Всем известно, что Александр послал Фокиону в подарок сто талантов. Фокион спросил тех, кто принес их ему: «Что это значит? Зачем Александр одному мне прислал эти деньги, хотя в Афинах так много граждан?» Посланные отвечали ему, что Александр его одного почитал добродетельным человеком. «Итак, – отвечал Фокион, – да позволит он мне и казаться, и быть всегда таковым». Посланные прошли за ним в дом его и увидели своими глазами его бедность; жена его месила хлеб, а Фокион сам черпнул воды из колодца и мыл себе ноги. Посланные еще более приступили к нему, показывали неудовольствие, говоря, что непристойно, чтобы друг царя их жил в столь бедном состоянии. Фокион показал им мимо шедшего бедного старика, завернутого в замаранный плащ, и спросил их: «Не почитаете ли вы меня хуже этого человека?» Они просили его не говорить таких непристойных речей. «Этот человек, – продолжал Фокион, – беднее меня, однако доволен своим состоянием. Итак, или я не употреблю этих денег и буду их иметь напрасно, или, употребляя, я навлеку на себя и на царя нарекание сограждан». Таким образом, деньги были вывезены из Афин. Поступок Фокиона доказал грекам, что человек, не имеющий нужды в таком множестве денег, богаче того, кто их давал. Александр досадовал на сей отказ Фокиона; он опять писал ему, что не почитает друзьям тех, кто в нем не имеет никакой нужды. Несмотря на то Фокион и тогда не принял подарка, а просил только об освобождении софиста Эхекратида, имбросца Афинодора и двух родосцев – Демарата и Спартона, которые были пойманы по некоторому доносу и задержаны в Сардах; Александр исполнил немедленно его желание. Отсылая Кратера в Македонию, Александр велел ему предложить Фокиону на выбор один из четырех азийских городов – Киос, Гергит, Миласы или Элею*, и при том объявить ему, что царь еще более осердится, если Фокион не примет города. При всем том Фокион отказался от принятия оного; Александр вскоре умер. И поныне показывается в Мелите* дом Фокиона, который отличается медными листами; в прочем он прост и без всяких украшений.
Он был женат на двух женах; о первой известно лишь то, что была сестрой ваятеля Кефисодота. Вторая была среди афинян столь славна своим целомудрием и простотою в образе жизни, сколь Фокион своим праводушием. Однажды афиняне смотрели в театре на новые трагедии. Когда актер, которому надлежало выступить на сцену, требовал у хорега маску, представляющую царицу, и многих великолепно убранных служительниц, а тот ему не давал, то актер сердился, не хотел выступить вперед и заставлял зрителей дожидаться. Хорег Меланфий, толкая его на сцену, кричал ему: «Разве ты не видишь, что жена Фокиона всякий день выходит на улицу с одною только служительницей? А ты кичишься и своим примером портишь наших жен». Эти слова были слышны зрителям, которые приняли с рукоплесканием и восклицаниями. Некоторая ионянка показывала жене Фокиона разные головные и шейные золотые уборы, унизанные драгоценными каменьями, и та сказала ей: «Все мое украшение есть Фокион, уже двадцать лет предводительствующий афинянами».
Сын его Фок изъявил желание в Панафинейском празднестве состязаться с другими в ристании апобатов*. Фокион дал ему на то позволение не потому, чтобы он желал победы сыну своему, но дабы молодой человек сделался крепче, упражняясь в телодвижениях, ибо он был поведения непорядочного и любил выпить. Фок одержал в играх победу; многие из его приятелей хотели ее праздновать. Фокион отказал другим и позволил одному изъявить сей знак дружбы. Прийдя сам к ужину, нашел он пышные приготовления и между прочим сосуды с вином и ароматами для умытия ног приходящих гостей. Он призвал сына своего и сказал ему: «Зачем ты, Фок, позволяешь другу своему портить таким образом и уничтожать твою дружбу?» Дабы вовсе отклонить молодого человека от его образа жизни, он отвез его в Лакедемон и причислил к молодым людям, которые там воспитывались по лакедемонскому постановлению. Этот поступок был неприятен афинянам; им казалось, что Фокион оказывал этим презрение к отечественным обычаям. Демад сказал ему: «Что ж мы, Фокион, не убеждаем афинян принять лакедемоский образ правления? Если ты прикажешь, я готов говорить и писать». – «Прилично тебе, – отвечал Фокион, – дышащему ароматами и носящему такой дорогой плащ, советовать афинянам завести у себя филитии* и прославлять Ликурга!»
Когда Александр писал, чтобы присланы были к нему триеры, и ораторы афинские противились сему, то Совет просил Фокиона объявить о том свое мнение. Фокион сказал: «Я вам советую либо побеждать оружием, либо быть друзьями победителя».
Пифею, который тогда только начинал говорить к народу и уже показался человеком дерзким и многоречивым, Фокион сказал: «Не замолчишь ли ты, новокупленный раб народа?»
По прибытии в Аттику Гарпала, убежавшего от Александра с великим богатством, люди, которые имели привычку пользоваться общественными делами, наперерыв толпились вокруг него, продавая ему свои услуги. Гарпал бросил им, как приманку, весьма мало денег, а Фокиону послал семьсот талантов, предавая ему все свое имение, а с ним и себя самого. Фокион отвечал ему резко: «Беда тебе, Гарпал, если ты не перестанешь подкупать и развращать граждан». Гарпал тогда присмирел и отстал от него. Вскоре, когда афиняне начали советоваться о нем, увидел Гарпал с удивлением, что те, кто принял от него деньги, переменили мысли и вместо того, чтобы защищать, обвиняли его, дабы не открыть их мздоимства, а Фокион, который ничего от него не принял, в речи своей говорил нечто о его спасении, сколько позволяла польза общественная. Он опять приложил старание о приобретении его покровительства, но обхаживая его, видел, что Фокион, подобно крепости, ни с какой стороны не был подвластен золоту. Он успел, однако, привязать к себе и сделать другом своим зятя его Харикла; он во всем ему доверял, употреблял его в делах своих и тем был причиной его бесславия.
По смерти гетеры Пифоники, которую Гарпал нежно любил и которая родила ему дочь, хотел он соорудить ей великолепный памятник и препоручил Хариклу все попечение о нем. Это поручение было само по себе постыдно для Харикла, но совершение работы еще более послужило к его посрамлению. Памятник существует и поныне в Гермии, по дороге, ведущей из Афин в Элевсин, и не представляет ничего достойного тридцати талантов, ибо Харикл в такое количество поставил Гарпалу сию работу*. По смерти Гарпала Фокион и Харикл приняли дочь его к себе и имели о ней попечение. Когда Харикл был судим за деньги, взятые им у Гарпала, и просил Фокиона, чтобы он ему помог и предстал в суде вместе с ним, то он отказал ему, говоря: «Харикл! Я сделал тебя зятем своим только на справедливые дела».
Известие о смерти Александра принесено было афинянам Асклепиадом, сыном Гиппарха. Демад советовал народу не верить тому. «Когда бы Александр умер, – говорил он, – то давно бы по всей вселенной распространился дух от мертвого тела его». Фокион, видя, что народ был склонен к мятежу этой вестью и стремился к новым переменам, старался его укротить своими советами. Многие входили на трибуну и кричали, что Асклепиад говорит правду и что Александр точно умер. «Хорошо, – сказал Фокион, – если он этого дня мертв, то и завтра, и после завтра тоже будет мертв; следовательно, и вы можете советоваться между собою спокойно и безопасно».
Когда Леосфен ввергнул республику в Ламийскую войну и Фокион на то негодовал, то он спросил Фокиона с насмешкой, какую пользу тот оказал Афинам, будучи столько лет полководцем. «Немалую, – отвечал Фокион, – ту, что граждане погребаются в своих собственных могилах». Леосфен оказывал великую гордость и хвастовство в Народном собрании; Фокион сказал ему: «Молодой человек! Слава твоя похожа на кипарисы; они велики и высоки, но не приносят никакого плода». Гиперид, встав, спросил его: «Когда же ты посоветуешь афинянам воевать?» «Тогда, – отвечал Фокион, – когда увижу, что молодые люди захотят сохранять свое место в строю, когда богатые будут готовы вносить деньги, а ораторы перестанут грабить общественную казну». Многие изъявили удивление к силе, собранной Леосфеном, и спрашивали Фокиона, хорошо ли устоено сие войско, по его мнению. «Хорошо, – отвечал Фокион, – для одного стадия, но я страшусь долиха*, ибо республика не имеет более ни денег, ни кораблей, ни пехоты». Последовавшие происшествия доказали истину его речей. Сперва Леосфен прославился блестящими делами. Он выиграл сражение у беотийцев и прогнал Антипатра к Ламии. Тогда-то, говорят, афиняне, возымев великие надежды, торжествовали сии радостные вести и приносили часто жертвы богам. Когда некоторые для показания несправедливости мыслей Фокиона спрашивали его, неужели он не хотел произвести то же самое, то Фокион отвечал: «Очень бы хотел, но останусь при своих мыслях». Из войска получаемы были приятные новости, одни за другими, то письменно, то словесно, и Фокион спрашивал: «Когда же мы перестанем побеждать?»
