В этот день рано поутру Гальба приносил жертву в Палатине в присутствии друзей своих. Жрец Умбриций, взяв в руки внутренность животного и взглянув на нее, сказал без всяких околичностей, что весьма ясно, что видит знамения великого возмущения и опасность со злоумышлением, висящую над императором – божество словно само отдавало Отона, который стоял позади Гальбы и обращал великое внимание на то, что говорил и показывал Умбриций. Он был в сильном беспокойстве, от страха изменялся беспрестанно в лице, как вдруг появился отпущенник Ономаст и сказал, что архитекторы уже дома ожидают его. Эти слова означали время, в которое надлежало Отону выйти навстречу воинам. Он сказал, что купил ветхий дом и что хочет показать продавцам места, которые требуют починки. Он удалился, сошел на форум через так называемый Тибериев дом и шел к площади, где стоял Золотой столб, к которому примыкают все проложенные по Италии дороги.
Число тех, кто первые здесь приняли Отона и поздравили императором, простиралось, говорят, не более двадцати трех. По этой причине, хотя был в опасностях душою тверд и дерзок, не по неге тела и женоподобия души своей он оробел и хотел отстать, но присутствующие не пускали его; они с обнаженными мечами, обходя его носилки, велели его поднять, между тем как Отон несколько раз кричал, что погиб и побуждал носильщиков нести скорее. Некоторые слышали эти слова и не столько были встревожены, сколько приведены были в удивление по причине малого числа тех, кто дерзнул на сие дело. Между тем, как несли его через форум, попались им воины в таком же числе, потом приставали к ним другие по три и по четыре; они все соединились и провозгласили его Цезарем, поднимая вверх мечи свои. Трибун Марциал, охранявший стан, как говорят, ничего не сказал; он был поражен этой неожиданностью и, испугавшись, позволил им войти. Как скоро Отон был уже во внутренности стана, то никто ему не противился. Те, кто не знал того, что происходило, будучи по одному и по два окружаемы теми, кто все знал и был участниками заговора, сперва из страха, потом по убеждению последовали за ними.
Гальба получил вскоре на Палатине это известие в присутствии еще жреца, когда внутренность жертвы была еще на руках их, так что и те, кто к подобным явлениям не имеет никакой веры, были приведены в изумление и удивлялись божеству. С площади стекался многоразличный народ; Виний, Лакон и некоторые отпущенники с обнаженными мечами окружили Гальбу; Пизон вышел и говорил с телохранителями, которые стерегли двор.
К иллирийскому легиону, который стоял у Випсаниевого портика, послан был Марий Цельс, человек храбрый, дабы предупредить его.
Гальба хотел выступить, но Виний не допускал его; Цельс и Лакон, напротив того, его побуждали и сильно упрекали Виния. Вдруг распространился слух, что Отон убит в стане. Вскоре Юлий Аттик, человек, довольно значащий среди телохранителей, пришел с обнаженным мечом и кричал, что убил врага Цезаря; он пробрался сквозь толпу и показал Гальбе окровавленный меч свой. Гальба, взглянув на него, сказал: «Кто тебе приказал?» Аттик отвечал: «Верность и присяга, которую я тебе дал». Народ криком своим изъявлял одобрение и плескал руками; Гальба вошел в носилки, желая принести жертву Юпитеру и показаться гражданам.
Как скоро достигнул форума, то как будто бы ветер переменился, получил он известие, что Отон обладает войском; как бывает обыкновенно среди великого множества народа, одни кричали ему, чтобы он воротился, другие, чтобы шел вперед; одни – ничего не бояться, другие – не верить; носилки, как среди волнения моря, были носимы туда и сюда и беспрестанно были в опасности опрокинуться. Сперва показалась конница, потом тяжелая пехота, которая неслась через Павлову базилику и издавала один громкий крик – чтобы частные лица разошлись. Народ бегал, но не расходился; он всходил на галереи и возвышенные места площади, дабы смотреть, как на некое зрелище. Как скоро Атилий Вергилион бросил на землю изображение Гальбы, то это было знаком к началу нападения; на носилки были пущены дроты; но как в них не попали, то приблизились с обнаженными мечами. Никто не защищал Гальбу, никто их не останавливал – кроме одного человека, по имени Семпроний Денс, сотника; его одного, среди стольких тысяч, узрело Солнце достойным Римской державы; он не получил от Гальбы никакого особенного благодеяния, но повинуясь долгу и закону, он стал перед носилками. Сперва поднял он палку, которой сотники наказывают виновных воинов, и кричал нападающим, чтобы они щадили императора, но как они вступили с ним в сражение, то он обнажил меч и долгое время защищался, пока наконец не получил рану в подколенок и упал.
Носилки были опрокинуты у так называемого Курциева болота (Lacus Curtius), и Гальба вывалился на землю; воины, стекшись, поражали его, одетого в броню. Гальба, подставляя горло, говорил им: «Разите, если это полезно римскому народу». Он получил многие удары в бедра и в руки, а убил его, как многие говорят, воин пятнадцатого легиона, по имени Камурий. Иные называют его Теренцием, другие Леканием или Фабием Фабулоном. Говорят, что, отрубив голову и не могши ее держать по причине ее лысины, он нес ее в своем плаще. Те, кто был с ним, не позволяли ее скрывать, но понуждали всем показать свой подвиг; он наткнул на копье голову старца, который был кротким правителем, первосвященником и консулом; потом шел бегом, подобно вакханкам, часто оборачиваясь и потрясая копьем, окропляемым кровью. Когда голова принесена была к Отону, то он вскричал: «Это ничего, соратники! Голову Пизона покажите мне!» Вскоре была и она принесена. Молодой Пизон, будучи ранен, убежал, догнан неким Мурком и умерщвлен при храме Весты. Умерщвлен и Виний, хотя он признавался, что был сообщником заговора против Гальбы, он кричал, что умирает вопреки желанию Отона. Однако воины отрезали голову и ему и Лакону и принесли к Отону, требуя награды. Как говорит Архилох:
Упало мертвых семь, и мы попрали их —
Убийц нас тысяча…
Так в тогдашнее время многие из тех, кто не имел участия в убиении Гальбы, показывали руки и тоги свои в крови и просили даров, подавая Отону просьбы. По просьбам их отыскано было впоследствии сто двадцать человек, которых Вителлий отыскал и всех умертвил.
В стан пришел и Марий Цельс, которого многие винили в том, что он убеждал воинов помогать Гальбе; воины требовали, чтобы он был умерщвлен, но Отон того не захотел. Однако, боясь противоречить воинам, сказал, что убьет Цельса еще не скоро. Он велел связать его и предал самым верным людям своим для охранения.
Немедленно собран был сенат. Как будто бы сенаторы были уже не те, или как будто бы боги были уже другие, они сошлись и принесли Отону клятву, которую он сам дал и не сохранил. Они провозгласили его Цезарем и Августом тогда, когда еще обезглавленные тела в консульских одеждах валялись по площади. Когда в сих головах уже не было никакой нужды, то голова Виния продана его дочери за две тысячи пятьсот драхм; голову Пизона получила его жена Верания по просьбе ее, а голова Гальбы – рабу Патробию*. Этот раб, взявши ее и всеми средствами надругавшись над нею, бросил ее туда, где погребают тела тех, кого казнят по приказанию Цезарей. Место это называют Сессорием. По приказанию Отона тело Гальбы было взято Гельвидием Приском, а похоронено ночью вольноотпущенником Аргием.
