Антоний опять послал к Цезарю, вызывая его к единоборству. Цезарь отвечал, что Антонию открыты многие пути к смерти. Антоний, рассудив, что не было смерти лучше той, которую мог найти в сражении, решился сделать нападение в одно время с моря и с твердой земли. За ужином, говорят, он приказывал служителям наливать ему больше вина и прислуживать с большим усердием, ибо неизвестно, будут ли то же делать завтра, не будут ли они служить другим господам, между тем как он будет лежать мертвым и обратится в ничто. Видя, что приятели его при этих словах плакали, он сказал им, что не выведет их на сражение, в котором он более ищет славной смерти, нежели победы и спасения.
Говорят, что около полуночи, когда город был погружен в покой и уныние, ожидая в страхе будущей участи своей, вдруг раздались согласные тоны разных орудий и шум множества людей, которые шли с восклицаниями и прыганиями сатирическими, подобными лику Диониса. Толпа, казалось, направилась через середину города к воротам, обращенным к неприятелю, и здесь усилившийся шум наконец смолк. По мнению тех, кто рассуждал об этом происшествии, сие знаменовало, что Антоний был оставлен тем богом, которому подражал и уподобить себя старался.
На рассвете дня Антоний, поставив пехоту на холмах, лежащих перед городом, смотрел на корабли, которые выступали для нападения на неприятелей. Он стоял спокойно в ожидании того, что оные произведут. Едва корабли приблизились к Цезаревым, как мореходы приветствовали их веслами, и когда корабли Цезаря отвечали им тем же приветствием, то они перешли к нему, и таким образом флот, составленный из всех соединенных кораблей, обратился к нападению на город. В то же самое время как Антоний это увидел, был он оставлен немедленно конницей, которая также перешла к Цезарю; пехота его была разбита; он возвратился в город и кричал, что предан Клеопатрой тем, с которыми он за нее сражался.
Клеопатра, страшась его гнева и отчаяния, убежала в гробницу, опустила западную дверь, которая была крепка замками и затворами, и к Антонию послала сказать, что она умерла. Антоний поверил этому известию, и сказал сам себе: «Что ж ты медлишь, Антоний! Судьба отняла у тебя единственный повод любить жизнь!» Он вошел в покой и, развязывая броню, сказал: «О, Клеопатра! Я не жалею, что лишился тебя, ибо вскоре буду там, где ты; жалею только, что я, великий полководец, позволил женщине превзойти меня твердостью!» У Антония был верный служитель по имени Эрот. Еще прежде он заставил его обещать, что тот убьет его, когда нужда потребует. Теперь он требовал у него исполнения данного слова. Эрот извлек меч, поднял его, как бы хотел ударить Антония, но, отворотив лицо, умертвил сам себя и упал к ногам его. «Славно, Эрот, – сказал ему Антоний, – не смогши сам сделать то, что должно, ты меня тому учишь». Потом он ударил себя ножом в живот и опустился на ложе. Удар был не смертельный; как скоро он лег, то кровь перестал течь; он пришел в себя и просил присутствующих, чтобы они его умертвили. Все бегали от него, между тем как он кричал и мучился; наконец прибыл от Клеопатры писец Диомед, который имел повеление привести его к ней в гробницу.
Узнав, что она была жива, Антоний с удовольствием велел служителям поднять себя и понести на руках к дверям этого обиталища. Клеопатра не отворила их; но, показавшись на окне, спустила к нему веревки и цепи. Антоний был к ним привязан; Клеопатра и две женщины, которых одних приняла с собою в гробницу, тянули его вверх. Те, кто тут находился, уверяли, что не видали жалостнее этого зрелища. Антоний, обрызганный кровью и чувствующий мучения смерти, был поднимаем Клеопатрой и, вися в воздухе, простирал к ней руки. Поднять его нелегко было для женщин; Клеопатра, напрягая свои силы и вытягиваясь, с трудом держала веревку, между тем как стоявшие внизу люди ободряли ее и помогали ей. Она приняла его таким образом, положила на ложе, рвала над ним свою одежду, ударяла себя в грудь, стирала лицом своим с него кровь, называла его своим государем, мужем, императором. Едва она не забыла собственных зол своих из жалости к нему.
Антоний успокоил ее рыдания, просил себе вина, или потому что действительно хотел пить, или потому что надеялся этим способом скорее прекратить свою жизнь. Выпив вина, он советовал ей, если есть еще надежда, спасти себя без посрамления; более всех друзей Цезаря доверять Прокулею; просил не оплакивать его за последние превратности, но почитать блаженным за прежнее его благополучие, ибо он был знаменитейшим человеком, имел великую силу и, будучи римлянином, побежден ныне не постыдным образом.
Уже он находился при последнем издыхании, как Прокулей прибыл со стороны Цезаря. Когда Антоний ударил себя ножом и был перенесен к Клеопатре, то один из телохранителей по имени Деркетей подобрал нож, спрятал его, вышел из города тайно и убежал к Цезарю, которому первый возвестил о смерти Антония. Он показал ему и окровавленное оружие. Цезарь, услышав это, вошел во внутренность своего шатра и оплакал человека, бывшего ему родственником, соправителем и сотрудником во многих делах и сражениях. Потом собрал друзей своих и читал им писанные к Антонию со справедливыми и снисходительными предложениями письма, на которые Антоний давал всегда ответы гордые и надменные. Он послал Прокулея, дабы, если будет можно, взять Клеопатру живой: он боялся за ее богатство, притом почитал славнейшим украшением своего триумфа привезти ее в Рим с собою. Хотя Клеопатра не захотела иметь свидание с Прокулеем, однако между ними начались переговоры в гробнице: он стоял извне близ дверей, которые были крепко заперты и только имели отверстие для прохода голоса. Клеопатра просила оставить ее царство своим детям; Прокулей советовал ей надеяться и во всем верить Цезарю.
Осмотревши это место, Прокулей известил обо всем Цезаря, который послал Галла* для вступления с нею в переговоры. Он пришел к дверям и нарочно длил речь; между тем Прокулей приставил лестницу и вошел в то окошко, в которое женщины приняли Антония. Он спустился немедленно с двумя служителями к дверям, у которых стояла Клеопатра, слушая Галла. Одна из женщин, запершихся с Клеопатрой, вскричала: «Несчастная Клеопатра! Ты поймана!» Клеопатра оглянулась, увидела Прокулея и хотела себя умертвить – она была препоясана разбойничьим мечом; но Прокулей, прибежавши поспешно и схватив ее обеими руками, сказал ей: «Ты обижаешь, Клеопатра, и себя, и Цезаря; отнимая у него случай показать свое милосердие, ты заставляешь клеветать кротчайшего из полководцев, как человека неверного и жестокого». Он отнял у нее меч и тряхнул ее платье, дабы видеть, не скрывает ли она у себя яд. Цезарь послал к ней вольноотпущенника своего Эпафродита с приказанием стеречь ее живую и иметь о ней величайшее попечение; впрочем доставлять ей всевозможные удовольствия и отраду.
Цезарь вступил в город, разговаривая с философом Арием* и держа его за руку, дабы этим оказываемым ему отличным уважением сделать его славным и почтенным среди сограждан. Вступив в гимнасий, он взошел на некоторый помост. Народ в изумлении и страхе пал пред ним. Цезарь велел всем встать и сказал, что освобождает народ от всякой вины – во-первых, ради основателя города Александра; во-вторых, из уважения к красоте и великости города; в-третьих, из угождения к приятелю своему Арию. Этот философ, пользуясь уважением к себе Цезаря, многих у него выпросил. В числе их был и Филострат, человек, который в способности говорить без подготовки был искуснейший из тогдашних софистов; он выдавал себя за академического философа, хотя это нимало ему не приличествовало. У Цезаря его свойства вызывали отвращение, и он не принимал просьбы. Тогда Филострат, отрастив седую свою бороду и надев темное платье, ходил следом за Арием и всегда произносил следующий стих:
