Но старший Птолемей умер* прежде, нежели исполнил обещание свое отправить Клеомена в Грецию. По смерти его царская власть немедленно попала в руки людей развращенных, пьянствующих и подвластных женщинам. Клеомен был в пренебрежении. Сам молодой Птолемей до того был душою развращен женщинами и пиршествами, что тогда только почитался трезвым и бодрствующим, когда совершал обряды богослужения и ходил по царским палатам, держа тимпан для собирания денег на храм. Важнейшими государственными делами управляла Агафоклея, его любовница, ее мать Энанта, содержательница притона. Однако в самом начале возымели в Клеомене некоторую нужду. Птолемей, боясь брата своего Мага, имевшего посредством матери великую в войске силу, призывал к себе Клеомена и сделал его участником в тайных совещаниях, ибо он намеревался умертвить брата своего. Все члены совета были того мнения, что надлежало его умертвить; один Клеомен противился этому, говоря, что когда бы было возможно, то надлежало умножить число братьев царя ради надежности и безопасности власти его. Сосибий, один из царских любимцев, бывший в великой силе, заметил, что пока Маг жив, то они не могут быть уверены в верности наемного войска. Клеомен отвечал, что в рассуждении этого войска они могут быть спокойны, ибо в нем находится более трех тысяч пелопоннесцев, которые к нему привержены и при одном его мановении готовы предстать с оружием. Эти слова заставили тогда почитать Клеомена человеком верным и приверженным царю и притом придали ему некоторый вид могущества. Но впоследствии, когда робость Птолемея умножилась по причине его робости, когда – как обыкновенно бывает с теми, кто ни о чем не думает, – полагал он свою безопасность в том, чтобы всего бояться и никому не доверять, то Клеомен казался царедворцам страшным по причине влияния, какое он имел в иноплеменном войске. Многие говорили тогда, что это лев, который вращается среди овец. В самом деле таким он являлся среди царских служителей, взирая спокойным оком на то, что вокруг него происходило.
Он устал уже просить кораблей и войска, но получив известие, что Антигон умер, что ахейцы заняты войною с этолийцами и что обстоятельства требовали его туда возвращения; при всеобщем волнении и разделении Пелопоннеса он просил об отправлении его обратно с одними своими друзьями, но требования его оставались без действия. Царь не слушал его, препровождая все время среди женщин, забав и пиршеств. Сосибий, первый его советник и управлявший всеми делами, думал, что Клеомен, оставаясь у них против воли, будет страшен, что с другой стороны было опасно выпустить из рук человека предприимчивого, бывшего притом зрителем слабости и недугов государства. Подарки не укрощали Клеомена, но подобно тому как Апис*, хотя живет, по-видимому, в изобилии и роскоши, однако всегда желает природного ему образа жизни, свободного беганья и прыганья по лугам и оказывает явное неудовольствие к пребыванию своему в руках жрецов, так и Клеомен не находил удовольствия в неге и тишине, подобно Ахиллу*:
Томимый грустью, в покое пребывал,
Желал лишь он войны, о битвах лишь мечтал.
В таком положении находились его дела, как прибыл в Александрию мессенец Никагор, человек, ненавидящий Клеомена, но притворявшийся его другом. Некогда он продал Клеомену прекрасное поместье, но не получил за то денег, я думаю, по недостатку в них у Клеомена или по причине его занятий и войны. По выходе своем с корабля, когда встретил он Клеомена, который прогуливался на берегу пристани, тот приветствовал дружески и спросил его, по какому делу приехал в Египет. Никагор ответствовал ему с такими же знаками дружбы и объявил ему, что привез царю прекрасных коней, обученных для войны. Клеомен усмехнулся и сказал: «Лучше бы привез ему певиц и блудниц; ими ныне более всего государь занят». Никагор тогда только улыбнулся, но через несколько дней напомнил Клеомену о проданном ему поместье и уверяя притом, что он не обеспокоил бы Клеомена, если бы не получил довольно убытку от продажи привезенных товаров. Клеомен отвечал, что у него ничего не осталось, чем бы ему заплатить. Никагор, раздраженный этим отказом, пересказал Сосибию остроту Клеомена насчет царя. Сосибий был рад доносу, но, желая иметь важнейшую причину раздражить против него царя, заставил Никагора написать против Клеомена письмо, в котором доносил, что Клеомен намеревался занять Кирену, если бы получил от царя корабли и войско. Никагор, написав это, отплыл. Сосибий, представив Птолемею письмо четыре дня после, как бы оно было подано ему тогда же, разгневал против Клеомена молодого государя. Положено было перевести Клеомена в большой дом, производить ему содержание по-прежнему, но не позволять ему из дома выходить.
Горестно было это для Клеомена, но надежда его на будущее совершенно исчезла от следующего случая. Птолемей, сын Хрисерма, любимец государя, обходился с ним все прежнее время дружески; они были между собою в тесной связи и говорили друг с другом откровенно. Клеомен, находясь в заключении, пригласил его к себе, Птолемей пришел, говорил с ним спокойно, дабы уничтожить всякое подозрение, и оправдывал царя. Уходя из дома и не заметя, что Клеомен сзади провожал его до дверей, бранил жестоко воинов, за то что стерегли небрежно и без всякой предосторожности страшного и дикого зверя. Клеомен сам слышал слова его и, прежде нежели Птолемей мог это заметить, пошел назад и объявил о том приятелям своим. Тогда все они, оставя всякую льстивую им прежде надежду, в ярости своей положили отомстить Птолемею за его несправедливость и оказанное им поругание и умереть, достойно сынов Спарты, не ожидая, чтобы их заклали, подобно откормленными для жертвоприношений животным. Не постыдно ли, говорили они, чтобы Клеомен, отвергший переговоры с Антигоном, человеком воинственным и деятельным, сидел в бездействии, ожидая, пока царь – этот жрец Кибелы* – будет иметь свободное время, оставя тимпан и оторвавшись от чаши с вином, прикончить пленников!
Все были одного мнения. В те дни по случаю Птолемей уехал в Каноп*; они распустили слух, что царь освобождает Клеомента из-под стражи, а так как цари имели обычай посылать ужин и подарки тем, кого назначали к освобождению из темницы, то друзья Клеомена, приготовив ужин вне дома, послали его к нему, обманывая стражей, которые верили, что все было посылаемо царем. Клеомен приносил жертву, уделял стражам кушанья в изобилии, надел на голову венок и спокойно ел со своими друзьями.
Говорят, однако, что он приступил к делу скорее, нежели как намеревался, узнав, что один из служителей, знавших его намерение, провел ночь вне дома у женщины, которую он любил; боялись, чтобы сей человек не открыл их намерения. В самый полдень, когда стражи пьяные были погружены в сне, Клеомен надел хитон, распорол рукав правой руки и с обнаженным мечом вырвался вместе со своими приятелями, числом тринадцать человек, которые равным образом были вооружены. В числе их был хромоногий Гиппит, который сперва устремился вместе с другими с равной бодростью, но видя, что товарищи его шли медленнее из уважения к нему, он просил их умертвить его и не испортить всего дела, поджидая бесполезного для них человека. В то самое время один александрийский житель вел лошадь близ дверей; они отняли ее, посадили Гиппита и пустились бегом по улицам, призывая граждан к независимости. Но они, по-видимому, имели лишь столько духу, чтобы хвалить Клеомена и удивляться его смелости, но следовать за ним или помогать ему никто из них не отважился.
