Тем временем воины Антония проводили рвы к полю с болот, подле которых расположились, дабы отрезать Кассия от моря. Войско Цезаря пребывало в покое; по причине болезни самого его тут не было. Воины его нимало не ожидали, чтобы неприятели дали сражение, они полагали, что будут только делать набеги на сию работу и тревогою беспокоить работающих. Они не обращали внимания на тех, кто выстроился против них, а только удивлялись издаваемым со рвов крикам, которые все больше умножались, не понимая, что это значило.
Между тем предводителям войска разносимы были, по приказанию Брута, записки, на которых означен был пароль. Брут сам объезжал верхом легионы и ободрял их; немногие успели выслушать передаваемый пароль; большая часть воинов, не дождавшись команды, устремились совокупно на неприятелей с восклицанием. От этого беспорядка произошла неровность в движении и разделении в легионах; сперва легион Мессалы, потом те, вместе с которыми он стоял, прошли мимо Цезарева левого крыла. Они коснулись слегка его края, умертвили немногих, обошли сие крыло и вломились в стан. Цезарь пишет в своих записках, что Марк Арторий, один из приятелей его, увидел во сне, будто бы кто-то ему говорил, чтобы Цезарь оставил стан и перешел в другое место. Вследствие сего, незадолго до нападения он был вынесен из стана. Разнесся слух, что он умер, ибо пустые носилки его были пробиты дротиками и копьями. В стане были умерщвлены все уловляемые неприятели. До двух тысяч лакедемонян, которые незадолго перед тем прибыли как союзники, были изрублены.
Те, кто не обошел войска Цезаря, но ударил на него спереди, обратили в бегство весьма легко приведенного в смятение неприятеля, учинив нападение на него, истребили в бою три легиона и ворвались в стан вместе с бегущими, увлеченные жаром и стремлением победы; вместе с ними находился и Брут. Обстоятельства показали побежденным то, чего победители не знали. Побежденные ударили сзади на отделившуюся часть неприятельской фаланги на том месте, где правое крыло оторвалось для преследования. Правда, им не удалось опрокинуть центр, который вступил с ними в сражение, однако левое крыло Кассия, которое было в беспорядке и не знало того, что происходило, было ими опрокинуто и преследуемо до стана, который воины разрушали, не имея при себе ни одного из полководцев своих. В самом деле, Антоний, как говорят, уклонившись при первом нападении, отступил в болото, а Цезаря, который вышел из стана, нигде не было видно; некоторые уверяли Брута, что умертвили его, показывали на окровавленные мечи и рассказывали, каков он был собою и каких лет. Уже и центр отразил с великим кровопролитием устремившихся против него неприятелей; казалось, что Брут одержал совершенную победу, между тем как Кассий почитал себя побежденным. Одна эта мысль испортила все дело. Брут не дал помощи Кассию, почитая его победителем, а Кассий не дождался Брута, полагая, что он разбит; однако Мессала почитает доказательством победы то, что у неприятелей отнято три орла и многие другие знаки, а неприятель не отнял у них ни одного.
Брут, отступая от стана Цезаря, который был совершенно опустошен, удивлялся тому, что не видел по обыкновению высокого полководческого шатра Кассия и что другие шатры также не были на своих местах, ибо при вторжении неприятеля в стан все было им разрушено и испровержено. Те, кто был зорче других, уверяли его, что видны в стане Кассия блестящие шлемы и множество серебряных щитов, носимых туда и сюда; казалось им, что ни число виденных, ни вооружение их не походили на оставленных в стане стражей. Сверх того, не находили далее великого числа мертвых, какому надлежало быть при совершенном поражении многих легионов. Это обстоятельство ввергло Брута в подозрение о случившемся несчастье. Он оставил охранное войско в неприятельском стане, отзывал назад преследующих неприятеля и собирал их, дабы подать помощь Кассию.
С этим полководцем случилось следующее. Неприятно ему было, во-первых, нападение Брутова войска, которое устремилось, не получив ни пароля, ни приказа. Потом, когда оно, одержав вверх, немедленно занялось грабежом, помышляя о своей прибыли, не заботясь о том, как обойти и окружить неприятеля, то Кассий также досадовал на происходившее. Между тем, действуя более с медленностью и отлагательством, нежели с рассуждением и решимостью, он был обойден правым крылом неприятеля. Конница немедленно отделилась и обратилась в бегство к морю; видя, что и пехота начинала также отступать, Кассий старался удержать ее и внушить бодрость. Когда один знаменосец предался бегству, то Кассий вырвал у него знамя и воткнул в землю перед собою. Но уже и те, кто окружал его, неохотно оставались вместе. Итак, он был принужден отступить с немногими на холм, с которого можно было видеть то, что происходило на равнине. Однако он ничего не видал, разве только стан, который разоряли неприятели – ибо он был близок. Окружавшие его увидели приближавшееся великое число конных, которых послал Брут. Кассию показалось, что это были воины неприятельские. Несмотря на то, он послал Титиния, одного из тех, кто его провожал, дабы узнать, кто они такие. Титиний не укрылся от приближавшейся конницы; как скоро воины увидели человека знакомого и верного Кассию друга, то они издали радостные восклицания; знакомые обнимали его, слезая с лошадей; другие, окружив его, воспевали пэаны и стучали оружиями по причине чрезвычайной радости своей; но то было причиной величайшего зла. Кассий думал, что Титиний в самом деле захвачен неприятелями. Он сказал только эти слова: «Итак, из любви к жизни я утерпел видеть друга своего, захваченным неприятелем!» и удалился в удаленный шатер, взяв с собою одного из отпущенников своих, по имени Пиндар, которого во время несчастий, постигших Красса, он имел у себя в готовности для умерщвления себя, как скоро нужда потребовала. Кассий тогда избегнул руки парфян; но теперь, подняв на голову свою хламиду, обнажил шею и велел Пиндару себя умертвить. Голова его была найдена отделенною. Что касается до Пиндара, то после убийства Кассия никто его более не видел. Это заставило некоторых думать, что он умертвил Кассия без его приказания. Вскоре после того показались конные и Титиний, украшенный ими венком, возвратился к Кассию. Но как скоро по плачу и крикам рыдающих друзей его узнал он о случившемся несчастье полководца и об ошибке его, то обнажил меч и, упрекая себя в медлительности, умертвил себя.
Брут, уверившись в поражении Кассия, продолжал свой путь и, будучи уже близ стана, узнал о его смерти. Он плакал над его телом, называл Кассия последним римлянином, ибо Рим не мог более произвести человека с возвышенными чувствами. Он украсил тело Кассия и отослал в Фасос, дабы похороны его в стане не причинили какого-либо беспорядка. Потом, собрав воинов, утешал их и, видя, что они были лишены всего нужного, обещал на каждого по две тысячи драхм в замену того, что они потеряли. Слова его ободрили их; они удивились великости дара, провожали Брута с восклицаниями и прославляли его, ибо он один в сражении между четырьмя императорами оставался непобедимым. Самое дело доказывало, что он по справедливости надеялся быть победителем. С немногими только легионами он опрокинул всех встретившихся ему неприятелей. Когда бы он употребил в дело все войско, когда бы большая часть его воинов не устремилась на неприятельские когорты, оставя назади неприятелей, то ни одна часть их не осталась бы непобедимою.
