Алкивиад дал однажды пощечину Гиппонику, отцу Каллия, человеку, имевшему великую славу и силу по своему богатству и по знаменитому роду, не будучи на то побужден ни гневном, ни ссорой, но единственно для смеху, бившись об заклад со своими приятелями. Столь наглый поступок разнесся по всему городу; все на него негодовали. На другой день поутру Алкивиад пришел к дому Гиппоника, постучался у дверей и, представ пред ним, сложил с себя епанчу, предал себя ему и велел сечь и наказывать по своей воле. Гиппоник простил его, забыл гнев свой, и Каллий, сын его, выдал за Алкивиада сестру Гиппарету, с десятью талантами приданого. Когда она родила, Алкивиад требовал от него еще столько же под предлогом, что такой заключили уговор, если у нее будут дети. Но Каллий, боясь злоумышления со стороны его, предстал перед народом и подарил ему имение и дом свой*, если умрет, не оставя по себе детей. Гиппарета была женщина хорошего поведения и любила своего мужа, но, огорченная связью его с многими развращенными женщинами, иностранными и единоплеменными, оставила его дом и ушла к брату своему. Алкивиад о сем не заботился и продолжал жить в свое удовольствие. Супруге надо было подать архонту письмо о разводе не через другого, а лично самой. Она предстала, дабы исполнить закон; но Алкивиад явился к суду, схватил ее и понес через площадь домой; никто не осмелился ему противиться, ни отнимать ее. Она осталась с ним до гроба. Вскоре после того умерла по отплытии Алкивиада в Эфес. Таковое насилие не показалось ни беззаконным, ни бесчеловечным; по-видимому, закон для того и заставляет разводящуюся женщину явиться к суду, чтобы мужу подать случай с нею примириться и удержать ее.
У Алкивиада была удивительная по росту своему и красоте собака, купленная им за семьдесят мин. Он отрубил ей прекрасный хвост. Друзья ему за то выговаривали, уверяя, что все его бранят и ругают за такой поступок. «Итак, – отвечал он с усмешкою, – сбылось то, чего я желал! Мне хочется, чтобы афиняне говорили об этом, дабы не говорили обо мне чего-либо хуже».
Первое его появление в Народном собрании, как говорят, произошло случайным образом, без всякого его намерения. Он шел мимо площади, когда народ шумел, спросил о причине шума и, узнав, что вносят деньги для республики, пошел туда и сделал то же, что и другие. Народ рукоплескал и издавал громкие крики; Алкивиад от удовольствия забыл о перепеле*, который был у него за платьем. Птица испугалась и улетела. Афиняне еще более кричали; многие встали и ловили птицу; Антиох, кормчий, поймал ее и отдал Алкивиаду; и с тех пор был для него весьма любезен*.
Род его, богатство, отличная храбрость в сражениях, великое число друзей и родственников открыли ему свободный доступ ко всем достоинствам республики; но он ничем столько не желал быть силен в народе, как приятностью слова. Что он был красноречив, о том свидетельствуют как комические писатели, так и сильнейший из всех ораторов, который в своей против Мидия речи говорит между прочим, что Алкивиад был красноречивейший человек. Если верить Феофрасту, мужу любопытному в исследовании истории больше всякого философа, Алкивиад был весьма способен изобретать и выдумывать то, что было нужно. Ища же не только то, что должно говорить, но еще как должно самыми приличными словами и выражениями, и не находя их скоро, часто был в недоумении, в самой средине речи останавливался, несколько времени молчал, размышляя и стараясь вспомнить приличное слово, которое его избегало.
Конские заводы его были славны множеством колесниц. Ни одно частное лицо и никакой государь не послал в Олимпию в одно время семи колесниц, кроме одного Алкивиада. На Олимпийских играх победил он и получил вторую и четвертую, как говорит Фукидид, а как Еврипид уверяет, и третью награду, каковая победа блеском и славою выше всякого в подобных вещах честолюбия. Еврипид в песне говорит: «Я воспою тебя, сын Клиния! Прекрасна победа; но всего прекраснее вступить в ристалище на колеснице первым, вторым и третьим и пробежать оное без труда*, трижды увенчаться оливою и вестником быть провозглашен победителем – никто из греков того не удостоился».
Славу эту сделало еще блистательнее соревнование городов. Эфесяне поставили для него шатер, великолепно украшенный; хиосцы кормили его коней и доставляли множество жертвенных животных; лесбосцы снабжали вином и всем потребным для гостей, которых у него было много*. Некоторая клевета или употребленная им хитрость к удовлетворению честолюбия более подали повод о нем говорить. В Афинах был некто по имени Диомед, человек не дурных свойств, друг Алкивиада, желавший получить в Олимпийских играх победу. Услышав, что у жителей Аргоса была общественная колесница, и ведая, что Алкивиад имел в Аргосе великую силу и многих друзей, просил его купить сию колесницу для него; Алкивиад купил, но оставил ее для себя, нимало не заботясь о Диомеде, который изъявил великое неудовольствие и призывал в свидетели богов и людей. Кажется, произошла тяжба; во всяком случае, есть речь об упряжке в защиту сына Алкивиада; в ней, однако, показан истцом не Диомед, но Тисий.
Алкивиад, будучи еще весьма молод, вступил в общественные дела и тотчас унизил прочих демагогов; только Феак, сын Эрасистрата, и Никий, сын Никирата, стояли твердо против него. Последний был уже в летах и почитался лучшим полководцем; а Феак тогда, подобно Алкивиаду, начинал возрастать; он был отпрыском знаменитого рода, но казался ниже своего противника как другими преимуществами, так и красноречием, ибо он был способнее приятно разговаривать и нравиться в частной беседе, нежели выдерживать споры в Собрании; как говорит Эвполид, он был
Искусный говорун, слабейший всех вития.
Есть речь, писанная Феаком, против Алкивиада, в которой между прочим писано, что Алкивиад ежедневно употреблял как свои многие золотые и серебряные сосуды, принадлежавшие городу и служившие к украшению торжественных шествий.
В Афинах был тогда некто по имени Гипербол, из Перитеды*, о котором упоминает и Фукидид как о дурном человеке и который занимал собою почти всех тогдашних комиков как всегдашний предмет посмеяния на театрах. Брани, которыми его осыпали, не трогали его; он был к ним нечувствителен, по презрению к славе – свойству, которое многие называют благородною смелостью и твердостью, но в самом деле не что иное, как бесстыдство и безрассудная дерзость. Он никому не нравился; но народ часто его употреблял, дабы через него ругаться над важнейшими в республике мужами и клеветать их. Убежденные Гиперболом в то время афиняне были готовы употребить остракизм, которым они уменьшали славу и силу отличнейших из граждан и изгоняли их, более тем утешая свою зависть, нежели облегчая страх. Не было никакого сомнения, что на одного из трех соперников надлежало пасть остракизму. Алкивиад собрал воедино все разномыслящие стороны и, согласившись с Никием, обратил остракизм на самого Гипербола. Иные уверяют, что по уговору с Феаком, а не с Никием он присоединил его друзей к своим и изгнал Гипербола, который нимало того не ожидал, ибо ни один дурной или бесславный человек не был подвержен сему наказанию. Так говорит и Платон, комический писатель, упоминая о Гиперболе:
За свойства хоть его наказан он достойно,
Но подлости его бесславью непристойны:
Не ради таковых был найден остракизм.
Но все это в другом месте пространнее мы описали.
