которого имел при себе и который впрочем был человек ничтожный и всеми пренебрегаемый. Цезарь был принужден часто, вступая в сражение с неприятелями, вызвать его к бою. Воины его не имели ни довольно хлеба для себя, ни корма для лошадей. Они принуждены были кормить лошадей своих морской травой, с которой смывали соленость, и примешивали к ней, как бы для приправы, немного полевой травы.
Нумидийцы, страшные своим числом и быстротою своих движений, обладали местностью. Однажды, когда Цезаревы конные, будучи без дела, оставили лошадей служителям и, сидя спокойно, смотрели с удовольствием на одного ливийца, который перед ними плясал и играл на флейте с удивительным искусством. Неожиданно неприятели, обойдя их, напали на них; одних умертвили, других преследовали и вместе с ними ворвались в стан. Когда бы Цезарь сам, и вместе с ним Азиний Поллион, не поспешили к ним на помощь и на самом валу не остановили бегущих, то война была бы тогда же кончена. В другой раз так же дано было сражение, в котором неприятели одержали верх*. Цезарь остановил знаменосца, схватил за шею, поворотил его и сказал: «Вот где неприятели!»
Эти успехи ободрили Сципиона до того, что он хотел дать решительное сражение. Оставя на одной стороне Афрания, на другой Юбу, стоявших станом в некотором друг от друга расстоянии, он занялся укреплением одного места выше озера, близ города Тапса, дабы оно могло служить для всего войска его убежищем во время сражения. Между тем, в то время как он производил сию работу, Цезарь, пройдя с неимоверной скоростью болотистые места, имеющие потаенные выходы, одних обошел, на других напал спереди и обратил в бегство. Пользуясь благоприятными обстоятельствами и сопутствием счастья, одним устремлением занял он не только стан Афрания, но и стан нумидийцев, из коего Юба убежал. В несколько часов завладел тремя станами, умертвил пятьдесят тысяч неприятелей, не потеряв и пятидесяти воинов. Вот как некоторые описывают это сражение. Другие напротив того уверяют, что Цезаря и в деле не было, ибо в то самое время, как он строил войско, случились с ним обыкновенные его припадки. Как скоро почувствовал, что болезнь уже начинала действовать*, прежде нежели совсем ею быть одержанным и лишиться чувств, но уже колеблемый, был перенесен в одну из ближайших башен, где и пребывал он в тишине. Что касается до консулов и преторов, спасшихся бегством, то некоторые, будучи схваченными, сами себя умертвили, а многих предавал смерти сам Цезарь*.
Цезарь хотел поймать Катона живым и с этим намерением спешил в Утику. Катон стерег этот город, и потому он не участвовал в сражении. Цезарь, узнав, что он сам себя умертвил, явно показал, что это было для него неприятно, но почему, неизвестно. Он сказал только: «О Катон! Я завидую твоей смерти, ибо ты позавидовал мне в славе спасти тебя». Впрочем, сочинение его об умершем уже Катоне не есть доказательство души укрощенной и примирившейся с ним. Пощадил ли бы он живого Катона, когда уже на бесчувственного излил столько гнева? С другой стороны, некоторые, судя по его кротости к Цицерону, к Бруту и к несчетному множеству других воевавших с ним, думают, что то сочинение есть произведение не ненависти, но политического честолюбия, и что к оному поводом было следующее. Цицерон написал похвалу Катону, и сочинение сие названо им «Катон». Многие читали эту книгу с великим удовольствием, как сочинение искуснейшего оратора о прекраснейшем предмете. Это было Цезарю неприятно: он почитал осуждением себя все сказанное в пользу человека, который лишился жизни через него. Он собрал многие нарекания на Катона и книгу свою назвал «Антикатон». И то и другое сочинение имеет многих защитников из уважения к Цезарю и Катону.
