Он пошел вместе с Минуцием на форум; их провожали немногие, но многие их встречали и советовали им быть осторожными. Катон, остановившись близ площади, увидел храм Диоскуров*, окруженный вооруженными людьми, и ступени оного, охраняемые гладиаторами, а Метелл сидел наверху вместе с Цезарем; Катон обратился к друзьям своим и сказал им: «Какой наглый и вкупе робкий человек! Сколь многочисленную набрал толпу против одного, и то безоружного человека!» Он пошел вперед с Термом;
гладиаторы, стерегущие ступени, дали ему место, но никого более не пустили, и Катон едва успел повлечь за собою Минуция, взяв его за руку. Он пошел прямо к Цезарю и Метеллу и сел между ними, дабы тем прервать их общение. Этот смелый поступок привел их в изумление; лучшие граждане, удивляясь спокойствию духа и бодрости Катона, подошли ближе и громким криком ободряли его не робеть, а друг друга увещевали оставаться тут, быть вместе, не предавая ни свободы, ни того, кто за нее борется.
Общественный служитель принял в руки закон, но Катон не позволял ему читать его. Метелл взял у него книгу и читал. Катон вырвал из рук книгу, а когда Метелл, зная закон, читал его наизусть, то Терм рукою зажал Метеллу рот и не давал ему выговорить ни слова. Метелл, видя, что полагаемое ими ему сопротивление было непреодолимо, и примечая, что народ побежден и склоняется к полезнейшим мыслям, велел, чтобы из дому его прибежали на площадь воины с страшными криками. Это было исполнено; народ рассеялся, остался один Катон, на которого сверху сыпались каменья и поленья. Мурена, тот самый, на которого прежде доносил Катон, но который был оправдан, не оставил его в этом положении; он закрыл его своею тогой, кричал тем, кто бросал каменья, чтобы они перестали наконец, обнял Катона и, увещевая удалиться, увел его во храм Диоскуров. Метелл, увидя, что на площади никого уже не было и что его противники разбежались, думал, что одержал над ними верх. Он велел своим воинам опять удалиться и выступить вперед благопристойно, приступил опять к исполнению своего намерения. Однако его противники, опомнившись, возвратились опять на площадь и издали громкое и бодрость свою изъявляющее восклицание, так что сообщники Метелла были приведены в смущение и страх, думая, что их противники несутся на них, доставши где-либо оружие. Никто из них не остался на площади, но все они убежали. Как скоро они рассеялись, то предстал Катон, частью хвалил народ за его поступки, частью ободрял его; большая часть граждан соединилась, чтобы всеми мерами низложить Метелла. Сенат собрался и снова положил помогать Катону и противиться закону, который вводил в Рим мятеж и междоусобную войну.
Но Метелл, дерзкий и непоколебимый в своих умыслах, видя своих приверженцев приведенным в страх Катоном, которого они почитали непреодолимым, внезапно бросился на площадь, собрал народ, много говорил против Катона для возбуждения против него народного негодования и кричал, что он должен бежать его тираннства и заговора против Помпея и что Рим раскается, оказывая столь великому человеку такое бесчестие. После того отправился он в Азию, дабы донести обо всем Помпею. Слава Катона была уже велика от того, что он уменьшил немало тяжесть трибунской власти и некоторым образом в Метелле унизил силу Помпея. Он заслужил еще большее одобрение тем, что не допустил сенату объявить Метелла бесчестным и лишить его трибунства, но противился такому намерению и говорил в защиту Метелла речь. Народ почитал доказательством умеренности и кротости, что он, низложив своего противника, не наступал уже на него и не ругался более над ним. Здравомыслящие граждане находили благоразумным и полезным то, что он не раздражал Помпея.
Вскоре после того Лукулл возвратился из похода, совершение и славу которого, казалось, похитил у него Помпей. Он находился в опасности быть лишенным триумфальных почестей. Гай Меммий возбуждал против него в народе и доносил на него не столько по своей к нему ненависти, сколько из угождения к Помпею. Катон, как по родству с Лукуллом, который был женат на Сервилии, сестре его, так и по тому, что почитал сие дело несправедливым, восстал против Меммия, претерпел от него многие обвинения и клеветы и был в опасности лишиться своего достоинства, как тираннического, но при всем том одержал верх над Меммием, принудил его отстать от доноса и более не вступать с ним в спор. Итак, Лукулл удостоился почестей триумфа и тем более привязался к Катону теснейшей дружбой, почитая его своим оплотом и защитой против Помпеевой силы.
Помпей, возвратившись из похода во всем величии по блистательным приготовлениям и по усердию, с которыми всюду его встречали, полагая, что его сограждане не откажут ему ни в чем, чего он только у них попросит, послал наперед просить сенат об отложении консульских выборов, дабы он мог при них находиться и помогать Пизону в искании консульства. Большая часть сенаторов была на то согласна. Что касается до Катона, то хотя отлагательство выборов казалось ему делом важным, но желая с первого разу уничтожить покушения и надежду Помпея, воспротивился его требованию, заставил сенат переменить и отказать ему в просьбе его. Это происшествие немало встревожило Помпея. Он думал, что во многом встретится препятствие, если Катон не сделается ему другом. У Катона было двое взрослых племянниц. Помпей послал за Мунатием, другом Катона, и изъявил желание жениться на старшей, а на младшей женить сына своего. Некоторые говорят, что он искал родных дочерей, а не племянниц Катона. Мунатий объявил о том Катону, жене его и сестрам. Они весьма обрадовались такому родству по причине славы и важности Помпея, но Катон нимало не поколебался и не долго рассуждал; он в тот же миг проник намерение Помпея и сказал другу своему: «Ступай, Мунатий, ступай к Помпею и скажи ему, что Катона нельзя уловить через женскую половину. Катон охотно примет его дружбу, и если Помпей намерен поступать по всей справедливости, то дружба Катона к нему будет сильнее всякой родственной связи, но, впрочем, он не выдаст Помпею никаких залогов против отечества». Женщинам было то неприятно; друзья Катоновы осуждали сей ответ, как грубый и надменный. Вскоре после того Помпей, желая дать консульское достоинство одному из друзей своих, посылал в трибы деньги; все говорили об этом подкупе, ибо деньги раздаваемы были в садах Помпея. Тогда Катон сказал жене и сестрам своим, что и ему надлежало бы по необходимости быть участником в поступках Помпея и покрыть себя бесчестием, если бы он согласился вступить в родство с Помпеем; и они признавались, что Катон хорошо поступил, отвергши предложение Помпея. Но если должно судить об этом деле по последовавшим обстоятельствам, то, кажется, Катон сделал великую ошибку, не приняв родства с Помпеем, но допустил его обратиться к Цезарю и заключить брак, который, соединив в одно могущество Цезаря и Помпея, уничтожил республику и едва не ниспроверг римской державы. Может быть, ничего такого не случилось, когда бы Катон, устрашившись малых проступков Помпея, не позволил ему впасть в важнейший: сделаться частью силы другого. Но сему надлежало случиться после.
Лукулл был в раздоре с Помпеем по причине учиненных им в Понте порядков – каждый требовал, чтобы утверждены были его распоряжения. Катон помогал Лукуллу, явно обиженному Помпеем; Помпей был принужден уступить в сенате, обратился к угождению народа и предложил раздачу земли войску. Катон и здесь восстал против него и опроверг предложенный им закон. Помпей предался тогда Клодию, самому наглому из тогдашних трибунов. Он привязал к себе Цезаря, к чему сам Катон некоторым образом подал ему случай. Цезарь, возвратившись из Иберии, где он был претором, в одно время хотел просить консульства и требовал триумфа. Закон предписывает, чтобы ищущий консульства находился внутри города, а чтобы тот, кому следовал триумф, был вне оного. Цезарь просил у сената позволения искать консульства через других. Многие на то согласились, но Катон противился, заметя же склонность сената к угождению Цезаря, он проговорил весь день и тем препятствовал сенату дать на то свое согласие. Цезарь отказывался от триумфа, вступил немедленно в город, прилепился к Помпею и искал консульства. Он получил это достоинство, обручил Юлию с Помпеем, и таким образом две стороны, совокупившись силами, действовали против республики. Один предлагал закон о раздаче неимущим земли, другой защищал эти законы и помогал ему; Лукулл и Цицерон пристали к стороне Бибула, второго консула, и противились их действиям. Наиболее действовал против них Катон, которому уже дружба и связь Помпея с Цезарем, как не основанная на справедливости, казалась подозрительною. Он говорил, что боялся не раздачи земли, но мзды, какой за то потребуют те, кто угождает народу и улавливает его благосклонность.
