Между тем Аристипп, ненавидя и боясь Арата, умышлял на жизнь его при содействии царя Антигона. Во всех местах были люди, приставленные к умерщвлению его и искавшие благоприятного времени, но для правителя нет стражи лучше любви подчиненных, истинной и верной. Когда народ и знаменитейшие люди боятся не начальника, но за начальника, тогда он смотрит, так сказать, многими глазами, слышит многими ушами и предвидит все то, что может произойти. По этой причине я хочу здесь остановить свое повествование и описать образ жизни, которую заставило Аристиппа вести завидное самовластие и величие славного и ублажаемого всеми единовластия.
Аристипп, имея Антигона союзником, содержа для охранения себя множество воинов, не оставив в городе ни одного из неприятелей своих живым, заставил своих телохранителей стоять вокруг дома в колоннаде; после ужина выгонял немедленно всех своих служителей, запирал сам вместе со своей любовницей ворота дворовые и входил с нею в верхнюю малую горницу, которая запиралась опускною дверью в полу. На нее ставил он ложе и спал, сколько можно спать человеку, исполненному страха и беспокойства. Мать наложницы его брала лестницу и запирала ее в другой комнате, а поутру опять приставляла к дверям и вызывала славного тиранна, который, подобно пресмыкающемуся гаду, выползал из норы своей! В то самое время человек, который не оружием и насилием, но по законам и за свои добродетели всегда имел в руках своих верховную власть, будучи одет в простой плащ, а не в хламиду, и показав себя явным врагом всех когда-либо бывших тираннов, оставил по себе и до нынешнего дня продолжающееся знаменитое среди греков потомство. Между тем немногие из тираннов, занимавших крепости, содержавших телохранителей для безопасности своей, скрывавшихся за оружиями, за крепкими вратами, за опускными дверями, не многие избегли смертного удара, подобно зайцам; не осталось после них ни дома, ни рода, ни гробницы, которой бы память была почитаема.
Впрочем, Арат не имел удачи ни в тайных, ни в явных своих покушениях на Аристиппа, предприняв завладеть Аргосом. Однажды приставил он лестницы и взошел с немногими воинами на стену с великою дерзостью и умертвил стражей, которые бросились на помощь к тому месту, но так как уже рассветало, то тиранн нападал на него отовсюду. Аргивяне, как будто бы не для их свободы давали сражение, но отправляли только Немейские игры, сидели в совершенном спокойствии, как справедливые и беспристрастные зрители того, что происходило. Арат, защищаясь мужественно, получил удар копьем в бедро, но удержался в занимаемом им месте и не был вытеснен до самой ночи при всех нападениях неприятелей. Если бы он выдержал нападение ночью, то без сомнения достигнул бы своей цели, ибо тиранн готовился уже к побегу и многие из вещей своих послал вперед на корабли, но никто не известил о том Арата; притом не доставало у него воды, и по причине раны он сам не мог действовать, и ахейцы отступили.
Отчаявшись в получении успеха этим способом, он вступил в Арголиду и опустошал ее. При реке Харета дал он жаркое сражение Аристиппу, но навел на себя нарекание тем, что не вовремя оставил поле брани и выпустил из рук победу. Войско его по общему признанию одержало верх и шло далее, преследуя неприятелей, но Арат, не столько принуждаемый теми, кто его окружал, сколько не полагаясь на успех и оробев, отступил к стану в смятении. Воины его возвратились с погони, досадовали, что позволили неприятелям воздвигнуть над собою трофей, тогда когда они победили их и умертвили гораздо более, нежели сколько потеряли сами. Арат, устыдившись их, опять решился дать сражение за трофей и через день выстроил войско, но приметя, что число неприятелей умножилось и что они более ободрились своим успехом, он не осмелился с ними сражаться, но, заключив перемирие, похоронил тела убиенных и отступил.
Стараясь изгладить эту ошибку своим искусством в политике и приятности обхождения, он склонил Клеоны пристать к Ахейскому союзу. Он отправлял в Клеонах Немейские игры под тем предлогом, что оные с древних времен принадлежали этому городу более, нежели какому-либо другому народу. Аргивяне также со своей стороны отправляли Немейские игры, и тогда в первый раз была нарушена подвижникам оказываемая безопасность и полная свобода. Ахейцы продавали как неприятелей всех тех, которые, подвизавшись в Аргосе, проходили через их область и попадались им в руки. Столько-то Арат был жесток и неукротим в ненависти к тираннам!
По прошествии некоторого времени Арат получил известие, что Аристипп злоумышлял на Клеоны и что он страшился его, ибо тот тогда находился в Коринфе. Он дал приказание собраться войску, неся с собою на несколько дней запасов. Он пошел потом в Кенхреи, желая обмануть Аристиппа и заманить к нападению на Клеоны во время своего отсутствия. Это так и случилось. Аристипп немедленно вышел из Аргоса с войском. Арат, возвратившись в Коринф из Кенхреи, ночью занял дороги своими войсками и повел ахейцев, которые следовали за ним с таким благоустройством, с такою скоростью и усердием, что не только на дороге, но и по вступлении в Клеоны, еще ночью устроившись к сражению, не были примечены и скрылись от Аристиппа. С наступлением дня городские ворота отворились, затрубили трубы, и Арат при громких восклицаниях быстро ударил на неприятелей, обратил в бегство и преследовал их по той дороге, куда он полагал, что отступит Аристипп, ибо в этих местах было много поворотов в сторону. Преследование продолжалось до самых Микен. Тиранн был пойман и умерщвлен, как пишет Диний, неким критянином по имени Тригикс; из других пало более тысячи пятисот человек. Арат, получив столь блистательный успех и не потеряв ни одного человека, однако не взял и не освободил Аргоса, ибо Агий и младший Аристомах ворвались в город с царской силою и заняли его.
Несмотря на то, он этим подвигом уничтожил упреки, злоречие, насмешки и ругательства тех, кто, льстя тираннам, в угодность им говорил, что у ахейского полководца в сражениях делается в желудке большая тревога; что голова у него кружится и берет его одурь, как скоро трубач станет подле его; что, выстроив свое войско и дав им пароль, спрашивает у своих починенных предводителей, не имеет ли кто нужды в его присутствии, – ведь жребий уже брошен! – а затем удаляется, ожидая издали окончания дела. Эти слова имели такую силу, что философы в училищах, рассуждая, от робости ли, или от дурного и холодного сложения тела происходит при видимых опасностях трепетание сердца и изменение цвета на лице, приводили в пример Арата, которого почитали они хорошим полководцем, но с которым в сражениях будто бы случились сии перемены.
По умерщвлении Аристиппа он немедленно злоумышлял на Лидиада из Мегалополя, тиранна отечества своего. Лидиад был от природы человек благородный и человеколюбивый. Он подобно другим самовластителям не вдался в эту несправедливость из невоздержания и алчности, но как молодой человек великого духа был вознесен любовью к славе, принял без размышления ложные и пустые слова касательно верховной власти, представляющие ее как приобретение божественное и удивительное, и он сделался тиранном, но вскоре пресытился величием самовластия. Ревнуя к Арату, который был тогда во всей славе своей, и боясь его козней, принял похвальнейшее намерение освободить себя от ненависти, от страха, от окружающих себя стражей и телохранителей и сделаться благодетелем своего отечества. Он призвал Арата, отказался от своей власти и город свой присоединил к Ахейскому союзу. Ахейцы превозносили его и избрали полководцем своим. Лидиад, желая превзойти славою Арата, предпринимал разные дела, которые казались ненужными, и между прочим хотел выступить с войском против лакедемонян. Арат противился ему и тем заставил думать, что завидует Лидиаду. Когда тот вторично был избран полководцем, то Арат явно ему противодействовал и старался о том, чтобы предводительство дано было другому, ибо он сам, как замечено выше, предводительствовал ахейцами через год. Лидиад пользовался всеобщим расположением до третьего предводительства; он и Арат управляли попеременно через год, но наконец он объявил себя явным врагом Арата, много раз обвинял его перед ахейцами и наконец был ими отвергнут, ибо оказалось, что он притворными свойствами состязался с истинной и чистой добродетелью. Эзоп говорит, что некогда кукушка спрашивала у малых птиц, зачем они бегут от нее. Они ей отвечали: «Затем, что ты будешь когда-нибудь ястребом». Равным образом на Лидиада, со времени его тираннии, падало всегда некоторое подозрение, которое уменьшало доверенность к его преображению.
