Деметрий, изумившись скорой перемене Селевка и придя в страх, отступил к крепчайшему положению на Тавре и послал к Селевку посланников, прося о позволении ему покорить какой-нибудь из независимых варварских народов, дабы провести там остаток жизни своей, перестав странствовать и скитаться; если же Селевк на то не согласится, то содержать его войско зимой, не гнать его в такое время, когда он всего лишился, и не предать на произвол своим неприятелям. Но Селевк, подозревая его, объявил, что позволяет ему, если он хочет, провести два зимних месяца в Катаонии*, выдав в залог первейших своих друзей. Между тем Селевк ограждал проходы, ведущие в Сирию. Деметрий, будучи заперт со всех сторон, подобно зверю, по необходимости обратился к обороне своей: он делал набеги на страну и одерживал над Селевком победу всякий раз, как вступал с ним в сражение. Некогда были пущены на него колесницы, вооруженные серпами, Деметрий, обойдя их, обратил в бегство, выгнал тех, кто укреплял проходы в Сирию, и занял оные.
Уже дух его был вознесен этими успехами. Видя воинов своих, исполненных бодрости, готовился он дать решительное сражение Селевку, который со своей стороны был в дурном положении. Он не принял, из страха и недоверчивости, присланной к нему Лисимахом помощи и не решался один вступить в сражение с Деметрием, боясь его отчаяния и переменчивости счастья, которое всегда приводило его из крайнего положения в величайшее благополучие. Но в это время Деметрий тяжко занемог. Болезнь привела его в чрезвычайное расслабление и совершенно расстроила дела, ибо воины его частью перешли к неприятелю, частью разбежались. Только по прошествии сорока дней сделалось ему легче. Он взял остальное войско и направил путь свой к Киликии; но только для виду, дабы уверить в том неприятелей, а ночью, не подав знака трубою, поворотил в другую сторону, перешел гору Аман и разорял страну, под ним лежащую, вплоть до Киррестики*.
Селевк последовал за ним и поставил стан свой подле него. Деметрий в ночное время обратился в сторону вражеского стана. Селевк долго этого не замечал и спал покойно, когда некоторые перебежчики пришли к нему и открыли ему опасность, в которой он находился. Селевк вскочил в испуге, велел затрубить в трубы и, надевая обувь, кричал своим приближенным: «Мы имеем дело со страшным зверем!» Деметрий, заключив по тревоге неприятелей, что они извещены о его приближении, отвел поспешно свое войско. С наступлением дня уже Селевк учинил на него нападение; Деметрий послал одного из своих военачальников на одно крыло и получил некоторую выгоду над неприятелем. Тогда Селевк, слезши с коня, снял шлем и с одним щитом пошел навстречу наемным воинам; он показывал им себя, просил их перейти к нему и наконец понять, что он, щадя их, а не Деметрия, столько времени отлагал сражение. Все они приветствовали его, называли царем своим и переходили к нему. Деметрий, который претерпел столько превратностей в жизни своей, старался избегнуть и сей последней: он убежал к вратам Аманским* и, забившись в чащу с весьма немногим числом друзей и последователей, провел тут ночь, намереваясь, если будет возможность, занять дорогу, ведущую к Кавну*, и пробраться до тамошнего моря, где надеялся найти корабли; но узнав, что не было у них даже на тот день съестных запасов, он переменил мысли. Между тем прибыл к нему приятель его Сосиген, неся в поясе четыреста золотых монет. Надеясь с помощью этих денег дойти до моря, они шли в темноте к узким проходам, но так как на них горели костры неприятельские, то они оставили эту дорогу и опять отступили к прежнему месту, однако не все, – ибо некоторые убежали, а остальные не были одушевлены равной бодростью. Когда некто осмелился сказать, что надлежало предать себя Селевку, то Деметрий, обнажив меч, хотел себя умертвить; но друзья его обступили и утешали, и наконец убедили на то решиться. Он послал к Селевку и предался ему.
Селевк, получив это известие, сказал: «Деметрий обязан своим спасением не своей судьбе, но моей; она вместе с другими благами подает мне случай изъявить свое милосердие и свою снисходительность». Он призвал своих прислужников, велел им поставить шатер царский и делать все нужные приготовления к великолепному приему и содержанию Деметрия. При Селевке находился Аполлонид, бывший некогда другом Деметрия. Селевк выслал его к Деметрию, дабы тем его успокоить и внушить бодрость, удостоверить его, что он идет к родственнику и зятю своему.
Как скоро Селевк обнаружил мысли свои, то сперва не многие, потом почти все его приятели бросились к Деметрию наперебой, стараясь предупредить друг друга: они думали, что Деметрий будет немедленно в великой силе при Селевке. Этот случай превратил жалость Селевка в зависть, а неблагомыслящим и завистливым людям подал повод отвратить его от этой мысли и поколебать его человеколюбие, пугая его тем, что в тот же самый миг, при первом появлении Деметрия, произойдут в войске великие беспокойства.
В то самое время как Аполлонид пришел с радостью к Деметрию, и другие следовали с приятнейшими известиями со стороны Селевка; как только Деметрий после таких несчастий и бедствий – несмотря на то, что почитал сдачу себя постыдною – начал раскаиваться в первых помышлениях, ободренный надеждою и доверяясь Селевку, – прибыл к нему Павсаний, имея около тысячи человек конницы и пехоты. Ими он обступил Деметрия неожиданно, удалил от него всех и, не представив его лицу Селевка, отвел на Херсонес Сирийский*. Здесь приставлена была к нему сильная стража. Впрочем, от Селевка прислана была к нему приличная прислуга, и назначено было для ежедневного содержания его значительное количество денег. Сверх того отведены были ему царские ристалища и места для прогулок и заповедники для охоты. Позволено было всякому из тех, кто с ним убежал, находиться при нем. Приходили к нему иногда некоторые от Селевка с утешительными словами, они советовали ему не унывать, ибо по прибытии Антиоха и Стратоники он немедленно будет отпущен.
Деметрий, находясь в сем положении, послал приказание сыну своему и своим полководцам и друзьям, бывшим в Коринфе и в Афинах, не верить более ни письмам его, ни печати, но как бы он умер, охранять для Антигона города и все владение. Антигон, получив известие о задержании отца своего, был весьма огорчен, надел печальное платье, писал всем царям и самому Селевку и просил их за отца, обещаясь выдать им все то, что у него еще оставалось, и изъявляя готовность свою дать себя прежде всего в залог вместо отца. Многие города и владельцы, исключая Лисимаха, просили вместе с ним. Один Лисимах обещал Селевку много денег, если умертвит Деметрия. Селевк, который и прежде ненавидел Лисимаха, тем более почел его человеком свирепым и беззаконным. Он стерег Деметрия для Антиоха и Стратоники и отлагал время, желая, чтобы Деметрий был им обязан своим освобождением.
Деметрий сперва перенес равнодушно свое несчастье; он привыкал уже к настоящему положению своему. Сперва он упражнял свое тело, занимался охотой и ристанием, сколько было ему позволено; но впоследствии мало-помалу сделался тяжел и неповоротлив, предался совершенно пьянству и игре и большую часть времени проводил в этих занятиях или потому, что он разгонял мысли о настоящем несчастии своем, приходящие ему тогда, когда он был в трезвом положении, и пьянством скрывал свои помышления; или потому, что уверился наконец, что это была жизнь, которую издавна желал и за которой гнался, что по безрассудству своему и по любви к пустой славе заблуждался и удалился от оной, причиняя и себе и другим беспокойство, ища в оружиях, во флоте, в станах то счастье, которое ныне нашел неожиданно в бездействии, в праздности, в покое. В самом деле – какая есть другая цель браней и опасностей дурных царей, которые в безрассудстве своем не только не знают, что более гонятся за негою и наслаждением, нежели за добродетелью и благоприличием, но которые действительно не умеют наслаждаться и веселиться?
