Приятели его, видя угрозы и замыслы противников, почли нужным, чтобы он на следующий год искал вновь трибунства. Тиберий старался угодить народу предложением новых законов; он предложил уменьшить годы военной службы, давать право переносить дела от судей к народу; к тогдашним судьям, которые были сенаторского достоинства, придал такое же число из сословия всадников. Таким образом он уже всеми средствами уменьшал силу сената, более увлекаемый гневом и упорством, нежели водимый рассудком к тому, что почитал справедливым и полезным. Между тем, как подаваемы были голоса касательно этих законов, замечено было, что противная сторона превозмогла, ибо не весь народ был собран; во-первых, начал он ругать других трибунов и тем длил время, потом распустил и Собрание, приказав народу собраться на следующий день. Тиберий первый вышел на форум; с видом униженным и со слезами в глазах умолял он народ, и наконец объявил, что боялся, чтобы его неприятели не вломились ночью в дом его и не умертвили его. Этими представлениями он привез народ в такое расположение, что великое множество людей обступило его и дом его и провело тут всю ночь, охраняя Тиберия.
На рассвете дня, тот, кто кормит цыплят, употребляемых в гаданиях, принес их на площадь и подал им корм. Птицы не выходили из клетки, а когда человек довольно потряс клетку, то вышла одна из них, но и эта не коснулась корма, но подняла левое крыло, вытянула ногу и опять убежала в клетку. Этот случай привел на память Тиберию прежнее знамение: у него был шлем, который надевал в сражениях, и был великолепно и отлично украшен. Змеи неприметно вползли в оный, снесли яиц и вывели змеев. По этой причине Тиберия сильно беспокоило сие знамение. Однако узнав, что народ собирается на Капитолии, он хотел туда идти, но прежде нежели вышел из дому, ушиб ногу об порог: удар был столь силен, что ноготь большого пальца расщепился, и кровь вытекала из обуви. Пройдя несколько далее, он увидел на левой руке воронов, которые дрались на кровле; много людей проходило мимо Тиберия, однако камень, спущенный одним из воронов, пал подле ноги его. Этот случай остановил самых дерзких из сопровождавших его. Но Блоссий из Кум, находившийся при нем, сказал, что стыдно и жалко, если Тиберий, сын Гракха, племянник Сципиона Африканского, защитник римского народа, испугавшись ворона, не послушается призывающих его граждан; что неприятели его не обратят в смех этого непристойного поступка, но будут кричать, что это есть поступок тираннский и что Тиберий издевается над народом. Между тем прибежали к нему с Капитолия многие из друзей его, советуя ему спешить, ибо дела там были в хорошем положении. Действительно, сперва все шло лучшим образом. Едва он показался, как народ издал радостное восклицание, принял его с усердием, когда он всходил, и становился вокруг него, дабы никакой незнакомый человек не мог к нему приблизиться.
Но как скоро Муций стал опять призывать трибы к подаче голосов, то уже ничто не происходило с обыкновенным порядком по причине шума стоявших по краям граждан; они, будучи теснимы, толкали сами противников, которые хотели ворваться в средину и вмешаться в собрание. И в то же время Фульвий Флакк*, человек сенаторского достоинства, взойдя на видное место, и, поскольку не было можно, чтобы голос его достиг до Тиберия, давал рукою знак, что хотел сказать нечто Тиберию наедине. Тот велел народу распуститься, и Флакк, с трудом приблизившись к нему, возвестил, что заседание сената открылось, но богатые не могут склонить консула на свою сторону, а потому решились сами умертвить Тиберия, собрав с этим намерением многих вооруженных рабов и приятелей своих.
Как скоро Тиберий возвестил о том своим друзьям, то они немедленно подпоясали свои тоги и, ломая копья общественных служителей, которыми эти удерживают народ, передавали друг другу, показывая, что они этими отломками будут защищаться против наступающих на них противников. Стоявшие вдали удивлялись этим действиям и спрашивали, что это значит. Тиберий коснулся рукою головы, показывая этим движением, что он находится в опасности – ибо голос его не мог быть слышан. Противники его, увидя сие движение, побежали в сенат и возвестили, что Тиберий просит диадему и что знаком того было прикосновение рукою головы. Это известие встревожило всех. Назика* просил консула помочь республике и низвергнуть тиранна. Консул отвечал с кротостью, что он не начнет употреблять насилия и никого из граждан не умертвит без суда, а если народ, убежденный или принужденный Тиберием, утвердит что-либо вопреки законам, то он сие уничтожит. Тогда Назика воспрянув сказал: «Консул изменяет республике; итак, кто желает помочь законам, тот следуй за мною!» Сказав это, покрыл он голову краем своей одежды и пошел к Капитолию, каждый из последовавших за ним, обвернув руку тогой, теснил тех, кто попадался ему на дороге; никто им не препятствовал по причине важности сих мужей; все бегали от них и друг друга сваливали с ног. Одни с собою несли из дому палицы и палки; другие, хватая обломки и ножки разломанных бегущим народом скамей, шли к Тиберию и поражали стоявших перед ним граждан, которые предавались бегству и были убиваемы. Некто схватил Тиберия за платье, который, спустив с себя тогу и бегая в одном хитоне, споткнулся и упал на кучу падших прежде него людей. Между тем, как он вставал, то Публий Сатурей, один из соправителей его, дал ему первый в голову удар обломком скамьи; второй удар присваивал себе Луций Руф, который гордился своим «достохвальным» делом*. Других граждан убито до трехсот человек; они поражаемы были камнями и поленьями, а железом никто.
С тех пор как в Риме уничтожилась царская власть, первый сей мятеж, как говорят, кончился с кровопролитием и убийством: все другие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникшие, были прекращаемы взаимным друг другу снисхождением – страхом вельмож к народу и уважением народа к сенату. Казалось, что и тогда Тиберий уступил бы легко, если бы с ним употребили мягкие средства, и что он сделался бы снисходительнее, если бы приступили к нему без убийства и ран, ибо вокруг него было не более трех тысяч человек, но, по-видимому, возмущение против него произведено более гневом и ненавистью к нему богатых, нежели предъявляемыми ими предлогами. Доказательством тому служит то, что мертвое тело его бесчеловечно и беззаконно ими поругано. Они не дали позволения поднять и похоронить ночью тело его просившему о том брату, но вместе с другими мертвыми бросили его в реку. Но ярость и этим одним не ограничилась: они без суда изгоняли из отечества друзей его, а тех, кто попадал им в руки, убивали. В числе их погиб и ритор Диофан. Гая Биллия заперли в ящик, в который впустили ядовитых змей и таким образом умертвили его. Блоссий из Кум был приведен к консулам и допрошен; он объявил, что все сделано им по приказанию Тиберия. При этом Назика спросил его: «А если бы Тиберий велел тебе сжечь Капитолий?» Блоссий сперва противоречил, говоря, что Тиберий бы никогда этого не потребовал. Когда же многие делали ему тот же вопрос, то он отвечал: «Если бы он приказал, то долг мой требовал, чтобы я исполнил его приказание, ибо Тиберий не дал бы такого распоряжения, когда бы оно не было народу полезно». Блоссий избегнул опасности и позже уехал в Азию, к Аристонику, а когда дела Аристоника были проиграны*, то Блоссий умертвил себя.
Сенат, желая приласкать народ в настоящих обстоятельствах, не противился более разделу полей и предложил народу вместо Тиберия избрать распорядителем по этому делу другого. Граждане подачей голосов избрали Публия Красса, родственника Гракха. Дочь его Лициния была супругой Гая Гракха. Хотя Корнелий Непот говорит, что Гай был женат на дочери не Красса, но Брута, который за победы над лузитанцами удостоился триумфа*. Но историки большей частью повествуют о том так, как мы пишем.
