В таком положении находились дела, как последовала новая перемена. Молодой Цезарь приехал в Рим. Он был сыном племянницы Цезаря, который в завещании своем оставил его наследником после себя и усыновил его. Во время умерщвления Цезаря он находился в Аполлонии, занимаясь учением, и ожидал своего дядю, который намеревался вскоре идти в поход на парфян. Как скоро узнал он о случившемся, то сразу приехал в Рим. Он принял имя Цезаря для приобретения себе благосклонности народа, раздавал гражданам отказанные им по завещанию деньги, одержал верх над Антонием и с помощью денег собрал и составил партию из тех, кто служил в походах под предводительством Цезаря. Цицерон из ненависти к Антонию содействовал молодому Цезарю, но Брут, сильно его укоряя, писал Цицерону, что не властелин ужасен, но властелин, его ненавидящий; что он старается ввести только умеренное рабство, ибо говорит и пишет, что Цезарь добр и кроток. «Однако предки наши, – продолжал Брут, – не терпели и кротких владык. Что касается до меня, в настоящее время я не могу решиться ни воевать, ни заключать мира: я решился только – не рабствовать; я удивляюсь Цицерону, который страшится междоусобной и опасной войны, а между тем не боится постыдного и бесславного мира; и в награду за низвержение Антониева тираннства он тщится сделать молодого Цезаря тиранном отечества».
Вот что писал Брут в первых письмах своих! Уже одни приставали к Антонию, другие к молодому Цезарю; войска продавали себя как бы с публичного торгу, переходя к тому, который больше давал. Брут, потеряв надежду восстановить свободу, решился оставить Италию. Он пошел сухим путем через Луканию к приморскому городу Элее*. Отсюда Порции надлежало возвратиться в Рим; она старалась скрыть глубокую горесть свою, но несмотря на твердость ее души, одна картина обнаружила ее чувства. На ней изображено было происшествие из греческой истории – прощание Гектора с Андромахой. Андромаха брала дитя от своего супруга и взирала на него с чувством. Порция, смотря на картину, была тронута до слез изображением собственного бедствия; она несколько раз в день приходила к картине и проливала слезы. Ацилий, один из Брутовых друзей, читал при этом стихи, которые Андромаха говорит Гектору*:
Ты, Гектор, мне отец, ты матерь мне почтенна,
Ты вместо брата мне, ты нежный мне супруг.
Брут улыбнулся и сказал: «Но мне неприлично сказать Порции, что Гектор говорит Андромахе:
Займись веретеном и пряслицей своей, работу наделяй рабыням…
Хотя она по природной телесной слабости не может принять участия в великих предприятиях, но духом своим она, подобно нам, будет сражаться за отечество». Вот что повествует Бибул, сын Порции.
Брут отправился из Элии в Афины. Народ принял его благосклонно с похвалами и почестями*. Он жил в доме одного приятеля своего и был слушателем философии академика Феомнеста и перипатетика Кратиппа; он проводил с ним время в ученых беседах. Казалось, он вел жизнь праздную, ничем не занимаясь, однако он делал приготовления к войне, не подавая к тому вида. Он послал в Македонию Герострата для привлечения к своей стороне находившихся там войск и старался привязать к себе молодых римлян, которые в Афинах учились. В числе их был и сын Цицерона, которого Брут превозносит похвалами и говорит о нем: «Сплю ли я или бодрствую, всегда удивляюсь юноше столь благородному и ненавидящему тираннов». Приступив к делу уже явно, узнал он, что римские корабли, нагруженные деньгами, ехали из Азии в Рим, на них находился претор, человек ему знакомый и добрый. Брут отправился к нему навстречу в Карист. Он имел с ним свидание, уговорил его сдать ему корабли и потом сделал великолепный пир, ибо это случилось в день его рождения. Когда начали пить и делать возлияния за победу Брута и свободу римлян, то Брут, желая еще более одушевить гостей, велел подать себе чашу еще больше и, взяв ее, без всякой причины произнес сей стих:
Вы губите меня, злой рок и сын Латоны*.
Рассказывают при том, что когда он вышел из своего шатра, дабы вступить в сражение при Филиппах, то дал войску пароль «Аполлон». По этой причине полагают произнесенный им стих предзнаменованием его погибели.
Антистий дал ему пятьсот тысяч драхм из тех денег, которые вез в Италию. Воины, скитавшиеся еще по Фессалии, остатки войска Помпея, стекались к нему охотно. Брут отнял у Цинны пятьсот конных, которых он вел к Долабелле в Азию. Прибыв в Деметриаду* в то время, когда вывозили из этого города в пользу Антония многие оружия, которые были сделаны по приказанию первого Цезаря для употребления в войне парфянской, Брут завладел ими.
Претор Гортензий уступил ему Македонию; окрестные цари и владетели присоединились к нему. В то же время получил он известие, что Гай, брат Антония, переправился из Италии и шел прямо к войскам, которые собраны были Ватинием в Эпидамне и Аполлонии. Брут, желая его предупредить, поднял вдруг своих воинов и пошел местами неудобопроходимыми, между тем как валил на них снег. Он опередил далеко тех, кто вез продовольствие, и был уже в недальнем от Эпидамна расстоянии, как от усталости и голода впал в булимию, или волчий голод. Эта болезнь бывает с утомленными людьми и животными, особенно тогда, когда снег идет – от того ли, что от охлаждения и сжимания тела весь жар, будучи задержан внутри, переваривает вдруг пищу; или оттого, что тающий снег поднимает испарение, тонкое и пронзительное, которое проницает тело и гонит из него теплоту, которая рассеивается вне тела. Пот, выступающий при этой болезни, производится теплотою, которая погашается на поверхности тела, встречаясь со стужею. Но касательно этого предмета мы рассуждали пространнее в другом месте.
Брут впал в обморок; ни у кого не было в войске ничего съестного; спутники его были вынуждены прибегнуть к самим неприятелям. Они подошли к воротам города и просили хлеба у стражей, которые, узнав о случившемся с Брутом, принесли ему еду и питье. За эту услугу Брут, завладев городом, не только с воинами, но и со всеми жителями поступил милостиво. Между тем Гай Антоний, приступив к Аполлонии, звал к себе находившихся вблизи воинов. Но так как они ушли к Бруту, и Гай видел, что и жители Аполлонии были к Бруту привержены, то оставил сей город и шел к Буфроту. Во-первых, на дороге потерял он три когорты, которые были изрублены Брутом. Потом, когда он предпринял силою пройти места близ Биллиды, занятые прежде неприятелем, то он дал сражение Цицерону и был им разбит. Брут употреблял этого Цицерона как полководца и много произвел посредством его. Застав Гая, отделенного от войска своего болотистыми местами, он не позволил учинить нападение на него, но обошел его конницею, велел щадить воинов, надеясь, что они вскоре будут принадлежать им. Надежда его исполнилась. Неприятельское войско предало ему себя и полководца своего, так что военные силы Брута были уже многочисленны. Он долгое время оказывал Гаю уважение и не лишил его знаков военачальства – хотя, говорят, из Рима многие, между прочим и Цицерон, писали ему и советовали умертвить Гая. Когда же Гай начал иметь тайные переговоры с военачальниками и произвел беспокойство, то Брут посадил его на корабль и велел стеречь. Обольщенные Гаем воины, удаляясь в Аполлонию, призывали туда Брута; но он отвечал им, что у римлян этого нет в обычае и что они должны прийти к полководцу сами и испросить себе прощение в своих проступках. Они это исполнили и получили от него прощение.
