Цезарь доносил сенату об этом; часто обвинял Антония перед народом и ожесточал римлян против него. Антоний со своей стороны посылал людей жаловаться на Цезаря. Важнейшие его жалобы были следующие. Во-первых, Цезарь, отняв у Помпея Сицилию, не дал ему части этого острова; во-вторых, заняв у него корабли для продолжения войны, не возвратил их более; в-третьих, отнял власть у Лепида*, их соправителя, лишил его чести и сам пользуется войском, областями и доходами, Лепиду присоединенными; в-четвертых, наконец, он поделил почти всю Италию между своими воинами, не оставя для его воинов ничего. Цезарь в свое оправдание говорил, что он лишил власти Лепида, который насильственными поступками употреблял ее во зло; что он разделит с Антонием то, что занял вооруженной рукою, когда и Антоний разделит Армению с ним; что воинам его не следует иметь ничего в Италии, имея во власти своей Мидию и Парфию, которые присоединили к Римской державе, сражавшись со славою под предводительством своего императора.
Антоний находился в Армении, когда получил эти известия. Он велел немедленно Канидию с шестнадцатью легионами идти к морю; между тем сопровождаемый Клеопатрой он прибыл в Эфес; сюда собирались со всех сторон морские силы, состоявшие из восьмисот кораблей с перевозными судами. Из них двести доставлены были ему Клеопатрой с двадцатью тысячами талантов, вместе со съестными припасами для всего войска. Антоний, по совету Домиция и некоторых других, велел Клеопатре отплыть в Египет и там дожидаться окончания войны; но она, страшась, чтобы Антоний не примирился опять посредством Октавии, склонила Канидия великим множеством денег говорить Антонию, что было несправедливо удалять женщину, давшую ему столько пособий, и сверх того было бы вредно лишить через то бодрости египтян, которые составляли великую часть морской силы; что Клеопатра не уступала в разуме никому из бывших при войске царей, ибо она долго управляла большим государством и долговременным с ним обхождением привыкла действовать в великих делах. Эти представления одержали верх, ибо судьба определила, чтобы Цезарь получил верховную власть. Морские силы собрались; Антоний и Клеопатра прибыли на Самос, где проводили время в наслаждениях. Как всем царям, владельцам и тетрархам, народам и городам, бывшим между Сирией и Мэотидой, между Арменией и Иллирией, предписано было наперед посылать и возить все военные приготовления, так и всем Дионисовым художникам* надлежало встречать их на Самосе.
Между тем как почти во всех окрестных странах света раздавались плач и стенание, на одном острове в продолжение многих дней слышны были звуки флейт и кифар; театры были наполнены народом; хоры состязались в победе. Каждый город посылал на Самос быка для принесения жертвы; цари соревновались во взаимных угощениях и великолепных дарах. Многие тогда рассуждали: каковы же будут у них победные празднества, если приготовления к войне празднуют с таким великолепием?!
По окончании веселий Антоний дал на поселение Дионисовым художникам Приену*; сам отплыл в Афины и опять занялся забавами и театрами.
Клеопатра, ревнуя почестям, оказанным в Афинах Октавии, которая была весьма любима народом, старалась приобрести благосклонность народа многими подарками. Афиняне со своей стороны, определили ей разные почести с народным постановлением; они послали к ней в дом посланников, в числе которых был и Антоний как афинский гражданин. Он предстал перед ней и говорил речь от имени города. Он послал в Рим своих людей для изгнания из дома его Октавии. Она вышла, как говорят, взяв с собою всех детей Антония, кроме старшего сына Фульвии, который находился при отце. Она оплакивала свою участь, ибо и она казалась одной из причин к сей войне. Римляне, особенно же те, кто видел Клеопатру и знал, что та ни красотою, ни молодостью не превосходила Октавии, жалели не о ней, но об Антонии.
Цезарь, узнав о скорости и великости приготовлений, был приведен в беспокойство; он боялся, чтобы не быть принужденным сразиться в то же лето. Он имел во многом нужду; поборы были тягостны жителям. Они были принуждены приносить четвертую часть своих доходов; вольноотпущенники восьмую часть своего имения; все жаловались громко на Цезаря; во всех частях Италии происходили беспокойства. По этой причине величайшею ошибкою Антония полагают отсрочку войны: он дал Цезарю время приготовиться и успокоить мятежи, ибо жители пока взносили деньги, шумели, а взнеся оные, успокоились.
Между тем Титий и Планк, мужи консульские из числа Антониевых друзей, будучи оскорблены Клеопатрой за то, что они противились ее желанию быть в походе, убежали к Цезарю и донесли ему об Антониевом завещании, которого содержание было им известно. Оно хранилось у весталок. Цезарь просил о присылке оного; но они отказали и объявили ему, что если хочет его получить, то должен сам прийти к ним. Цезарь пришел и получил завещание. Он читал его сперва один и заметил некоторые места, которые могли служить к обвинению Антония. Потом созвал сенат и читал завещание; но большая часть сенаторов слушала его с неудовольствием: им казалось странным и неприличным заставлять живого давать отчет в том, чего он желал, чтобы было исполнено по смерти его. Более всего Цезарь нападал на статью завещания о погребении Антония, который определил, чтобы его тело, хотя бы он умер в Риме, вынесено было через форум и послано в Александрию к Клеопатре. Кальвизий, друг Цезаря, порицал Антония за следующие поступки: он подарил ей пергамское книгохранилище, в котором было двести тысяч книг; за пиршеством, в присутствии многих, встал и растирал ее ноги, бившись с нею об заклад*; он терпел, чтобы эфесяне в присутствии его приветствовали Клеопатру своею госпожею; часто занимаясь на трибуне решением дел царей и тетрархов, принимал от нее любовные письма – письма, писанные на ониксе и хрустале – и читал их; во время речи Фурния, знаменитейшего и красноречивейшего римлянина, Клеопатру несли через площадь на носилках, а Антоний, увидя ее, вскочил, оставил дела недоконченными и, взявшись за ее носилки, провожал ее. Большая часть обвинений Кальвизия казалась ложной.
Друзья Антония, ходя по Риму, просили за него народ, они отправили к Антонию Геминия, дабы упросить его не допустить себя быть лишенным начальства и объявленным врагом римлян. Геминий приехал в Грецию, но был подозрителен Клеопатре, ибо ей казалось, что он действовал в пользу Октавии. За ужином был осыпаем насмешками и посажен для поругания на последнее место. Он сносил все, выжидая время, чтобы поговорить наедине с Антонием. Когда же ему приказано было объявить за ужином, зачем приехал, то он сказал, что о других делах можно поговорить в трезвом состоянии, но что он и пьяный и трезвый знает то, что все пойдет хорошо, если Клеопатра уберется в Египет. Эти слова возбудили негодование Антония, а Клеопатра сказала ему: «Ты хорошо сделал, Геминий, что признался во всем без пытки». По прошествии немногих дней Геминий убежал и отправился в Рим. Льстецы Клеопатры удалили и других друзей Антония, которые не терпели их наглости и безумия, в числе которых был и Марк Силан и историк Деллий. Последний говорит, что страшился злоумышления Клеопатры на жизнь свою, в чем удостоверил его врач Главк. Он поссорился с Клеопатрой за ужином, сказав, что им подают к столу уксус, между тем как Сармент в Риме пьет фалернское вино*. Этот Сармент был мальчиком, который забавлял Цезаря; римляне называют сих мальчиков «диликиа».
