Отон пользовался благосклонностью Сенеки, который убедил Нерона послать его претором к лузитанцам на берег Океана. Отон в сем звании был для подчиненных не дурным и не тягостным начальником, ибо знал, что это начальство дано ему для сокрытия и смягчения его заточения. Когда Гальба возмутился против Нерона, то Отон прежде всех правителей к нему присоединился, принес все серебро и золото, которое было у него в чашах и столах, и дал его для перелития в монету; сверх того подарил Гальбе служителей своих, которые были обучены прислуживать государю. Сверх того был верен во всем Гальбе; он показал себя в опытности в делах не менее всякого другого и в продолжение нескольких дней дороги сидел с Гальбой на одной колеснице. По пути он приобрел благосклонность Виния своим обхождением и подарками и уступкой ему первого места при Гальбе. Таким образом, он еще тверже был вторым после него, но превосходил тем, что не навлекал на себя зависти, содействовал просителям в нуждах их даром, будучи ко всем приветлив и снисходителен. Более всего он оказывал помощь военным людям, многих производил в высшие чины, частью прося о них императора, частью Виния и отпущенников Икела и Азиатика, которые были в большой силе при дворе. Всякой раз как он угощал Гальбу, он подкупал когорту, которая охраняла императора, каждому воину давая по золотой монете; казалось, он делал это дабы более почтить императора, между тем как он действовал против него и старался приобрести благосклонность воинов.
Когда Гальба начал помышлять о наследнике, то Виний предложил ему Отона. Он это делал не даром, но в надежде выдать за Отона дочь свою.
Отон дал ему обещание жениться на ней, как скоро был усыновлен Гальбой и обнародован преемником державы. Гальба при всяком случае предпочитал общее благо собственному. Он искал не того, который был ему приятнейшим, но того, кто мог быть полезнейшим римлянам. Нет сомнения, что он не избрал бы Отона наследником собственного имения своего, зная его невоздержание и расточительность, равно как и то, что он утопал в долгах, простиравшихся до пяти миллионов. По этой причине, услышав предложение Виния, он замолчал и с кротостью отложил свое завещание до другого времени. Он сделал консулом и товарищем своим Виния; казалось, что он в начале нового года объявит преемника. Военные люди желали, чтобы Отон был избран предпочтительнее других.
Между тем, как он еще медлил и рассуждал о том, возгорелась германская война. Все вообще военные люди ненавидели Гальбу за то, что не дал им обещанного подарка, но германские воины имели собственные неудовольствия. Во-первых, они досадовали за Вергиния Руфа, с бесчестием отверженного Гальбой, во-вторых, за то, что воевавшие с ними галлы получили от него подарки, что все те были наказываемы, которые не приставали к Виндексу, которому один Гальба оказывал благодарность, одного он по смерти чтил и праздновал его память общественными приношениями, как бы им одним он был возведен на императорский престол. Такие слова уже громко разглашаемы были в войске, как настало первое число первого месяца, называемое январскими календами. Флакк собрал воинов к себе для принятия присяги, которую они по обычаю приносят императору. Воины собрались к нему, низложили и изломали изображение Гальбы, сами поклялись в верности сенату и народу римскому и разошлись. Предводители войска начали бояться безначалия столько же, как и возмущения. Некто из них сказал другим: «Что с нами делается, соратники? Мы и другого начальника не избираем и настоящего не сохраняем, как будто бы мы отвергли не Гальбу, но всякого начальника и самое над собою начальство. Оставим Флакка Гордеония, он не что иное, как тень и призрак Гальбы. Только на один день дороги отстоит от нас Вителлий, управляющий остальной Германией; отец его был цензором, трижды удостоился консульства и некоторым образом управлял вместе с Клавдием Цезарем. Бедность, которой его упрекают, служит доказательством его доброты и высоких чувств. Изберем его, соратники; докажем свету, что мы лучше иберов и лузитанцев умеем избирать императора».
Между тем как одни на то соглашались, а другие нет, один знаменосец вышел тайно из стана и возвестил о том Вителлию, который ночью угощал многих приятелей у себя. Слух сей распространился в войске, и Фабий Валент, предводитель легиона, приехав на другой день с многими конными, приветствовал Вителлия императором. В прежние дни Вителлий, казалось, отвергал и отказывался от власти, боясь ее великости, но тогда, будучи, говорят, обременен вином и обеденной пищей, выступил в средину и согласился на все. Воины дали ему название Германика; он не принял имени Цезаря. Вскоре и войско Флакка, забыв свою похвальную и демократическую присягу, данную сенату, поклялось в верности императору Вителлию и обязалось исполнять его повеления.
Таким образом Вителлий был провозглашен императором в Германии. Гальба, известившись об этом возмущении, не откладывал более усыновления. Зная, что некоторые из друзей его хотят ходатайствовать за Долабеллу*, остальные же за Отона, между тем как он ни того, ни другого не одобрял, вдруг, не сказав никому ни слова, призвал Пизона*, сына Красса и Скрибонии, которых Нерон умертвил, – молодого человека, который к прочим своим добродетелям присоединил благопристойность и строгость нравов в высшей степени. Гальба пошел в стан, дабы провозгласить его Цезарем и наследником. При самом его выходе из двора показались важные знамения, а как скоро он начал в стане частью говорить, частью читать, то столько раз ударили громы и засверкали молнии, такой дождь пролился и такой туман распространился по стану и по городу, что, без сомнения, божество не принимало и не одобряло усыновления, что ничего доброго от того не воспоследует. Воины были унылы и недовольны, ибо и тогда не получали подарка.
Однако присутствующие удивлялись Пизону, который голосом и видом своим показывал, что принимал сию милость без восхищения, хотя не без чувства; напротив того, на лице Отона видно было, что он был исполнен негодования и гнева, лишась надежды, которую он прежде имел и едва не достигнул. Он почитал причиной неисполнения надежд своих ненависть и неблагорасположение к нему Гальбы. По этой причине он беспокоился и о будущем. Боясь Пизона, ненавидя Гальбу и гневаясь на Виния, удалился он, возмущенный многоразличными страстями. Кинуть совершенно надежду и отказаться от всего не позволяли ему халдеи и гадатели, всегда при нем бывшие, особенно же Птоломей, который основывался на прежних частых предсказаниях своих, что Нерон не убьет Отона, но умрет прежде него и что Отон переживет и будет начальствовать над римлянами, а как первое сбылось, то он просил Отона и в последнем не отчаиваться. Не менее побуждали его и те, кто тайно принимал участие в его неудовольствии и негодовал на оказываемую ему неблагодарность. Многие из тех, кто при Тигеллине и Нимфидии были в чести, тогда будучи отвержены и унижены, приставали к нему, принимали участие в его печали и раздражали гнев.
Между тем Ветурий и Барбий, из которых один был оптион, а другой тессерарий*, – первый соответствует помощнику центуриона, а другой, его помощник, разносит пароли воинам – и с ними Ономаст, отпущенник Отона, приходя к воинам, одних обольщали деньгами, других надеждами. Воины были уже испорчены и искали только благовидного предлога, ибо когда бы войско было здравомыслящее и верное, то не было бы возможно, чтобы оно возмутилось за четыре дня, которые прошли между усыновлением и убиением. Пизон и Гальба были умерщвлены в шестой день после усыновления (по римскому исчислению, восемнадцатый перед февральскими календами).
