Такова была участь Гальбы, человека, который ни родом, ни богатством не уступал многим римлянам, а родом и богатством вместе первенствовал среди всех своих современников; который в продолжение пяти царствований жил с честью и славою. Он более своею славою, нежели своею силою низложил Нерона. Ни один из умертвивших его не был почтен достойным верховной власти; они и сами себя не почитали таковыми. Гальба был призван к сему достоинству, повинуясь призывающим, и своим именем умножил смелость Виндекса. Движение его, в начале называемое мятежом и беспокойством, превратилось в междоусобную войну, как скоро получило начальником мужа, достойного правления. По этой причине полагая, что не он принимает правление, но себя дает правлению, хотел начальствовать над теми, кто покорился Тигеллину и Нимфидию, как Сципион, Фабриций и Камилл управляли древними римлянами. Обремененный старостью, был он в отношении к войску истинным императором и достойным древних времен Рима; но предал себя Винию и Лакону и своим отпущенникам, которые все продавали за деньги, – так же как Нерон отдал себя во власть самым жадным людям, – и не оставил никого, кто бы желал его власти, хотя многие соболезновали о его смерти.
Отон
На другой день поутру новый император пришел на Капитолий и принес жертву. Он велел привести к себе Мария Цельса, принял его благосклонно, говорил с ним и советовал ему лучше забыть причину оказанной ему обиды, нежели помнить прощение. Цельс отвечал с благородством и чувством, что самая вина его служит доказательством его верности, ибо ставится ему в вину сохранение верности к Гальбе, которому он не был обязан никакой благодарностью. Все присутствующие уважили обоих, довольно было и войско. В сенате Отон говорил с великой кротостью и снисхождением. Часть времени, которое оставалось ему быть консулом, уступил Вергинию Руфу; он оставил консульское достоинство всем тем, кому оно было назначено Нероном и Гальбой. Он наградил священством особ, которым сие следовало по летам их и славе. Сенаторам, изгнанным при Нероне и возвратившимся при Гальбе, отдал имущества, которые оставались еще непроданными. Первейшие и знаменитейшие мужи, приведенные прежде в ужас, как будто бы правление вдруг попало в руки какой-либо фурии или злого духа, а не человека, одушевились лучшей надеждой к верховной власти, которая, так сказать, им улыбалась.
Равным образом и всех других римлян ничто столько не усладило и не привязало к императору, как наказание Тигеллина. Забыто было уже, что он мучился страхом наказания, которое республика требовала, как общественный долг, и что он претерпевал жесточайшие болезни телесные; между тем благоразумные люди почитали последним и стоящим многих смертей наказанием его мерзкое и срамное общество с подлейшими женщинами и распутство, которому по невоздержанию своему предавался еще, несмотря на то, что претерпевал мучения смерти. Однако многие досадовали еще, зачем он видит свет солнечный, которого многие знаменитые люди лишились из-за него. Отон послал воинов поймать его в имении близ Синуессы; он там жил в надежде убежать далее, ибо тут стояли корабли. Посланного для задержания его старался он склонить деньгами, дабы он его пропустил, но не имел в том успеха. Несмотря на то, он дал ему тем не менее подарки, просил его подождать, пока он выбреет себе голову; взял бритву и перерезал себе горло.
Цезарь, доставив народу это справедливейшее удовольствие, не вспомнил никакой частной обиды, самому ему оказанной. В угождение народу сперва не отвергал даваемого ему в театрах прозвания Нерона; и когда некоторые поставили на открытых местах Нероновы изображения, то он тому не препятствовал. Клувий Руф говорит, что в Иберии получены были грамоты, которые даются в дорогу гонцам с письмами; в них имя Нерона было приложено к имени Отона. Отон, заметив, что лучшим гражданам было то неприятно, перестал оное принимать.
Таким образом, правление его утверждалось, но войско беспокоило его тем, что советовало ему беречься знатных, не верить им и угнетать их или потому, что, из приверженности к императору, в самом деле боялось за него, или искало предлог, дабы все тревожить и возмущать. Когда Отон послал Криспина для приведения из Остии семнадцатой когорты, и Криспин готовился еще ночью к отъезду и клал оружия на возы, то самые дерзкие из воинов кричали, что Криспин имел в уме своем пагубные намерения; что сенат предпринимает новые перемены; что везут оружия не для Цезаря, но против Цезаря. Эти слова были разнесены по войску и раздражали многих; одни хватались за возы, другие умертвили двух сотников и самого Криспина, которые им противились. Все, наконец, вооружились, призывали друг друга на помощь Цезарю и устремились на Рим. Узнав, что у Отона ужинало восемьдесят сенаторов, они обратились к дворцу, говоря, что уже настало время к умерщвлению Цезаревых врагов всех вместе. Город был в великом смятении, все боялись, что будет грабеж; двор был в тревоге; Отон в недоумении. Хотя он страшился за сенаторов, но сам был им страшен; он видел, что они, испуганные и безгласные, вперили взоры свои на него; из них некоторые с женами и детьми пришли к ужину. Отон послал префектов с повелением переговорить с воинами и укротить их; и в то же время велел приглашенным к ужину сенаторам выйти другими дверьми. Они едва успели вырваться сквозь воинов, которые теснились к залу и спрашивали, куда делись враги Цезаря? Отон, стоя на ложе, много говорил к успокоению их, употреблял просьбы, не щадил и слез своих и с трудом их отослал. На другой день, подарив каждому воину по тысяче двести пятьдесят драхм, он вступил в стан и, хваля войско за усердие и приверженность к нему, говорил, что некоторые из них строят козни и что они представляют с дурной стороны умеренность его и постоянство воинов. Он изъявлял желание, чтобы воины ненавидели сих зломыслящих людей и содействовали ему в отыскании их. Все одобрили его речи и просили о наказании виновных. Отон взял двух воинов, о которых никто не стал бы жалеть, когда бы они были наказаны, и удалился.
Одни удивлялись перемене Отона, верили ему и начинали его любить; другие почитали все действием необходимости по обстоятельствам политики и думали, что он старается приобрести благосклонность народа по причине угрожающей войны, ибо уже получено было верное известие, что Вителлий принял достоинство и силу императора. Гонцы часто приходили с объявлением, что Вителлий продолжает путь свой далее. Другие извещали, что войска в Паннонии, Далмации и Мезии согласно с предводителями своими признали Отона. Вскоре получены были от Муциана и от Веспасиана дружественные письма, один из них был в Сирии, другой в Иудее; оба предводительствовали сильными войсками. Эти обстоятельства ободрили Отона, который писал Вителлию и увещевал его мыслить так, как прилично воину, обещаясь ему дать много денег и город, в котором может провести в тишине спокойную и приятную жизнь. Вителлий отвечал ему сначала притворной покорностью, но впоследствии, будучи раздражены один на другого, они писали друг другу письма в неблагопристойных и ругательных выражениях; и хотя оные были не ложные, однако каждый из них безрассудно и смешно приписывал другому те постыдные дела, которые были общи обоим, ибо трудно сказать, в котором из них были в меньшей степени распутство, нега, неопытность в военном деле и множество долгов по причине прежней бедности.
