Афиняне были столь довольны поступками Демосфена, что народным постановлением позволено было ему возвратиться в Афины. Предложение о том сделано было Димоном из Пэания, племянником Демосфена. За ним послана была в Эгину триера. Когда он шел из Пирея в город, то не только все правители и жрецы, но и все остальные граждане выходили к нему навстречу и принимали его. Тогда, как Деметрий Магнесийский пишет, Демосфен, воздев к небу руки, назвал этот день для себя счастливейшим, возвращаясь в Афины славнее Алкивиада, ибо граждане принимали его не из принуждения, но убежденные им. Впрочем, ему надлежало заплатить денежную пеню, ибо закон не позволял освобождать от оной кого-либо из благоприятства к нему. Афиняне выдумали средство обмануть этот закон. Во время жертвоприношения в честь Зевсу Спасителю они обыкновенно давали деньги тем, которые сооружали и украшали жертвенник; они по этому случаю поручили эту работу Демосфену и выдали ему пятьдесят талантов; и это-то количество он должен был платить народу.
Впрочем, недолго он наслаждался пребыванием в отечестве по своем возвращении. Вскоре греческие силы сокрушились. Сражение при Краноне дано было в месяце метагитнионе, а в боэдромионе охранное войско прибыло в Мунихию; в пианепсионе Демосфен умер следующим образом. Как скоро получено было известие, что Антипатр и Кратер идут на Афины, то Демосфен и его единомышленники успели убежать из Афин. Народ, по предложению Демада, приговорил их к смерти. Они рассеялись по разным городам; Антипатр посылал людей, дабы их ловить; предводителем их был Архий, прозванный Ловцом беглых. Этот Архий был родом из Фурий. Уверяют, что он играл некогда в трагедиях, и что эгинец Пол, превзошедший всех в театральном искусстве, был его учеником. Гермипп почитает Архия учеником оратора Лакрита, а Деметрий говорит, что он посещал школу Анаксимена*. Этот Архий, вырвав из храма Эака*, что в Эгине, убежавших в оный оратора Гиперида, марафонца Аристоника и Гимерея, брата Деметрия Фалерского, отослал их к Антипатру в Клеоны*, где они погибли. Говорят притом, что Гипериду отрезан был язык*.
Получив известие, что Демосфен сидел, как проситель, во храме Посейдона в Калаврии, Архий отправился туда на малых судах, высадил фракийских копьеносцев и говорил Демосфену, чтобы он вышел из храма и отправился бы вместе с ним к Антипатру, уверяя его, что никакой обиды от него не понесет. Демосфен в ту ночь увидел сон весьма странный. Казалось ему, что он представлял трагедию, состязался игрою с Архием, что отличился и что все зрители были на его стороне, но что по недостатку в великолепии и в нужных приготовлениях он был побежден и не получил награды. Когда Архий говорил ему с кротостью и обнадеживал его, то Демосфен, сидя на месте, взглянул на него и сказал: «Архий! Прежде не трогала меня твоя игра; и теперь не трогают твои обещания». Когда Архий начал ему грозить с яростью, то Демосфен сказал: «Вот это прорицание из македонского треножника! А все прежнее было выученная роль, но подожди немного; я хочу нечто написать моим домашним».
С этими словами он удалился во внутренность храма, взял лист, как будто хотел что-то писать, поднес ко рту трость и укусил ее, как обыкновенно делал, когда размышлял и готовился писать; несколько времени пребыл в сем положении, потом обвернулся плащом и опустил голову. Стоявшие при дверях воины смеялись над ним, почитая сие знаком малодушия, и называли его слабым и трусливым. Архий, подойдя к нему, говорил, чтобы он встал, повторил ему те же самые речи и вновь обещал примирить его с Антипатром. Когда Демосфен почувствовал, что принятая им отрава действовала в нем, то он открыл голову и, взглянув на Архия, сказал: «Теперь ты можешь играть роль Креонта* и бросить это тело без погребения. Что до меня касается, любезный Посейдон, я выхожу из святилища твоего еще живым, но Антипатр и македоняне не оставили неоскверненным твой храм». Сказав это, он просил поддержать себя, ибо уже дрожал и не мог ходить, но едва выйдя оттуда и миновав жертвенник, упал, вздохнул и испустил дух.
Что касается до отравы, то Аристон говорит, что Демосфен принял оную из трости, как сказано. Но некто, по имени Паппа, историей которого пользовался Гермипп, уверяет, что Демосфен пал пред жертвенником и что на нем найдено начало письма: «Демосфен Антипатру…» и более ничего; что все дивились скорой его смерти, а стоявшие у дверей фракийцы рассказывали, что он взял рукою с тряпки яд, положил в рот и проглотил; они думали, что это было золото. Когда Архий спрашивал о том прислуживавшую ему рабыню, то она сказала, что Демосфен давно уже носил на себе тот узел, как некоторое предохранительное священное средство. Эратосфен сам пишет, что Демосфен хранил яд в пустом кольце и что кольцо это носил, как обруч. Было бы излишне рассказать о смерти его различные известия, которых весьма много. Упомяну лишь о Димохарете, родственнике Демосфена, который думает, что он не от яду лишился жизни, но что милосердием и промыслом богов был он вырван из рук зверских македонян и окончил жизнь скоро и беспечально. Он умер шестнадцатого числа месяца пианепсиона, в которое женщины постятся в храме богини и отправляют самый печальный день Фесмофорий*.
Народ афинский вскоре оказал Демосфену почести по достоинству и воздвигнул ему медный кумир, и определил, чтобы старший в роде его имел право кормиться в пританее*. На основании его кумира сделана известная надпись:
Коль Демосфенова б сравнилась с духом сила,
Эллады б никогда война не покорила.
Некоторые уверяют, что Демосфен сочинил сам эти стихи в Калаврии, намереваясь принять яд, но это совершенно ложно.
Незадолго перед приездом моим в Афины случилось следующее происшествие. Какой-то воин, будучи призван к суду начальником, положил бывшее у него малое количество золота в руки Демосфенова кумира, который стоял, сложа руки; подле него рос небольшой платан. Многие листья от этого дерева, или упав от подувшего случайно ветра, или будучи наложены тем, который скрыл золото, произвели то, что оное немало времени оставалось утаенным. Когда же воин возвратился и нашел золото; когда слух о том распространился по городу, то многие из остроумных людей, приняв предметом своих стихов бескорыстие Демосфена, сочиняли в честь его наперебой стихи.
Демад недолго наслаждался возрастающей своею силой. Правосудие божие привело его в Македонию, и те самые, кому он бесстыдно льстил, наказали его справедливым образом. Он и прежде был им неприятен, но тогда впал в проступок, от которого не мог оправдаться. Пойманы были письма, в которых он побуждал Пердикку напасть на Македонию и спасти Грецию, которая висела, по словам его, на гнилой и ветхой нитке – разумея Антипатра. Коринфянин Динарх обвинил его в сочинении этих писем, и Кассандр, будучи тем раздражен, умертвил его сына в объятиях отца, а потом велел умертвить и его самого. Тем Демад величайшими бедствиями почувствовал, что предатели прежде всех предают самих себя. И хотя Демосфен ему многократно это предсказывал, но он тому не верил.
Вот, Сосий Сенецион, жизнеописание Демосфена, собранное мною из того, что я читал или слышал о нем.
Цицерон
Мать Цицерона, Гельвия, как говорят, была происхождения благородного и вела себя похвально. Касательно отца его, то известия о нем весьма различны. Одни говорят, что он родился и жил в красильне, другие относят начало рода его к Туллу Аттию, который со славой царствовал над вольсками и с римлянами воевал мужественно. Тот, кто первый в роде том прозван Цицероном, по-видимому, был человек достопочтенный, ибо его потомки не отвергли этого прозвища; напротив того, оно было им приятно, хотя многими было осмеиваемо, ибо слово «кикер» (cicer) по-латыни значит некоторый род гороха; по-видимому, у него на краю носа был тупой нарост, подобный раздвоившемуся гороху, от коего получил и название. Когда Цицерон, жизнь которого здесь описывается, в первый раз искал начальства и вступал в правление, то приятели его полагали, что ему бы надлежало переменить свое имя, но он сказал им с некоторым хвастовством, что постарается сделать Цицерона славнее Катула и Скавра*. Будучи квестором в Сицилии, он посвятил богам серебряное приношение и написал на нем два первые имена свои: Марк и Туллий, а вместо третьего для шутки велел художнику вырезать подле букв горошину. Вот что повествуют о его имени.
