Жаннетта перевела дух.
— Слава богу! — сказала она.
— Что ж, если бы он и говорил со мной? — сказала Ланж. — Если бы он приехал в Гробуа нарочно для меня…
— Ах, сударыня!..
— Разве это не друг мой?
— Друг… Без гроша за душой… Изгнанник, которого разыскивает полиция…
Ланж пожала плечами.
— Вот увидите, в одно прекрасное утро, — продолжала Жаннетта, воодушевляясь, — полиция явится к вам.
— Плевать мне на полицию!
— Ваши бумаги захватят.
— Я прежде их сожгу.
— Вы будете арестованы… посажены в тюрьму, конфискуют ваш отель, ваше белье, ваши процентные бумаги, и все это из-за аристократишки… из-за этого бродяги.
Ланж перебила Жаннетту:
— Я тебе запрещаю говорить мне о Машфере.
— По крайней мере, вы не будете его принимать?
— Приму, если он придет.
Жаннетта вздохнула и замолчала. Карета, запряженная почтовыми лошадьми, приближалась к Парижу. Проехав Шарантонскую заставу, она направилась к Сен-Жерменскому предместью, где прелестная и несравненная актриса Ланж выстроила себе отель между двором и садом, отель, достойный ее богатства, таланта и красоты. Двор был заставлен статуями и мраморными колоннами, в ветвях больших деревьев пели тысячи птиц.
Банкир Гопп, поставщик Летран и Симон, богатый каретник, попеременно тратили сумасшедшие суммы, чтобы украсить и меблировать это жилище. Чеканное серебро, золотая посуда, восточные ковры, картины великих живописцев, мрамор белее снега — все это находилось в отеле актрисы Ланж.
Она воротилась домой с задумчивым лицом, едва удостаивая презрительным взглядом все эти богатства, и прямо прошла в небольшой будуар, обитый материей серо-жемчужного цвета с золотыми полосами. Этот будуар был ее любимым убежищем и сообщался с садом несколькими ступенями, которые вели в уединенную аллею. В конце этой аллеи была калитка в соседний переулок, за калиткой дерновая скамья.
Ланж разделась; потом, вместо того чтобы лечь в постель, закуталась в широкий пеньюар и отослала Жаннетту. Когда Жаннетта ушла, Ланж взяла с камина роль, которую она должна была играть в тот вечер. С ролью в руке вышла она в сад и по уединенной аллее дошла до дерновой скамьи, находившейся у калитки, и села на эту скамью. Не просидела она и двух минут, как два тихих удара послышалось снаружи. Ланж поспешно встала, сердце ее сильно забилось, а щеки вспыхнули.
VIII
Ланж отперла калитку, и какой-то мужчина влетел как ураган.
— Скорее! — сказал он. — За мною следят!
Этот человек был закутан в плащ, закрывавший ему часть лица. Ланж поспешно заперла калитку. Тогда вошедший мужчина скинул плащ, и молодая женщина бросилась ему на шею, говоря:
— Ты, верно, хочешь лишить меня жизни?
Он с восхищением поцеловал ее в лоб.
— Как ты добра и преданна! — сказал он. — Я тебя люблю!
— Ах! Если бы ты истинно меня любил, — сказала она, — ты не подвергал бы свою жизнь опасности каждую минуту, мой обожаемый Арман! Видишь ли, — продолжала она с воодушевлением, — я знаю все!..
— Ты знаешь… все?
— Да, все.
На губах его появилась гордая улыбка. Он сел возле Ланж и окинул ее белоснежное чело с чуть заметными голубыми жилками взглядом, смешанным с нежностью и с самонадеянностью мужчины, который чувствует себя любимым.
— И что же вы знаете, мой прелесный ангел? — спросил он.
— Я знаю, что ты был в Гробуа.
— Да… Я видел тебя там…
— О! И я видела тебя… И испугалась.
— Дурочка!
— Испугалась твоей смерти, мой Арман… Ноги у меня подогнулись… Пелена пала на глаза…
— Чего же ты боялась, моя обожаемая?
— Но ты, верно, лишился рассудка, что спрашиваешь меня об этом…
— Напротив…
— Ведь ты изгнан?
— Ну так что ж?
— Осужден на смерть?
— Однако ты видишь, что я жив и здоров.
— А если бы ты был арестован в Гробуа?
— Полно! Ведь я был не один.
— Знаю.
Он взял ее голову обеими руками и опять поцеловал.
— Как же много вы знаете, — сказал он.
— Я знаю все.
— Это много, мой милый ангел. Ну, скажи же мне, что ты знаешь?
— Ты хочешь?
— Еще бы! Давай, рассказывай!
— Ты был в Гробуа с Каднэ и Суше, человеком в жилете из человеческой кожи…
— Это правда.
— Ты увез Барраса… Вы его связали, заткнули ему рот… Бросили в карету…
— Это правда, — отвечал Машфер, — это был он.
— Что вы с ним сделали? Сам он не хотел мне этого сказать.
— А! Ты его видела?
— Да, он возвращался в Гробуа в ту минуту, как я уезжала оттуда.
Машфер сделался серьезен. Он взял в свои руки беленькие ручки Ланж и сказал:
— Выслушай меня хорошенько. Нынешней ночью для меня исчезла великая надежда.
— О! Я догадываюсь.
— Может быть, — задумчиво сказал Машфер.
— Да, я догадываюсь, — отвечала Ланж, — твои друзья и ты думали, что Баррас, этот любящий удовольствия человек, этот якобинец, оставшийся дворянином, этот знатный вельможа, из-под красной шапки которого еще виднеется графская корона, растрогается несчастьями своей касты, подчинится воспоминаниям о прошлом, поддастся обещаниям великолепной будущности.
— Увы! — сказал со вздохом Машфер.
— Вы все думали, не правда ли, — продолжала Ланж, — что, прельщенный примером Монка, он захочет возвратить Францию ее государям.
— Да, мы были твердо в этом уверены, — сказал Машфер.
— Вы ошиблись.
— Я это понял сегодня. Но это ничего. Мы восторжествуем без него.
— Что ты хочешь сказать, Машфер? — с беспокойством спросила Ланж.
— Я хочу сказать, — продолжал молодой человек с воодушевлением, — что отказ Барраса — искра, которая подожжет порох заговора, обнимающего всю Францию, которая ищет и ждет господина и которая уже три года управляется лакеями!
— Мой бедный Арман, — печально сказала Ланж, — я согласна с тобою: Франция ждет господина, но…
— Этот господин — король Людовик XVIII.
— Ты ошибаешься.
Машфер иронически засмеялся.
— Неужели ты думаешь, что это гражданин Баррас? — спросил он.
