Некто из прекраснейших юношей по имени Антифат обходился с ним сперва весьма гордо, а во время его славы стал оказывать ему почтение. «Молодой человек, – сказал ему Фемистокл, – хотя поздно, но оба вместе мы образумились».
Обыкновенно говаривал он, что афиняне не любят и не почитают его, но поступают с ним как с платаном: во время бури и опасности под ним укрываются, а в хорошую погоду – щиплют и обсекают его ветви.
Некто с острова Сериф* сказал ему, что он не сам по себе славен, но по своему отечеству. «Ты правду говоришь, – сказал ему Фемистокл, – ни я не прославился бы, будучи уроженцем Серифа, ни ты, будучи афинянином».
Один из военачальников, оказав республике некоторую услугу, гордился пред Фемистоклом и сравнивал с его делами свои дела; Фемистокл сказал ему: «Некогда спорил с праздником следующий за ним день и говорил ему: “Нет тебе ни малейшего отдыха; ты отягчен работой и трудами, а во мне люди наслаждаются спокойно всем готовым”. “Это правда, – отвечал на то праздник, – но когда бы меня не было, не было бы и тебя”. Итак, – продолжал Фемистокл, – когда бы меня не было, где бы теперь вы были?»
Сын его управлял совершенно своей матерью, а через мать и им самим. Фемистокл в шутках утверждал, что сын его властью превышал всех греков, ибо афиняне, говорил он, управляют греками, я – афинянами, мною – его мать, матерью же он.
Желая во всем быть от других отличным, продавая некогда одно из своих поместий, приказал объявлять, что оно имеет и хорошего соседа.
Из женихов своей дочери доброго предпочел он богатому, говоря при том, что ищет более человека, имеющего нужду в деньгах, нежели денег, имеющих нужду в человеке.
Таковы суть достопамятные его изречения*.
По окончании упомянутых великих подвигов он предпринял возобновить Афины* и обнести их стенами, склонив эфоров, как пишет Феопомп, деньгами, дабы в том ему не препятствовали, а как другие говорят, обманув их. Под предлогом посольства он прибыл в Спарту*. Спартанцы жаловались, что афиняне укрепляют свой город, и Полиарх, посланный нарочно из Эгины, свидетельствовал и предлагал им для осмотра отправить в Афины посланников, желая, с одной стороны, выиграть довольно времени для постройки стен, а с другой – чтобы афиняне могли удержать спартанских посланников в залоге вместо себя. Это так и случилось. Лакедемоняне, узнав истину, не оказали никакого ему оскорбления, но отпустили его, скрывая свою досаду.
Потом начал он строить Пирей, приметив удобность и хорошее положение пристани. Он хотел весь город обратить к морю. В этом поступал он некоторым образом против политики древних афинских царей, которые, как известно, желая отклонить граждан от моря и приучить их жить земледелием без мореплавания, выдумали басню, что Посейдон и Афина спорили между собою о том, кому быть покровителем страны Аттической; Афина одержала победу, показав судьям масличное дерево*. Фемистокл не «приклеил Пирей» к городу, как говорит комической стихотворец Аристофан*, но соединил город с Пиреем и землю с морем. Это усилило народ против аристократов и исполнило его дерзостью, ибо вся сила республики перешла в руки к мореходам, начальникам гребцов и кормчим. По этой причине трибуну на Пниксе, которая смотрела на море, обратили впоследствии так называемые тридцать тираннов к твердой земле*, будучи уверены, что владычество над морем производит народоправление и что земледельцы менее ненавидят олигархию или малоначалие.
Фемистокл возымел еще большие намерения о морской силе. По отступлении Ксеркса греческий флот пристал к Пагасам*, дабы там зимовать. Фемистокл в Народном собрании афинян сказал, что знает нечто весьма выгодное и полезное для них, но которое должно держать в тайне от народа. Афиняне велели ему сообщить о том одному Аристиду и привести в исполнение, если он то одобрит. Фемистокл открыл Аристиду, что мысль его была та, чтобы сжечь греческий флот. Аристид, представ пред народом, объявил, что нет ничего полезнее и вкупе несправедливее того, что Фемистокл произвести намеревается; афиняне запретили ему более предлагать о том.
Лакедемоняне в собрании амфиктионов предлагали исключить из сего собрания все города, которые не содействовали грекам против персов. Фемистокл, боясь, чтобы по удалении фессалийцев, фивян и аргосцев спартанцы не завладели совершенно голосами и не делали всего по своей воле, высказался в пользу этих городов и переменил мнение пилагоров*. Он представил им, что только тридцать один город участвовал в войне и что большая их часть весьма маловажна; что, выключив из этого союза всю Грецию, должно опасаться, чтобы совет амфиктионов не был во власти двух или трех больших городов. Этим более всего навлек он на себя ненависть лакедемонян; по этой причине старались они о возвышении Кимона, противополагая его в правлении республики Фемистоклу.
Фемистокл был ненавистен и другим союзникам, ибо объезжал острова и собирал с них деньги. Геродот сохранил нам слова, сказанные им жителям Андроса, у которых он требовал денег, и ответы их на оные. Фемистокл сказал им: «Я прибыл к вам с двумя могущественными богами – с убеждением и насилием». Андросцы ответствовали: «И мы имеем у себя двух великих богов: бедность и недостаток, которые нам запрещают выдать требуемые деньги». Тимокреонт, родосский стихотворец, в одной песне язвительно нападает на Фемистокла за то, что других изгнанников за деньги возвратил в отечество их, а его, приятеля своего, с которым был связан гостеприимством, предал для денег. Он говорит следующее:
Коль хочешь ты, хвали Павсания, Левтихида,
Ксанфиппа храброго*; хвалю я Аристида.
В Афинах не было правдивее его.
Тобою же мерзит, о Фемистокл, Латона;
Предатель, лжец, злодей! Не ты ль Тимокреонта,
Гостеприимника и друга своего
Отечества лишил, корыстно покоренный?
Тремя талантами сребра обогащенный,
Ты поднял паруса! О! Если б глубина
Сокрыла и его, и все его дела!
Одних неправедно он возвращал во грады;
Других неправедно лишал домов, отрады.
Иных же умерщвлял – и деньги собирал!
На Истме он потом народ весь угощает,
Холодное гостям там мясо предлагает;
Спокойно каждый ел и от души желал,
Хозяину сему, чтоб не прожить и года.
Тимокреон с большей колкостью и явною дерзостью поносит Фемистокла по изгнании его и осуждении в песни своей, которая так начинается:
Муза! Прославь песню эту в Греции —
то прилично и справедливо.
Говорят, что Тимокреонт был изгнан за мидизм* и что в осуждении Фемистокл подал голос против него. Когда же и Фемистокла обвиняли в мидизме, то Тимокреонт писал следующее:
Тимокреонт один не входит в дружбу с мидом.
Не я один с пятном: есть много и других;
Довольно в Греции, довольно есть лисиц.
Уже афиняне из зависти к Фемистоклу охотно принимали клеветы, на него взносимые; а Фемистокл, принужденный часто напоминать им о делах своих и заслугах, причинял им неудовольствие. Он говорил тем, кто изъявлял на то досаду: «Разве вам тягостно от одних и тех же часто принимать благодеяния?»
