Красс перед отъездом своим в Сирию желал лучше иметь Цицерона приятелем, нежели врагом; и потому, льстя ему, сказал, что желал бы у него поужинать. Цицерон принял охотно предложение. По прошествии нескольких дней друзья его говорили ему, что Ватиний хотел с ним мириться и соединиться дружбою – он был его неприятелем. «Не хочет ли и Ватиний ужинать у меня?» – спросил их Цицерон. Таков он был в отношении к Крассу. Самого же Ватиния, который имел на шее желваки и говорил в суде речь, Цицерон назвал пухлым оратором. Некогда сказали ему, что Ватиний умер, но вскоре получил верное известие, что он жив. «Пропади тот, кто так бесчестно солгал!» – сказал Цицерон. Когда Цезарь определил, чтобы земля кампанская была разделена между воинами, и многие в сенате на то негодовали, то Луций Геллий, который был весьма стар, сказал, что тому не бывать, пока он жив. «Так подождем немного, – сказал Цицерон, – Геллий не требует дальней отсрочки». Некто по имени Октавий, которого подозревали в том, что он родом из Ливии, при некотором судопроизводстве сказал, что ему не слышно Цицерона. «Однако у тебя ухо проколото»*, – сказал Цицерон. Метелл Непот сказал некогда, что Цицерон более людей погубил свидетельствами, нежели спас защищениями. «Я признаюсь, – возразил ему Цицерон, – что во мне более справедливости, нежели красноречия». Один молодой человек, которого подозревали в том, что он дал яд в пироге отцу своему, выдавал себя за смельчака и говорил, что будет ругать Цицерона. «Мне это будет приятнее, нежели твой пирог», – сказал ему Цицерон. Публий Сестий в некотором судопроизводстве принял Цицерона в число своих защитников вместе с некоторыми другими, но хотел все сам говорить и никому из них не дал слова молвить. Когда уже не было сомнения, что судьи его разрешают и подавали в пользу его голоса, то Цицерон сказал ему: «Пользуйся этого дня обстоятельствами, Сестий! Завтра ты будешь самым обыкновенным человеком». Публий Коста выдавал себя за законоискусника, но не имел ни знаний, ни дарований. Цицерон в некотором судопроизводстве звал его в свидетели. Коста сказал, что он ничего не знает. «Может быть ты думаешь, – сказал Цицерон, – что тебя спрашивают о законах?» Метелл Непот в некотором споре с Цицероном многократно спрашивал его: «Да кто отец твой, Цицерон?» – «Твоя мать, – сказал он Непоту, – сделала бы ответ этот для тебя труднее». В самом деле мать Непота была дурного поведения, а сам он человек весьма непостоянный. Некогда он сложил с себя вдруг трибунство и отплыл к Помпею в Сирию; оттуда возвратился таким же странным образом. Он похоронил с великим старанием Филагра, своего наставника, и на гроб его поставил каменного ворона. «Вот уж это ты умно сделал, – сказал ему Цицерон, – ибо наставник твой более научил тебя летать, нежели говорить». Некогда Марк Аппий в начале речи своей в суде сказал, что его приятель просил его употребить все свое старание, все красноречие и всю верность. «Ужели ты так жесток, – сказал ему Цицерон, – что не захочешь употребить ничего того, о чем просил тебя твой приятель?»
Прилично оратору употреблять колкости против своих неприятелей и соперников, но охота для смеха причинять другим неудовольствие навлекали на Цицерона великую ненависть. Я представлю здесь немногие тому примеры. Марка Аквилия, оба зятя которого были изгнанниками, называл он Адрастом*. Цицерон домогался консульства в цензорстве Луция Котты, который был большой охотник до вина. Во время избрания имея жажду, он просил воды и между тем как пил, сказал стоявшим вокруг приятелям: «Вы хорошо делаете, боясь, чтобы цензор за меня не осердился за то, что я пью воду». Некогда встретив Вокония, который вел за собою трех безобразнейших дочерей, Цицерон произнес стих:
Без воли Фебовой он произвел детей!*
Марк Геллий, как подозревали, происходил от родителей несвободных. Некогда он читал в сенате письма громким и возвышенным голосом. «Не удивляйтесь тому, – сказал Цицерон, – это один из тех, кто был некогда глашатаем». Фавст, сын Суллы, управлявшего самодержавно Римом и многим определившего смерть по проскрипции, расточав свое богатство и будучи обременен долгами, объявил, что продает свое имение с публичного торга. Цицерон сказал: «Это обнародование нравится мне более, нежели обнародования отца его».
Таковые выражения делали его ненавистным для многих. Клодий и его сообщники восстали против него; поводом к тому было следующее. Клодий был молодой человек благородного происхождения, но дерзкий и наглый. Он влюбился в Помпею, жену Цезаря, и тайно вошел в ее дом, переодетый в платье певицы, в то время, когда в нем женщины приносили тайную и мужчинам невидимую жертву. Во всем доме не было ни одного мужчины. Клодий, будучи весьма молод и без бороды, надеялся, что может пройти к Помпее вместе с другими женщинами, не будучи никем примечен. Но вступив ночью в большой дом и не зная проходов, он блуждал по оному. Аврелия, служительница Цезаревой матери, увидя его, спросила об его имени. Клодий был принужден отвечать и сказал, что ищет служительницу Помпеи, по имени Абру. Аврелия поняла, что сей голос не был женский, издала громкий крик и созвала женщин. Они заперли двери, стали везде осматривать и наконец нашли Клодия в покое рабыни, вместе с которой он туда убежал. Это происшествие разнеслось по всему городу. Цезарь развелся с Помпеей и донес на Клодия в нечестии.
Цицерон был приятель Клодия, который с великим усердием содействовал ему против Катилины и служил ему телохранителем. Когда ж Клодий отвергал донос тем, что его и в Риме тогда не было, но жил в отдаленнейших поместьях, то Цицерон объявил, что Клодий в то время был у него в доме и говорил ему о некоторых делах. Это было справедливо; однако, казалось, что Цицерон донес на него не столько из любви к истине, сколько для оправдания себя перед своей женой Теренцией: она питала вражду к Клодию, по причине сестры его Клодии, которая, как подозревала Теренция, желала выйти замуж за Цицерона при содействии некоего Тулла. Этот Тулл был близкий друг Цицерона, часто ходил в дом Клодии, которая жила близ его, услуживал ей и тем подал такое подозрение Теренции, которая будучи женщина строптивая, управляла своим мужем и побудила его действовать и свидетельствовать против Клодия. Сверх того многие из знаменитейших мужей обвиняли Клодия в клятвопреступлении, в неприличном поведении, в подкуплении народа, в обольщении женщин. Лукулл представил рабынь, которые свидетельствовали, что Клодий имел связь с младшей из своих сестер: тогда та жила с Лукуллом. Было также сильное подозрение, что Клодий имел связь и с другими двумя сестрами своими – Терцией, супругою Марциея Рекса, и Клодией, которая была за Метеллом Целером. Ее прозвали Квандрантарией потому, что один из ее любовников послал к ней кошелек, в котором положил медные деньги вместо серебряных; мелкая медная монета называется квадрантом. Клодий более всего был поносим за связь его с этой сестрой.
Но в то время народ противился тех, которые соединились и свидетельствовали против него; и до того устрашил судей, что они поставили стражу вокруг судилища, и большей частью подавали свои мнения неясными, запутанными выражениями. Впрочем, число тех, которые его разрешили, было большее. Некоторые подозревали, что судьи были подкуплены. По этой причине Катул, встретив судей, сказал им: «Вы в самом деле для безопасности своей просили себе стражи; вы боялись, чтобы у вас не отняли полученных денег». Когда Клодий сказал Цицерону, что свидетельство его не было уважено судьями, то он отвечал: «Двадцать пять из них поверили мне, они-то тебя и осудили; остальные тридцать тебе не поверили, ибо не прежде тебя разрешили, как получив наперед деньги». Цезарь в сем судопроизводстве не дал свидетельства против Клодия; он объявил, что не обвинял в неверности жены своей, но развелся с нею потому, что супружество Цезаря должно быть чисто не только от дурных дел, но даже и от дурной молвы.
