— Я слушаю, — отвечал Машфер.
— Я отдал страшные приказания.
— Знаю.
— Я отдал начальство над войсками, окружающими вас, человеку, который вас не пощадит.
— Бернье?
— Да, ему.
— Ты прав. Это человек железный, когда дело идет о его долге.
— Но эти распоряжения еще не отправлены.
— А!
— Они будут отправлены только вечером. Садись на лошадь, поезжай к твоим… Разбегитесь… Спрячьтесь…
— К чему? Ты уже запечатал письмо к Бернье?
— Да.
— Можешь его распечатать?
Баррас взял письмо и сорвал печать.
— Возьми, читай его, — сказал он.
— Ты серьезно исполняешь обязанности директора, — с горечью сказал Машфер, — но ты не откажешь мне прибавить постскриптум.
— Какой?
— Вот этот: «Велите расстрелять всех, кто будет взят с оружием в руках». Ты понимаешь, что таким образом мы избегаем эшафота.
— Но между вами есть женщины?
— Есть, три. Первая командует нами и хочет быть расстреляна.
— А вторая?
— А о второй я должен просить тебя о другом.
— Что такое?
— Это жена негодяя Солероля.
— Я знаю эту историю.
— Оскверненная одним браком, она хочет восстановить свою честь другим.
— Я не понимаю.
— Я пришел просить тебя восстановить в должности мэра гражданина Жана Бернена, которого отстранил твой представитель Курций.
— В чем это может касаться мадам Солероль?
— Мы похитим мэра и книги гражданской росписи.
— Это для чего?
— Жан Бернен соединит мадам Солероль с ее кузеном.
— Но мадам Солероль — не вдова?
— О! Будь спокоен, — сказал с улыбкой Машфер — она скоро овдовеет.
— А какая же третья женщина с вами?
— А! Эту… — сказал Машфер, на лоб которого набежала тень.
Баррас вздрогнул.
— Эту ты знаешь, как и я, — продолжал Машфер, — это Ланж.
— Несчастная! — с волнением сказал Баррас.
— Я прошу тебя пощадить ее.
Баррас печально посмотрел на Машфера и прошептал:
— Она очень тебя любит?
— Да, и я также так люблю ее, что в некоторые часы чувство долга притупляется во мне и я хочу жить.
Баррас взял Машфера за руку и сказал:
— Ступай, спасайтесь все!.. Директор не узнает ничего из того, что ты сказал Баррасу.
Машфер хотел еще говорить, но Баррас взял его за плечи и вытолкнул из комнаты.
Подпоручик, привезший письмо Курция, так устал и проголодался, что, опустившись в кресло, которое подвинул к нему вестовой, принялся с жадностью есть. Роскошный владелец замка Гробуа имел княжеский погреб. По его приказанию молодому офицеру подали прекрасного вина, вина крепкого, которое бросилось ему в голову и погрузило в глубокий сон. Подпоручик проспал тридцать часов, и, когда уехал из Парижа с письмом, облекавшим капитана Бернье полномочием, Машфер уже переехал Ионну.
LXVI
Мы теперь знаем по письму Курция, что произошло в замке Солэй. Публикола, прибыв в Оксерр за помощью, привел с собою роту пехоты. Замок был занят без сопротивления. Это произошло из-за одного очень странного обстоятельства — из-за отсутствия Брюле и его сына.
Куда они девались? Этого никто не знал в Солэе, откуда они ушли накануне вечером и куда не возвращались. Чтобы узнать это, надо перенестись к той минуте, когда в погребе развалившейся голубятни Брюле, два раза выстрелив бесполезно в сына, очутился перед заряженным пистолетом, который Заяц направил на него.
— Ах, папаша! — сказал ему Заяц. — Вы хотели убить вашего сына, а вместо того он вас убьет…
Брюле понял, что погиб, потому что тон Зайца был холоден и решителен. Он упал на колени и закричал:
— Несчастный! Неужели ты осмелишься убить твоего отца?
— Вы же хотели убить вашего сына… Но я добрее вас…
Брюле перевел дух.
— Я дам вам время прочесть молитву, — спокойно прибавил Заяц и прищурился.
— Ах, разбойник! Ах, негодяй! — взревел Брюле и хотел броситься на сына.
Но Заяц подвинул руку вперед.
— Еще шаг, — сказал он, — и вы умрете!
— Я побежден… — пробормотал Брюле с бешенством. — О! Быть отцом подобного чудовища!
— Мы стоим друг друга, папаша, — с насмешкой сказал Заяц, — это я вам говорю. Читайте же молитву.
На губах Брюле выступила пена от бешенства.
— Ах! Ты убьешь меня, — сказал он, — но я умру, не говоря ни слова. Ты не узнаешь ничего.
— Это так только говорится, чтобы выиграть время, — сказал Заяц.
— Ты не узнаешь, где мои деньги.
— Я и без того знаю — в Лисьей норе.
Брюле покачал головой.
— Не все там, — сказал он.
— Полно, папаша, — возразил Заяц, — признайтесь сейчас, вам хотелось бы поговорить немножко, прежде чем отправиться на тот свет… Ну, будем говорить. Я добрый малый, я терпелив… Садитесь-ка на этот камень, подальше. Я это говорю для вашей же пользы… Несчастье так скоро случается…
Брюле чувствовал, что он связан по рукам и ногам сыном. Он сел.
— Бедный папаша, — с насмешкой сказал Заяц, — неужели любовь к деньгам заставила вас потерять голову?.. Если бы я умер, вы очень бы жалели об этом.
— Может быть, — сказал Брюле.
— Мы с вами жили так хорошо во время пожаров!
— Это правда!
— Мы так сходились, как голова и шляпа… А теперь я останусь один…
Брюле опять овладело смутное опасение.
— Потому что ведь вы чувствуете, — прошептал Заяц, — что я должен освободиться от вас, а то ведь вы освободитесь от меня.
— О, нет! — возразил Брюле. — Если ты хочешь помириться…
— Помириться! Полноте!
— Мы разделим все! Деньги, одежду — все.
— Я не верю. Если я вас выпущу отсюда, вы зарядите ружье и убьете меня, как цыпленка.
— Клянусь тебе, нет.
— Мне нужны отступные…
— Говори, я согласен.
— Во-первых, вы поставите сундучок в эту яму.
— Зачем?
— Затем, что мы найдем его всегда, когда захотим.
— Лучше взять его с собой.
