Основываясь на этих рассуждениях, Дион простил Гераклида. Потом, занявшись восстановлением укрепления, велел каждому сиракузянину срубить и принести по одной свае. Ночью между тем, как сиракузяне отдыхали, он привел своих воинов и заставил их окружить крепость палисадом. Как граждане, так и неприятели днем приведены были в удивление красотою и скоростью, с которой укрепление было воздвигнуто. Дион похоронил убитых сиракузян и выкупил тех, кто был взят в плен, которых было не менее двух тысяч. Он созвал народ. Гераклид предстал и предложил избрать Диона полководцем с полной властью над сухопутными и морскими силами. Лучшие граждане приняли с удовольствием это предложение и хотели избрать его; но морской и ремесленный народ зашумел, досадуя, что Гераклид теряет начальство над морскими силами; они думали, что, хотя Гераклид не стоил никакого уважения, однако он был благосклоннее к народу и покорнее Диона. Дион исполнил их желание: он возвратил Гераклиду начальство над морскими силами; но противился желанию их о раздаче домов и земель поровну, и, уничтожив прежде принятые о том постановления, он тем опечалил народ. Итак, Гераклид, воспользовавшись опять этим обстоятельством, старался привязать к себе отплывших с ним воинов и мореходов во время пребывания своего в Мессене и побуждал их против Диона, который будто бы хотел присвоить себе верховную власть. Между тем посредством спартанца Фарака он заключил тайно договор с Дионисием. Но первейшие сиракузяне начали это подозревать; в стане господствовал мятеж, следствием которого в Сиракузах был недостаток в съестных припасах. Дион уже находился в недоумении; самые его приятели укоряли его за то, что он возвысил к своей гибели Гераклида, человека дурных свойств, сварливого и испорченного завистью.
Когда Фарак остановился близ Неаполя, города акрагантской области, то Дион вывел сиракузян, но хотел дать ему сражение в другое время. Гераклид и его моряки кричали, что Дион не хочет решить войны сражением, но имеет намерение ее длить, дабы всегда начальствовать. Дион был принужден дать сражение и потерял его. Поражение не было важно; сами воины были тому виною, придя в расстройство от несогласия и раздора своего. Дион готовился вновь к сражению, приводил войско в порядок, побуждая его к битве. При наступлении ночи он получил известие, что Гераклид поднялся с якоря всем флотом и отплыл к Сиракузам с намерением завладеть этим городом, а ему и войску запереть ворота. Дион взял немедленно сильнейших и усерднейших воинов, ночью поскакал к городу и в третий час дня был уже у ворот его, пробежав семьсот стадиев. Гераклид, видя, что при всех своих усилиях опоздал, отплыл назад и блуждал без цели. Он встретил спартанца Гесила, который сказал ему, что он, как некогда Гилипп, отправлен из Спарты, дабы быть вождем сицилийцев. Гераклид принял его охотно, привязался к нему, как к орудию, служащему для избавления себя от Диона, и представил его союзникам. Он послал вестника в Сиракузы и требовал, чтобы граждане приняли спартанского предводителя. Дион отвечал, что у сиракузян довольно предводителей; что, впрочем, если обстоятельства требуют непременно спартанца, то он и сам спартанец, получив право спартанского гражданина. После того Гесил отказался от предводительства, а отправясь к Диону, примирил с ним Гераклида, который обязался самыми страшными клятвами сохранить верность Диону. Гесил также поклялся отомстить за Диона и наказать Гераклида, если он будет злоумышлять против него.
В то же время сиракузяне распустили морскую силу – ибо в ней не было уже нужды; при том содержание ее стоило много, а сверх того она подавала повод к раздору между начальниками. Осада крепости продолжалась после того, как укрепление было воздвигнуто. Никто не помогал осажденным; хлеба у них не было более; наемное войско было непокорно. Сын Дионисия, не имея более надежды держаться в крепости, заключил перемирие с Дионом, предал ему оный с оружием и другими приготовлениями и, снарядив пять триер, взял свою мать и сестер и отправился к отцу своему. Дион выпроводил его в безопасности. Ни один из жителей сиракузских не утерпел, чтобы не быть зрителем его отплытия; все они кричали и жалели, что и отсутствующие не видели того дня и солнца, освещающего свободные Сиракузы. Если и доныне бегство Дионисия почитается величайшим и славнейшим примером превратности рока, то какова долженствовала быть тогдашняя радость сиракузян, и сколько могли гордиться те, кто с малыми пособиями низвергнул самое страшное из бывших когда-либо владений.
По отплытии Аполлократа Дион шел в крепость. Женщины не дождались, чтобы он вступил в оный; они выбежали за ворота крепости. Аристомаха вела сына Диона; Арета в слезах следовала за нею, не зная, как ей приветствовать и принять Диона, будучи в замужестве за другим. Дион обнял сперва сестру, потом сына. Аристомаха, подводя к нему Арету, сказала: «Дион! Мы были несчастны после твоего изгнания. Ты возвратился с победою и рассеял скорби всех нас, кроме ее одной. Я, несчастная, видела ее при жизни твоей принужденною быть женой другого. Теперь, когда судьба соделала тебя нашим властелином, то каких ты мыслей тогдашней необходимости? Должна ли она приветствовать тебя как дядю или как мужа?» Так говорила Аристомаха; Дион заплакал и обнял жену свою с нежностью. Он предал Арете сына и велел идти ей в дом его, в котором он сам имел пребывание после того, как предал крепость сиракузянам.
Достигнув цели своего намерения, он не прежде насладился настоящим благополучием, как оказавши друзьям благодарность и раздав союзникам подарки, а в особенности знакомым своим, как в Афинах, так и в войске, некоторые почести и награды; он превзошел своим великодушием силы свои. Между тем сам вел жизнь простую и воздержную, довольствуясь тем, что попало. Не только Сицилия и Карфаген ему удивлялись, но вся Греция обращала взоры на него в таком его благополучии. Хотя его современники никого не почитали столь великим, хотя никакого полководца мужество и счастье не являлись в таком блеске, однако Дион показывал такую кроткую умеренность в одежде, в прислугах, в столе, как будто бы он обедал всегда в Академии с Платоном, а не проводил времени среди иноземных воинов, которым ежедневные наслаждения и пресыщение служат утешением после трудов и претерпленных опасностей. Платон писал ему, что все люди во вселенной обращают взоры на одно место, но Дион, по-видимому, обращал взоры на одно предместье одного города – на Академию; он знал, что тамошние зрители и судьи не удивляются никакому подвигу, никакому смелому предприятию, никакой победе, но взирали только на то, пользуется ли он с благополучием и мудростью счастьем своим, ведет ли он себя умеренно и кротко среди дел великих. Впрочем, Дион нимало не старался уменьшить и смягчить свою важность в обхождении и непреклонную суровость к народу, хотя обстоятельства требовали, чтобы он был приятного обращения, и Платон, как я уже заметил, порицал его и писал ему, что своенравие есть спутница уединения. Но, по-видимому, Дион от природы был неспособен к приятности и угодливости и при том старался отвлечь сиракузян от крайнего своевольства и неги, к коим они привыкли.
Между тем Гераклид опять начал строить козни против него. Когда звали его в Совет, то он отказался идти туда под тем предлогом, что, как честный человек, он будет присутствовать в Собрании других граждан*. Потом обвинял Диона в том, что он не срыл крепости и не позволил народу сломать гробницу Дионисия и выбросить его прах, как народ того хотел; что он вызывает из Коринфа советников и правителей, не почитая граждан к тому способными. В самом деле Дион призывал коринфян, надеясь по прибытии их тем удобнее установить тот образ правления, о котором помышлял. Он имел намерение ограничить совершенную демократию, которая, по словам Платона, не есть правление, но торжище всех родов правления; составить и устроить правление по образу лаконскому и критскому, смешенное из народного правления и царской власти, в котором бы аристократия имела над всем надзор и управляла важнейшими делами. Он знал, что коринфское правление клонилось более к олигархии и что в немногих общественных делах требовали мнения народа. Будучи уверен, что Гераклид наиболее тому воспротивится, будучи человек беспокойный, переменчивый и мятежный, он побудил к умерщвлению его тех самых людей, которых прежде от того удерживал и которые того хотели. Они пришли в дом Гераклида и умертвили его. Смерть его причинила сиракузянам великое неудовольствие. Дион, сделав ему великолепные похороны, провожал мертвого с войском. Он говорил о том сиракузянам, и они уверились наконец, что город их не перестал бы никогда быть в беспокойстве, пока Гераклид и Дион вместе занимались общественными делами.
