После того Клеомен проиграл большое сражение при Селласии, оставил Спарту и отплыл в Египет. Антигон поступил с Аратом со всей справедливостью и благосклонностью, отправился в Македонию, где занемог и послал в Пелопоннес наследника престола Филиппа, который едва достиг юношества, с приказанием обращать внимание к Арату, через него иметь сношение с городами и сделаться известным ахейцам. Арат принял Филиппа и, внушив ему великую привязанность к себе, честолюбие и ревность к делам Греции, отослал его в Македонию.
По смерти Антигона* этолийцы, презирая ахейцев за их недеятельность, которые, привыкнув защищаться чужими руками и укрываться под щитом македонян, проводили время в праздности и беспорядке, напали на Пелопоннес. Они опустошили города Патры и Димы, так сказать, мимоходом; потом вступили в Мессению и разоряли ее. Арат досадовал на происходящее, видя, что тогдашний полководец Тимоксен был в нерешимости и медлил, ибо время полководства его приходило к концу; и будучи сам избран полководцем после него, принял начальство пятнадцатью днями прежде, нежели как следовало, дабы подать помощь мессенцам. Собрав ахейцев, мало искусившихся в оружиях и духом ослабших к военным предприятиям, он был побежден при Кафиях. Его винили в том, что предводительствовал в сем деле слишком горячо и дерзко; он унизился духом и потерял всю надежду так, что, хотя впоследствии этолийцы подавали ему случай напасть на них, однако он от того удержался и позволил им предаваться в Пелопоннесе всевозможным бесчинствам с великою наглостью и необузданностью. Ахейцы опять простирали руки к Македонии и призывали Филиппа обратиться к греческим делам, надеясь, что он по причине благосклонности и доверенности своей к Арату будет поступать с ними кротко и охотно исполнять их желания.
Но Апеллес, Мегалей* и другие придворные тогда в первый раз стали клеветать на Арата. Царь, будучи убежден их словами, содействовал его противникам и старался об избрании Эперата в ахейские полководцы. Когда же Эперат был вовсе пренебрегаем ахейцами, а Арат не радел о делах, и ничего полезного не производилось, то Филипп познал, что сделал важную ошибку. Он обратился опять к Арату и предался ему; дела имели во всем успех; сила и слава Филиппа возрастали. По этой причине Филипп был в зависимости от него, как обязанный ему своими успехами и возвышением.
Арат показал себя человеком, искусным управлять не только демократией, но и царством. Правила и свойства его являлись во всех действиях этого государя, наводя на них некоторую блистательную краску. Снисхождение молодого Филиппа к проступившимся лакедемонянами, кроткое с критянами обхождение, которым в немногие дни привязал к себе весь их остров, поход против этолийцев, которого следствия были чрезвычайно действительны, прославили Филиппа, как послушного, а Арата – как благоразумнейшего.
По этой причине придворные еще более завидовали ему и, не могши ничего произвести тайными доносами, ругали его уже явно и с великой дерзостью и нахальством оскорбляли его за пиршествами. Злоба их дошла до того, что однажды после ужина, когда Арат уходил в свой шатер, они преследовали его, кидая на него камнями. Филипп пришел в такой гнев, что наложил на них двадцать талантов пени, но впоследствии их умертвил, приметя, что они старались портить и расстроить дела его. Но при благоприятствующем счастье душа его исполнилась высокомерия; в ней возникли многие страсти, а врожденные в нем пороки, преодолев принуждение, противное его природе, мало-помалу обнаруживались и показывали его свойства во всей наготе их. Во-первых, он посрамил ложе молодого Арата. Эта связь долгое время была скрыта, ибо Филипп жил в доме их, как гость. Потом становился жестче к греческим республикам и явно уже отдалял от себя Арата.
Начало к взаимному подозрению подали мессенские дела. Мессенцы были в раздоре между собою. Арат опоздал прийти к ним на помощь, а Филипп, придя в город днем прежде его, внушил в гражданах ярость одних к другим. Предводителей мессенских спрашивал, ужели у них нет законов против черни. Разговаривая же частно с вожаками народа, говорил: «Ужели у вас нет рук против тираннов?» Этими словами обе стороны ободрились, и власти хватали демагогов, а те, собрав народ, умертвили начальствующих и без малого двести человек других.
Это жестокое дело было подстроено Филиппом, который ожесточил еще более мессенцев друг против друга. Арат, по прибытии своем в Мессену, оказывал явное на это негодование и не удержал сына своего, который делал Филиппу жестокие упреки и укоризны. Этот молодой человек весьма любил Филиппа и между прочим сказал ему: «Поступив таким образом, ты более мне не кажешься прекрасным, но самым дурным». Филипп ему противоречил, хотя в продолжение речи молодого Арата показывал, что в ярости своей хотел говорить, и часто издавал незначащий крик. Однако, как будто бы перенес с кротостью представления старого Арата и был от природы снисходителен и умерен, он подал ему руку, поднял с театра и повел его к Ифомате для принесения жертвы Зевсу и для обозрения места. Ифомата* есть положение, столь же крепкое, как и Акрокоринф, и когда в ней охранное войско, то овладеть ею весьма трудно и наступающие нелегко к нему могут приблизиться. Филипп, взойдя наверх, принес жертву, и когда прорицатель подал ему внутренности вола, то он подхватил их обеими руками, показывал Арату и фаросцу Деметрию*, подносил то к тому, то к другому и спрашивал, что они видят в них: занимать ли ему крепость или возвратить его мессенцам? Деметрий, рассмеявшись, сказал: «Если в тебе душа прорицателя, то ты оставишь сие место, если же душа царская, то схватишь вола за оба рога»; он разумел Пелопоннес, давая тем знать, что если бы Филипп занял Ифомату и Акрокоринф, то весь Пелопоннес был бы ему покорен и в его власти. Арат долго безмолвствовал; Филипп просил его сказать свое мнение. Арат сказал ему: «Государь! Много высоких гор на Крите и в областях беотийцев и фокейцев; много скал возвышается над поверхностью земли. Есть и в Акарнании на берегу моря и в твердой земле многие места, чрезвычайно крепкие и неприступные; ты не занял ни одного из них, однако все довольно повинуются повелениям твоим. Одни разбойники гнездятся в скалах и имеют убежище на крутых местах. Для царя нет ничего крепче и могущественнее доверенности и милости к народам. Эти свойства открывают тебе и Пелопоннес, и Критское море; на том основываясь, ты, будучи еще так молод, сделался одних предводителем, других государем». Арат продолжал говорить, как Филипп возвратил прорицателю внутренность, а Арата взяв за руку, сказал: «Так будем идти той же стезею». Как бы он был принужден к тому Аратом, который отнимал у него город.
Арат уже удалялся от двора и мало-помалу прекращал короткую связь с Филиппом. Когда сей государь переехал в Эпир и просил Арата быть при нем, то он отказался и остался в Пелопоннесе, боясь обесславить себя принятием участия в его поступках. Филипп потерял постыдным образом корабли, которые были отняты у него римлянами; он не имел ни в чем успеха, возвратился в Пелопоннес и опять предпринял обманывать мессенцев, но так как его замыслы не утаились, то он явно уже обижал их и разорял их область. Арат порвал окончательно с ним. Он уже сведал об оскорблении, оказанном его сыну обольщением его жены, и был тем весьма огорчен; однако скрывал это от сына своего, ибо он бы ничего более не приобрел, но узнал бы только оказанное ему оскорбление, и не имея способов отомстить.
