Говорят, что, когда посольство из Спарты прибыло в Афины*, Перикл представлял некоторый закон, запрещающий снять таблицу, на которой было написано народное постановление. Тогда один из посланников по имени Полиалк сказал: «Так не снимай ее, но только переверни; закон сего не запрещает». Слова эти показались остроумными; однако Перикл остался непреклонен. Кажется, он имел частную вражду против мегарян; но дабы сделать ее общественною, ставил им в вину то, что они засеяли священную землю*; он предложил отправить одного и того же вестника к ним и к лакедемонянам для обвинения мегарян. Это постановление Перикла содержит в себе жалобы справедливые и кроткие. Но как посланный вестником Анфемокрит умер и на мегарян падало подозрение в убиении его, то Харин написал постановление следующего содержания: быть непримиримой и вечной вражде с мегарянами; наказывать смертью всякого мегарянина, который вступит в Аттику, и когда полководцы будут присягать по обычаю, то заставлять их клясться; дважды в год чинить нападение на мегарскую землю. Вестника Анфемокрита постановили похоронить у Фриасийских ворот, называемых ныне Дипилон – «Двойные ворота». Мегаряне, защищаясь в убийстве Анфемокрита*, всю вину обращают на Аспасию и Перикла, доказывая то следующими известными стихами из Аристофановой комедии «Ахарняне»:
Афинские молодцы, упившиеся вином,
Блудницу из Мегар Симету похищают.
Обида жестока! Мегарцы в гневе злом,
Им мстя, у Аспасии двух блудниц отнимают*.
Нелегко узнать истинное начало войны. Но все согласно полагают Перикла виновником того, что постановление против мегарян не было уничтожено. Однако одни говорят, что он по величию духа, соединенному с благоразумием, противился миру для пользы республики, будучи уверен, что требование лакедемонян было испытанием уступчивости и что снисхождение было бы сочтено признанием слабости. Другие, напротив, утверждают, что он презрел предложения лакедемонян по упрямству и гордости, для показания своего могущества.
Самая низкая причина, которую, однако, многие утверждают, есть следующая. Ваятель Фидий занимался сооружением кумира. Он был друг Перикла и пользовался великой при нем силой. Одни были неприятелями его из зависти; другие, желая испытать над ним расположение народа к Периклу, подговорили Менона, одного из сотрудников Фидия, предстать перед народом в виде просителя и требовать его защиты в обвинении и доносе на Фидия. Народ принял его благосклонно. В Собрании исследовали дело, и никакого похищения не оказалось, ибо золото с самого начала так было приделано Фидием к кумиру, по совету Перикла, что легко можно было снять его и поверить вес. Это-то Перикл приказал сделать тогдашним обвинителям Фидия; но зависть преследовала Фидия за славу его произведений, особенно когда он, вырезав на щите сражение с амазонками, изобразил себя самого в виде плешивого старца, подъемлющего обеими руками камень, и прекрасно представил Перикла сражающимся с амазонкой. Рука Перикла, поднятая с копьем перед самим лицом его, сделана с великим искусством и как бы хочет прикрыть сходство, которое, однако, с обеих сторон выказывается.
Фидий заключен был в темницу*, где умер от болезни, а как другие говорят, будучи отравлен неприятелями Перикла, дабы тем оклеветать Перикла самого. Народ освободил от всяких податей доносчика Менона по предложению Гликона и приказал полководцам заботиться о его безопасности.
В это самое время Аспасия была обвиняема в безбожии Гермиппом, комическим стихотворцем. Сверх того доносил он на нее, что она принимала к себе свободных женщин, приходивших к Периклу. Диопиф предложил постановление, чтобы донесено было против тех, кто не признавал богов или толковал о небесных явлениях, желая этим навести подозрение на Перикла по причине связи его с Анаксагором*. Поскольку народ охотно принимал эти доносы, то по предложению Драконтида было утверждено постановление, которым повелевалось Периклу представить счеты издержанным деньгам на рассмотрение пританам, и чтобы судьи решили это дело в городе, взяв шары с жертвенника. Но Гагнон исключил последнюю статью постановления; он предложил, чтобы дело это было рассмотрено судьями в числе тысячи пятисот человек, хотя бы обвинение состояло в похищении и дароприятии или просто в несправедливости.
Аспасия была спасена Периклом, который, как свидетельствует Эсхин, пролил в суде обильные за нее слезы и просил судей. Страшась за Анаксагора, выслал его из города и сам провожал его. Когда же в деле Фидия сделался он народу неприятным, то, боясь суда, воспламенил войну, еще не совсем разгоревшуюся и, так сказать, кроющуюся под пеплом, надеясь тем рассеять клеветы и низложить зависть, ибо в делах великих и в крайних опасностях республика ему одному предавала себя и всю власть по причине его могущества и важности. Таковы суть предполагаемые причины, по которым не допустил он народа уступить лакедемонянам; истина же неизвестна.
Лакедемоняне знали, что по низвержении Перикла афиняне будут во всем им уступчивее. По этой причине советовали они им изгнать из республики мерзость, в которой участвовал с материнской стороны Перикл, как Фукидид повествует. Однако последствия были совсем противны их ожиданию. Вместо подозрения и клеветы Перикл пользовался большей доверенностью и почестями у своих сограждан, которые удостоверились, что неприятели более все его боялись и ненавидели. До вступления в Аттику Архидама с пелопоннесским войском Перикл наперед объявил афинянам, что если Архидам, все прочее опустошая, пощадит одни его земли по причине существующей между ним и Архидамом связи гостеприимства или с намерением подать его неприятелям повод к оклеветанию, то уступает республике свои поместья и загородные дома.
Лакедемоняне с многочисленным войском вступили в Аттику вместе со своими союзниками под предводительством царя Архидама*. Опустошая область, дошли они до Ахарн* и расположились станом, предполагая, что афиняне не стерпят сего нашествия; но по внушению гнева и высокомерия захотят сразиться с ними. Периклу казалось опасным вступить в сражение с шестьюдесятью тысячами (таково было их число) хорошо вооруженных пелопоннесцев и беотийцев за свой город. Он укрощал тех, кто хотел непременно сразиться и негодовал на происходящее, говоря им, что срубленные и поверженные деревья скоро вырастают, но трудно заменить умерщвленных мужей.
Перикл не собирал народа, боясь, чтобы не принудили его поступить против предпринятых им намерений. Как кормчий на море при восстании бури, приведя все в порядок и имея все в готовности, действует по правилам своего искусства, пренебрегая слезами и просьбами мореходов, трепещущих и страждущих от морской болезни, так Перикл, заперши город и поставив всюду стражей для безопасности, действовал умом своим, мало заботясь о тех, кто кричал против него и негодовал; хотя многие из друзей его приступали к нему с просьбами, многие из неприятелей его грозили и обвиняли его, многие также пели песни и сатиры, ругаясь и шутя над его военачальством, которое называли робким и предающим все неприятелю.
На него нападал и Клеон*, который, пользуясь негодованием народа на Перикла, вошел в его доверие; как видно из следующих стихов Гермиппа:
Сатиров царь!* Почто не хочешь
С копьем в руке на бой идти?
Ты говоришь о брани смело;
Ты храбрый на словах Телет.
Но ты трепещешь и бледнеешь,
Едва услышишь, как острят
Железо на оселке твердом;
И страшен для тебя Клеон!
Однако ничто не поколебало Перикла; кротко и спокойно сносил ругательства и неудовольствие народа. Выслав сто кораблей против Пелопоннеса, сам не предводительствовал ими, но оставался в городе, сохраняя его и управляя им, доколе не удалились пелопоннесцы. Дабы успокоить народ, недовольный войной, он облегчил его раздачей денег и некоторого количества земли. Жители Эгины были им изгнаны все со своего острова и земля их разделена по жребию между афинянами. Бедствия, претерпеваемые неприятелями, служили также к утешению афинского народа, ибо флот его, объезжая Пелопоннес, опустошил пространную область, деревни и малые города. Сам Перикл, вступив сухим путем в мегарскую область, разорил ее совершенно. Таким образом, неприятели наносили афинянам много зла и сами много претерпевали от них со стороны моря, и потому казалось несомненным, что война прекратится скоро и что воюющие стороны в короткое время утомятся, как предсказал Перикл, если бы некая божественная сила не ниспровергла предположений человеческих. Пагубная моровая язва в первый раз обнаружилась в городе*, истребив цветущую часть народа. Афиняне, томимые болезнью и унывая духом, ожесточились против Перикла. Как одержимые горячкой восстают на врача или отца своего, так они восставали на Перикла. К этому их побуждали его неприятели, которые уверяли, что стечение в городе великого числа народа из предместий произвело болезнь сию, ибо в летнее время все они без различия принуждены были в домах тесных, под шатрами низкими проводить жизнь сидячую и праздную, привыкши прежде жить на чистом и открытом воздухе. Этому виной тот, говорили они, кто войной принудил изо всей области стекаться в город такое множество людей, которых ни к чему не употребляет; но, держа их взаперти подобно скотам, заставляет сообщать друг другу заразу, не переменяя их участи, не подавая им никакого облегчения.
