Между тем Дионисий послал вестников к Диону с письмами от его родственниц. На одном письме была следующая надпись: «Отцу от Гиппарина». Так звали сына Диона, хотя Тимей называет его Аретеем, в честь Ареты, его матери, но я думаю, что в этом должно более верить Тимониду, который был другом и товарищем Диона. Письма эти были прочтены перед сиракузянами; оные содержали просьбы и моления со стороны женщин. Сиракузяне не хотели, чтобы письмо Гиппарина к нему было распечатано при всех, однако Дион распечатал его против их желания. Оно было писано Дионисием, который хотя на словах относился к Диону, но в самом деле обращался к сиракузянам; содержание письма имело вид просьбы и оправдания, но все сочинено с намерением оклеветать Диона. Дионисий напоминал ему о ревностном содействии, оказанном им в утверждении тираннии; грозил ему поступить жестоко с любезнейшими ему особами – сестрою, сыном и женою; делал ему сильные упреки и жаловался на него. Более всего раздражали Диона даваемые ему советы: не уничтожить, но утвердить тираннию, не освобождать людей, ненавидящих его и злопамятных, но самому начальствовать и заботиться о безопасности друзей и родственников своих.
Между тем как это было читаемо, сиракузяне вместо того, чтобы удивляться, как бы должно было, твердости и великодушию Диона, который за долг и справедливость противился силе родства, возымел к нему страх и подозрение, будто бы он должен был по необходимости щадить тиранна. Итак, они обратили глаза свои на других предводителей. Более же всего привело их в движение известие, что Гераклид возвращается в Сиракузы.
Гераклид сей находился в числе изгнанников, он был искусный полководец, известный тем, что тиранны препоручали ему военачальство; но он не имел твердости в своих мыслях, был легкомыслен и менее всего способен к управлению совместными делами, сопряженными с властью и славой. Находясь в Пелопоннесе, он отделился от Диона и принял намерение напасть на тиранна с собственными силами. Он прибыл в Сиракузы на семи триерах и трех судах. Он нашел, что Дионисий заперт в крепости и что сиракузяне были в волнении. Немедленно он начал искать благосклонности народа, будучи одарен от природы некоторой приятностью в речах и способностью привлекать к себе народ, который требовал уже, чтобы ему льстили. Он мог тем легче прельстить сиракузян и склонить на свою сторону, что они не любили важности Диона, как свойства тяжелого и неприличного в гражданском управлении. Народ, управляя уже сам и сделавшись своевольным и наглым, не довольствовался приобретенными правами гражданства: он хотел, чтобы ему угождали.
Во-первых, граждане, собравшись на площади, по собственному почину избрали Гераклида начальником флота. Когда же Дион предстал и жаловался на них, говоря, что данное Гераклиду начальство есть уничтожение вверенной ему прежде власти, ибо уже он не остается полномочным полководцем, если другой будет управлять морскими силами, то сиракузяне, против желания своего, опять отняли начальство у Гераклида. Дион после того призвал Гераклида к себе в дом, выговаривал ему слегка за то, что он неприлично и вредно ссорится с ним за славу в таких обстоятельствах, когда малейшее обстоятельство может быть пагубным для общества. Потом собрал он народ, сделал Гераклида начальником морских сил и убедил граждан дать ему такую же стражу, какую имел он сам. Гераклид, хотя по наружности и на словах оказывал к Диону великое уважение, говорил о своей к нему благодарности и следовал за ним с покорностью, исполняя его приказания, но между тем тайно развращая и поощряя народ и людей, склонных к перемене, причинял беспокойство Диону, который находился в чрезвычайно сомнительном положении: предлагая о выпуске Дионисия из крепости с условием перемирия, возбуждал против себя клевету, ибо, казалось, он его щадил и старался о его спасении, продолжая осаду, дабы таким образом не причинять гражданам неудовольствие – казалось, он хотел длить войну, дабы этим средством начальствовать и держать их в повиновении.
В Сиракузах был человек по имени Сосид, известный среди граждан своею наглостью и дурными поступками и который почитал избытком свободы позволение простирать смелость до дерзости. Этот Сосид, злоумышляя против Диона, некогда в Собрании встал и бранил сиракузян за то, что они не понимали, что, освободившись от пьяного и безумного властелина, поставили над собою тиранна, бодрственного и трезвого. Таким образом, показав себя явным врагом Диону, он оставил тогда Собрание. На другой день он пустился бежать голый по городу с окровавленной головой и лицом, показывая тем, что бежит от людей, его преследующих. В сем виде прибежал он к Собранию и говорил, что иноземные воины Диона хотят его умертвить. Он показывал раны на своей голове. Многие негодовали и восставали против Диона за столь ужасный и тираннический поступок, как будто бы он убийствами и гонением хотел отнять у граждан право говорить свободно. Хотя тогдашнее Собрание было беспокойно и шумно, однако Дион предстал – и оправдался. Он доказал, что Сосид был братом одного из телохранителей Дионисия, который через него склонил Сосида к возмущению города, не имея уже другого средства ко спасению себя, кроме неверности и междоусобия граждан. Между тем врачи осматривали рану Сосида и открыли, что она причинена более поверхностным резаньем, нежели ударом, наносимым с силою: удар мечом, по причине тяжести своей, вдастся внутрь, но рана Сосида была вовсе наружная; сверх того она имела несколько начал, ибо Сосид, разрезывая сам себя, по причине боли переставал и опять начинал. Между тем некоторые из известных людей принесли в Собрание бритву; они рассказывали, что им попался навстречу окровавленный Сосид, который уверял, что бежит от иноземных воинов Диона, которые незадолго перед тем ранили его, что, дабы удостовериться, они побежали вперед, но не видели ни одного человека, а только нашли бритву под пустым камнем, откуда Сосид отошел. Дело Сосида было уже в дурном виде; к сему изобличению присоединилось свидетельство его служителей, которые уверяли, что Сосид ночью вышел один из дома с бритвой. Доносившие на Диона удалились; народ приговорил Сосида к смерти и примирился с Дионом.
Однако сиракузяне тем не менее подозревали наемных воинов особенно тогда, когда сражения с силами тиранна производились на море, ибо Филист прибыл из Япигии на помощь Дионисию со многими триерами. Сиракузяне уже думали, что в наемных сухопутных воинах не имели более нужды к продолжению войны; они думали, что и воины должны быть в зависимости от них, как от мореплавателей, приобретающих могущество кораблями. Они еще более вознеслись полученным на море успехом, победив Филиста, с которым поступили с жестокостью и варварством. Эфор говорит, что Филист умертвил сам себя, когда корабль его был пойман; Тимонид, который вместе с Дионом с самого начала принимал участие в действиях, уверяет в письме своем к философу Спевсиппу, что Филист был пойман живым, ибо триера его была выброшена на берег. Сиракузяне сняли с него броню, обнажили его тело и ругались над ним, несмотря на его старость, потом отрубили ему голову и предали его тело малым детям с приказанием тащить его через Ахрадину и бросить в каменоломню. Тимей, представляя поругание в большем виде, говорит, что малые дети тащили по городу мертвое тело Филиста, взяв его за хромую ногу, между тем как сиракузяне смеялись, видя влекомым за ногу того, который сказал некогда старшему Дионисию, что он должен бежать тираннии, не сидя на быстром коне, но будучи влеком за ногу. Впрочем, Филист говорил эти слова Дионисию, как сказанные другим, а не как свои собственные.
