Сервилия, мать Брута, была сестрой философа Катона, которого более всех римлян Брут принял себе в образец; он был ему дядя, а потом сделался тестем его. Можно вообще сказать, что не было ни одного греческого философа, который был бы чужд Бруту и которого бы он не был слушателем, но преимущественно он прилепился к философии Платона. Он не был слишком привержен к Новой и Средней Академии, но более любил Древнюю. Он оказывал особенное уважение Антиоху из Аскалона, брат Арист которого был Бруту другом и жил вместе с ним. Хотя Арист уступал в красноречии многим философам, но благопристойной жизнью и кротостью души равнялся с первейшими. Эмпил (о котором часто упоминается в письмах Брута и его приятелей как о человеке, жившем вместе с ним) был оратором и оставил малое, но не дурное сочинение под заглавием «Брут», касательно убиения Цезаря.
Брут был одарен способностью говорить с обилием на латинском языке в делах общественных. Но на греческом он старался показывать некоторую важность и краткость лаконскую, которая видна из некоторых его писем. Например, уже в начале войны он писал пергамцам: «Я слышу, что вы дали денег Долабелле. Если вы выдали их по своей воле, то признайтесь, что это мне обидно; если против воли, то докажите это, давши мне добровольно». Самосцам он писал: «Совещания ваши недеятельны; пособия медленны, рассудите, какой последует конец». Им же пишет о патарцах: «Ксанфии, презрев мои благодеяния, своим безрассудством сделали отечество гробом своим. Патарцы, доверившись мне, пользуются совершенной независимостью. Вы можете избрать либо совет патарцев, либо участь ксанфиев». Таков слог известнейших его писем.
Будучи еще весьма молод, он отправился вместе с дядей на Кипр против Птолемея. Когда тот умертвил сам себя, то Катон, пребывая на Родосе по нужным делам, послал на Кипр одного из друзей своих по имени Канидий для хранения денег царских. Но боясь, что Канидий не воздержится от похищения, Катон писал Бруту, чтобы он поехал немедленно на Кипр из Памфилии, где он находился для поправки своего здоровья после болезни. Брут послушался приказания, хотя и против воли своей; он стыдился Канидия, отверженного Катоном с бесчестием, и как молодой человек любящий учение, почитал данное ему поручение неблагородным и неприличным себе. Однако он и в этом случае оказал себя усердным и заслужил похвалу Катона. Имение Птоломея было превращено в деньги, и Брут отправился в Рим с большей частью денег.
Когда Помпей и Цезарь, будучи в раздоре, принялись за оружие, и держава римская была возмущена, то казалось, что Брут изберет сторону Цезаря, ибо отец его был прежде умерщвлен по приказанию Помпея*. Несмотря на сие, Брут, имея правилом предпочитать общественные дела частным и признавая причину Помпея к войне справедливее Цезаревой, присоединился к Помпею, хотя прежде, встречаясь с ним, не приветствовал его, почитая великим преступлением говорить с убийцею отца своего. Однако тогда, покорствуя Помпею как правителю отечества, отплыл он в Сицилию в качестве легата при Сестии, которому эта провинция досталась по жребию. Но как в Сицилии нельзя было произвести ничего важного, и уже Цезарь и Помпей сошлись, дабы решить сражением судьбу Рима, то Брут прибыл в Македонию добровольно для принятия участия в военных трудах. Говорят, что Помпей был так доволен и до того удивлен его поступком, что когда Брут приблизился к нему, то он встал и в присутствии всех обнял его как знаменитейшего человека. В походе Брут все время, в которое не находился при Помпее, проводил с книгами в ученых упражнениях. Он занимался этим и перед последним большим сражением. Тогда была средина лета, жара была нестерпимой, войско стояло при местах болотистых. Бруту долго не несли шатер служители его; он утомился от трудов; насилу мог около полудня мазаться маслом, немного поел и, между тем как другие спали или были заняты мыслями и заботами о будущем, Брут писал до вечера, занимаясь сокращением «Истории» Полибия.
Говорят, что Цезарь в это самое время заботился о нем и приказал наперед своим военачальникам, чтобы они не убивали в сражении Брута, но щадили его, чтобы они поймали его, если он сдастся добровольно, а если будет противиться и сражаться, то оставить его и не принуждать. Он поступал таким образом из уважения к матери Брута, Сервилии. Цезарь знал, что в молодости своей Сервилия была страстно влюблена в него и что в то самое время, как любовь их была во всей силе, родился Брут; по этой причине он полагал отчасти, что Брут рожден от него. Говорят, что когда сенат занимался важнейшими делами касательно Катилины, заговор которого едва не погубил республику, то Катон и Цезарь стояли и спорили между собою. В то самое время принесено было Цезарю малое письмо; он читал его с молчанием. Между тем Катон кричал, что Цезарь поступает обидно, принимая письма от неприятелей, многие также шумели. Цезарь подал Катону письмо, и Катон прочитал его; оно было неблагопристойного содержания и писано сестрою его Сервилией. Катон бросил его Цезарю, примолвив: «Держи, пьяница!» Потом опять обратился к прежнему предмету. Так-то страсть Сервилии к Цезарю была в Риме известна!
После проигранного при Фарсале сражения Помпей удалился к морскому берегу; между тем стан был осажден; Брут неприметно пробрался воротами, ведущими к месту болотистому, покрытому водою и заросшему тростником. Ночью убежал он в Лариссу, откуда писал Цезарю, который обрадовался, узнав, что Брут был жив, он вызвал его к себе и не только простил его, но имел его при себе в числе тех, кого он наиболее уважал. Никто не мог сказать, куда убежал Помпей, все были в недоумении; Цезарь, едучи дорогою вместе с одним Брутом, спрашивал его мнения. По некоторым догадкам Брута показалось Цезарю, что он лучше всех судил о бегстве Помпеевом и потому, оставя все другие советы, он направил путь свой к Египту. Помпей, как справедливо догадался Брут, пристал к берегам Египта, где и совершилось над ним определение судьбы.
Брут смягчил Цезаря по отношению к Кассию. Он защищал и галатского царя Дейотара, но важность обвинений превозмогла над ним. Несмотря на то, Бруту удалось просьбами своими сохранить Дейотару большую часть его царства. Говорят, что Цезарь, слыша его речи в первый раз, сказал друзьям своим: «Не знаю, чего хочет этот молодой человек, но чего уж хочет, того хочет сильно, по твердости души своей». Брут нелегко и не всякого просителя слушался из угождения; он исполнял лишь то, о чем рассудил, и свободная воля находила достойным; но обратившись к чему-нибудь, действовал с жаром и стремлением. Он был непреклонен к несправедливым требованиям и не смягчался лестью. Почитая постыдным для человека великого быть побежденным просьбами людей, бесстыдно просящих, – что иные называют стыдливостью и робостью – он обыкновенно говаривал, что те, кто не умеет отказывать ни в чем, по его мнению, нечестно провели свою молодость.
Цезарь, отправляясь в Ливию против Катона и Сципиона, поручил Бруту Предальпийскую Галлию – к счастью этой провинции, ибо все другие области по наглости и алчности тех, которым вверено было управление их, были разоряемы как земли, покоренные войною. В то же время Брут старался о прекращении прежних бедствий Галлии и был утешением жителей ее, благодарность их всю относил он к Цезарю. Когда тот, по возвращении своем, путешествовал по Италии, то города, бывшие под управлением Брута, были для него приятнейшим зрелищем; сам Брут причинил ему удовольствие своим приятным сообществом и старанием об умножении его славы.
