Между тем в Аргосе показались некоторые лазутчики Никокла, о которых говорили, что они ходят по городу тайно и наблюдают за Аратом. Арат поутру рано вышел на площадь и при всем народе проводил время со своими приятелями; потом намазался маслом в гимнасии, взял из палестры несколько из тех молодых людей, с которыми он обыкновенно пил и веселился, и возвратился домой. После некоторого времени явились на площади и его служители; один нес венки, другой покупал факелы, иной говорил с женщинами, которые за пиршеством обыкновенно играют и поют. Лазутчики были этим введены в заблуждение и, смеясь, говорили друг другу: «Нет ничего малодушнее тиранна! Никокл, обладая столь большим городом и такою силою, страшился молодого человека, который расточает в ежедневных забавах и попойках все то, что служит к содержанию его в изгнании».
Таким образом они были обмануты и оставили Аргос. Арат после завтрака выступил и соединился при башне Полигнота с воинами. Он вел их в Немею, где объявил им свое предприятие. Он ободрял многими обещаниями и, дав им пароль «Аполлон Победоносец», повел их к городу. Он шел то поспешно, соображаясь с вращением луны, то останавливал свое движение, дабы дорогою пользоваться ее светом, а на закате луны как раз подойти к городу близ стены. Здесь встретил его Кафисий; он не завладел собаками, которые успели убежать, но запер огородника. Это известие ввергло в уныние воинов; они хотели воротиться, но Арат их убедил, обещая, что поведет их сразу назад, если собаки подымут громкий лай. Он послал вперед с лестницами людей, которыми предводительствовали Экдел и Мнасифей, а сам следовал за ними медленно. Собаки начинали уже лаять громко и бегали за Экделом, который, однако, дошел до стены и благополучно приставил лестницы. Между тем, как они входили на стену, то сдающий утреннюю стражу* прошел дозором с колокольчиком, сопровождаемый многими огнями и с великим шумом. Аратовы воины притаились под лестницами, как могли, им не стоило большого труда скрыться, но находились уже в крайней опасности, когда другая стража шла навстречу первой с противоположной стороны. Когда и эта прошла мимо, не заметя их, то Мнасифей и Экдел взошли немедленно на стену прежде всех. Они заняли подходы по обеим сторонам стены и послали Технона к Арату, советуя ему, чтобы он шел немедленно.
Невелико было расстояние от огорода до стены и башни, где караулил большой сторожевой пес. Он не почувствовал приближения их, или потому, что от природы был ленив, или от того, что устал днем от беганья; однако маленькие собаки огородника снизу разбудили его; он сперва ворчал и лаял незначительно и лениво, но когда они шли мимо, то начал лаять уже громче. Около места этого раздавался сильный лай, так что страж, бывший на противоположной стороне, спрашивал с громким криком псаря, на кого собаки так жестоко лают и нет ли тут чего нового. Псарь с башни отвечал также громко, что нет никакой опасности, но что собака озлилась от света стенохранителей и звона колокольчика. Эти слова ободрили Аратовых воинов, они подумали, что псарь участвует в их предприятии, что скрывает их и что в городе многие другие граждане им содействуют. Приблизившись к стене, они находились в новой опасности; восход по лестницам был продолжителен; они шатались, когда не всходили тихо и поодиночке; время понуждало, ибо петухи уже пели, и почти начинали показываться те, кто с полей вез на продажу в город разные вещи. По этой причине Арат взошел с поспешностью, хотя только сорок человек взошли перед ним. Он принял еще несколько человек снизу и пошел прямо в дом тиранна и правительства. Здесь наемные воины ночевали. Арат вдруг напал на них, схватил всех и никого не умертвил. После того немедленно послал к приятелям своим и каждого из них звал из дома. Они стекались со всех сторон; день уже рассветал; театр наполнился народом; граждане были в беспокойстве при неверном еще слухе и не знали ясно того, что происходило. Наконец, глашатай предстал и объявил народу, что Арат, сын Клиния, призывает граждан к свободе.
Тогда-то они, поверив тому, чего издавна ожидали, устремились все вкупе к дверям тиранна с огнем. Они зажгли дом, пламя поднялось столь высокое, что было видимо в Коринфе, жители которого, приведенные в удивление этим явлением, едва не поспешили на помощь городу. Что касается до Никокла, то он успел выйти из города подземным ходом и убежать. Воины вместе с сикионянами потушили пожар и грабили дом. Арат тому не препятствовал, он отдал сверх того гражданам и все прочие имения тираннов. Ни один человек не был убит или ранен ни со стороны нападающих, ни со стороны противников. Судьба сохранила подвиг сей чистым и не оскверненным кровью единоплеменною.
Арат позволил возвратиться в город восьмидесяти гражданам, изгнанным Никоклом, а равно и изгнанным прежними тираннами, их было не менее пятисот человек; скитание их продолжалось до пятидесяти лет. Они были большей частью бедны и, возвращаясь, заявляли притязания на то, чем прежде обладали. Они занимали свои поместья и дома, приводя в великое недоумение Арата, который видел, что Антигон извне злоумышлял против города и завидовал ему, по причине его свободы; внутри граждане были в беспокойстве и междоусобии.
По этой причине в настоящем положении он принял разумнейший совет присоединить Сикион к Ахейскому союзу. Хотя сикионяне были дорийцами по происхождению, однако приняли добровольно и имя, и правление ахейцев*, которые тогда не были еще ни знамениты, ни могущественны. Большей частью, города их были немноголюдны; они не обладали ни достаточною, ни плодовитою землей; они населяли приморскую страну, которая не имела пристаней; море омывало берега крутые и скалистые. При всем том они доказали, что сила Греции непреоборима всякий раз, когда она устроена хорошо, соединена единоначалием и имеет разумного предводителя. Они не составляли и малейшей части Греции во время цветущего ее состояния; в ту пору все вместе не имели сил и одного значащего города, но благоразумием, единодушием, покорностью, повиновением без зависти тому, кто был выше всех добродетелью, не только себя сохранили свободными среди сильных республик и владетелей, но старались о защите и возвращении независимости большей части других греков.
Что касается до свойств Арата, то он был благоразумным политиком, имел чувства возвышенные, более радел об общественных делах, нежели о своих собственных, ненависть к тираннам была в нем жестокая, польза общественная была всегда мерой дружбы и вражды его. По этой причине он был не столько верным другом, сколько врагом снисходительным и кротким, переменяя мысли по обстоятельствам. Более всего целью его стараний были единодушие народов, соединение городов, единомыслие Совета с Народным собранием. Он был несмел и робок в открытых сражениях, но украдкой и хитростью произвести что-либо, напасть скрытно на города и на тираннов, он был самый способный и искусный. По этой причине произведши вопреки всем ожиданиям многие дела, в которых употребил смелость, доказал тем, что многие дела возможные оставил неисполненными по излишней осторожности. Как иные звери зорки в темноте, днем бывают слепы, ибо сухость и тонкость влаги в глазах их не терпит соединения со светом; так некоторые люди, одаренные великими способностями и умом, в открытых и смелых делах легко смущаются и робеют, а только в тайных и скрытых бывают бодры и мужественны. Эта неровность в человеке великих качеств происходит от недостатка в учении и философии; они производят добродетель, как плод самородный и дикий, без помощи науки. Но это лучше изъяснять примерами.
