Это представление заставило Артаксеркса немедленно решиться на сражение. И вот с войском, состоявшим из девятисот тысяч, в великолепном вооружении, показавшись неожиданно, изумил и привел в смятение неприятелей, которые были не устроены и не вооружены из презрения к нему и самонадеянности; и Кир едва мог выстроить свое войско среди шума и криков. Артаксеркс вел свое войско медленно и в глубоком молчании. Совершенный порядок оного привел в удивление греков: они ожидали от такого множества народа – криков, беспорядочных движений, смятения и неустройства. Артаксеркс весьма разумно поставил и лучшие серпоносные колесницы перед своею фалангой против греков, дабы разорвать их ряды стремительным нападением прежде, нежели войска сошлись.
Это сражение повествуется многими. Но Ксенофонт живым описанием только что не представляет перед глазами все дело, как бы оно происходило теперь, а не прежде. Он, заставляя читателя принимать во всем участие, ввергается в опасности, подобно действующим лицам. Итак, было бы безрассудно оное описывать; можно только коснуться тех обстоятельств, которые Ксенофонтом пропущены, хотя достойны быть упомянуты.
Место, на котором оба войска выстроились, называется Кунакса* и отстоит от Вавилона на пятьсот стадиев. Перед сражением Клеарх советовал Киру стоять позади лакедемонян и не вдаваться в опасность. «Что ты говоришь, Клеарх? – воскликнул Кир. – Ты хочешь, чтобы я был недостойным царского достоинства, которого я желаю?!» Кир сделал важную ошибку, бросившись с дерзостью и без предосторожности в самую средину опасности. Но Клеарх сделал не меньшую, если не большую ошибку, не захотел противопоставить греков царю, но растянул до реки правое крыло, дабы не быть обойденным. Если он ни о чем так не заботился, как о безопасности и о том, чтобы ничего дурного не претерпеть, то было бы лучше оставаться дома. Но кто прошел с войском десять тысяч стадиев от моря, не будучи никем принуждаем, а для того только, чтобы посадить Кира на престол царский, а потом искал места и устраивал силу свою не так, как бы спасти своего вождя и нанимателя, но как бы привести в безопасность и в состояние спокойно сразиться с неприятелем, тот, по-видимому, от страха о настоящей опасности забыл помышления о целости всего дела и потерял из виду цель своего военачальства. То, что никто из царских полководцев не выдержал бы нападения греков, что по отражении их, по бегстве или смерти царя Кир одержал бы победу, мог спастись и царствовать, то явствует из последовавших происшествий. По этой причине более дерзости Кира должно винить осторожность Клеарха, ибо она погубила и Кира, и его дело. Когда бы сам царь рассудил, куда поставить греков, дабы они были ему как можно менее вредны, то не нашел бы другого места, как отдаленнейшего от себя и от своих. С этим расположением поражение, им претерпенное, не было бы замечено, а Кир был изрублен прежде, нежели мог получить какую-либо пользу от Клеарховой победы. Кир, впрочем, знал, что ему было полезнее: он велел Клеарху выстроиться в средину. Клеарх сказал, что он печется, дабы дело шло к лучшему, и все испортил.
Греки разбили персов, как хотели и, преследуя их, зашли далеко. Кир сидел на чистокровном, но слишком горячем коне по кличке Пасак, как пишет Ктесий. Против него выступил Артагерс, начальник кадусиев*, и громко кричал ему: «О ты, посрамивший прекраснейшее и многопочитаемое имя Кира, несправедливейший и безрассуднейший человек, ты ведешь сих презренных греков гибельным путем на расхищение персов. Ты надеешься умертвить государя и брата своего, у которого есть слуги тысячу раз лучше тебя, как вскоре ты сам это испытаешь, ибо ты скорее положишь здесь свою голову, нежели увидишь лицо царское». Сказав это, он бросил в него дрот; броня выдержала удар; Кир не был ранен, но покачнулся, ибо удар был сильный. Артагерс своротил свою лошадь. Кир ударил в него и попал; острие дротика пронзило Артагерса сквозь шею у ключицы. Таким образом он, по призванию почти всех, умерщвлен самим Киром. Касательно смерти Кира, Ксенофонт пишет просто и коротко, ибо он не находился при этом происшествии. Итак, ничто не может быть препятствием, если я приведу здесь порознь повествования Динона и Ктесия.
Динон пишет, что по умерщвлении Артагерса Кир бросился стремительно в середину выстроившихся перед царем воинов и поразил коня его. Царь упал с коня. Тирибаз посадил его немедленно на другого и сказал ему: «Государь! Помни этот день; он не должен быть предан забвению!» Кир опять ударил на брата и повалил Артаксеркса. При третьем нападении царь в великой досаде сказал предстоявшим: «Уж лучше вовсе не жить!» И выступил против Кира, который дерзко и неосторожно бросался на удары противников. Царь ударил в него дротиком; окружающие также стреляли. Кир упал, как одни говорят, от удара Артаксеркса, а по словам других, от удара карийца, которому царь, в награду за этот подвиг, дал право, чтобы перед его рядами носили на копье золотого петуха. Персы называют карийцев «петухами», по причине гребней, которыми те украшают шлемы свои.
Повествование Ктесия, сокращенное мною по возможности, есть следующее. Кир умертвил Артогерса, устремился на самого царя, а царь обратился на него – оба в глубоком молчании. Арией, приятель Кира, бросил прежде копье в царя, но его не ранил. Царь, пустив дрот в Кира, не попал в него, однако поразил и умертвил Сатиферна, человека храброго и верного Киру. Кир бросил дротик в царя, дротик пробил броню и ранил его в грудь, острие вонзилось в нее на два пальца. Артаксеркс от этого удара упал с коня. Вокруг него происходила тревога и бегство, он поднялся и с немногими, в числе которых был Ктесий, занял ближайший холм и пребывал в покое. Кир, попавший в гущу неприятелей, был увлечен далеко разгорячившимся конем. Уже было темно, неприятели его не знали, а друзья искали его. Гордясь победой, исполненный смелости и жара, он стремился далее с криком: «Расступитесь, оборванцы!» Эти слова были им повторены несколько раз на персидском языке; народ расступался и кланялся ему. Между тем с головы его спала тиара. Один молодой перс по имени Митридат, проскакав мимо него, поразил его дротиком в висок близ глаза, не зная, кто он такой. Кровь лилась ручьями из раны его, голова у него вскружилась, он впал в обморок и свалился с коня, который убежал и блуждал один. Служитель того, кто поразил Кира, поднял соскользнувший с коня его чепрак, обагренный кровью. Кир с трудом пришел в себя; несколько евнухов, тут бывших, старались посадить его на другую лошадь и спасти. Он был слаб, но хотел ходить сам; евнухи приподняли и понесли его. Будучи в изнеможении, он не мог стоять на ногах; но почитал себя победителем, слыша, что бегущие называли Кира царем и просили пощады. Между тем несколько кавнийцев, люди бедные и несчастные, которые следовали за войском царским, отправляя самую грязную работу, вмешались как приятели в число тех, кто окружал Кира. Когда они заметили наконец, что платье на бронях было красное, между тем как у царских воинов было белое, они догадались, что то были неприятели. Один из них поразил сзади дротиком Кира, не зная его. Жила у подколенья была прорезана; Кир упал – ударился раненым виском о камень и умер. Таково повествование Ктесия, в которой он мучительно убивает Кира, как бы рубит тупым ножом и, наконец, насилу его добивает.
По умерщвлении его Артасир, око царево, случайно проехал мимо места, где он лежал. Он, увидя рыдающих евнухов, спросил вернейшего из них: «Кто это, кого ты так оплакиваешь, Париск?» Евнух отвечал ему: «Не видишь ли ты, Артасир, лежащего здесь мертвого Кира?» Артасир был приведен в удивление, он велел евнуху успокоиться и оберегать мертвого, а сам поскакал к Артаксерксу, который уже был лишен всякой надежды и находился в крайне слабости от раны и жажды. Он объявил ему с радостью, что собственными глазами видел Кира мертвым. Сперва Артаксеркс хотел идти сам к тому месту и велел Артасиру вести себя; но боясь греков, о которых говорили, что преследуют их, и что они всех победили, решились они послать большее число воинов для обозрения. Послано было тридцать человек с факелами.
