— Признаюсь, меня самого это удивляет: я выстрелил в него в двадцати шагах в прогалине, а он все продолжал бежать. Жаль, что я не верю в колдунов. Ты не видал моего товарища?
— Разве вы были с кем-нибудь?
— Да, с одним из моих парижских друзей, с офицером, который приехал ко мне неделю тому назад.
— Это правда, — заметила молодая девушка, — мне говорили.
— Стало быть, тебе известны все новости?
— Я ходила к крестной матушке вчера, когда вы были на охоте, и видела, что слуга чистил красный мундир. Я спросила, мне сказали, что это мундир друга месье Анри.
— Вы сегодня охотились вместе с ним? — спросил дровосек.
— Мы разошлись в лесу час тому назад, но сойтись назначено было здесь. Он видел твою хижину утром, проходя мимо, и сумеет найти дорогу.
— Вы не встречали утром жандармов, месье Анри?
— Нет. Разве бригада из Куланжа здесь?
— Вот уже три дня, как они ищут поджигателей, но и до сих пор не нашли никого.
— Ты веришь, что есть поджигатели, Жакомэ?
— Как же! Когда видишь пламя и дым, надо же верить пожару. Френгальская ферма сгорела на той неделе.
— Верно, по неосторожности.
— А скирды папаши Жакье разве не сгорели вчера?
— Какой-нибудь пастух нечаянно обронил огонек, греясь…
Угольщик покачал головой.
— Вот уже три месяца беспрестанно пожары, — сказал он, — скирды, фермы, леса — все горит. Их целая шайка!
— Ты думаешь?
— Послушайте, месье Анри, я похож на разбойника, потому что, как дровосек и угольщик, я беден, живу в лесу, и кроме вас — так как вы меня знаете, — никому я большого доверия не внушаю. А если бы захотели довериться мне… Впрочем, довольно.
Угольщик замолчал, как человек, который боится, что сказал слишком много.
В эту минуту постучались в дверь. Мьетта пошла отворить. Вошел другой охотник, тот самый, с которым граф Анри разошелся в лесу.
Ему могло быть лет тридцать. Он был высок, смугл, с черными глазами, с густыми усами. Его мужественная и несколько дикая красота составляла контраст с голубыми глазами и с белокурыми волосами его товарища.
Граф Анри был среднего роста и скрывал под деликатной наружностью неутомимую энергию, силу, развитую телесными упражнениями, и львиное мужество, не мешавшее ему улыбаться, как молодой девушке.
— Я имею известие о твоем волке, Анри, — сказал вошедший, садясь у огня.
— Ты его застрелил?
— Нет, но он мертв, соседний фермер унес его.
Граф Анри нахмурил брови.
— Ты знаешь, кто этот фермер?
— Женщина, подбиравшая сухие ветви, видела, как он взвалил волка на свою телегу; она сказала мне, что его зовут Брюле.
При этом имени дровосек Жакомэ сделал движение.
— Это фермер гражданина Солероля, — сказал граф, — я знаю Брюле, это хороший человек, он без труда отдаст моего волка.
— Ваше сиятельство, кажется, очень доверяет Брюле? — спросил Жакомэ.
— Он хороший человек, это говорят все.
— Это-то правда…
Жакомэ засмеялся тихим и нервным смехом.
— Я знаю кое-что… — сказал он. — Впрочем, довольно!
Пока дровосек говорил, офицер внимательно на него смотрел.
— Знаешь ли, мой бедный Жакомэ, — сказал граф, — что ты чрезвычайно таинственен сегодня?
— Но, граф…
— Ты говоришь о поджигателях, ты уверяешь, что Брюле — нечестный человек…
— Я никогда этого не говорил.
— Но ты веришь, что поджигатели существуют?
— Верю.
Граф Анри пожал плечами.
— Ты находишься в странном краю, любезный Виктор, — обратился он к офицеру. — Здесь все чего-то боятся. Лишь только пожар случается на ферме, по неосторожности сожгут две-три скирды хлеба и тотчас же воображают, что это дело рук каких-то поджигателей.
Офицер промолчал.
— Что ты об этом думаешь? — настаивал граф.
— Я думаю, — отвечал офицер, — что ты отличаешься редким оптимизмом или глубоким неведением.
— Что такое?
— Неужели ты не знаешь, мой милый, что весь департамент в огне?
— Право, не знаю. Я не читаю газет и провожу все время на охоте.
Офицер опять замолчал. Жакомэ гладил свою бороду с видом человека, который с нетерпением желает, чтобы его расспросили. Хорошенькая Мьетта сделалась печальна и задумчива. Граф продолжал:
— Положим, что есть поджигатели, но до сих пор они, верно, хорошо расположены ко мне, потому что ничего не сожгли у меня.
— Ни за что нельзя ручаться, месье Анри, может, и случится…
— Ба! Революция сделала меня таким бедняком, что теперь почти нечего у меня сжечь. Если поджигатели и существуют, то ведь они жгут не для одного же удовольствия…
— Уж конечно, — сказал Жакомэ.
— Они жгут, чтобы грабить, а если и отнимут у моей сестры и у меня несколько серебряных приборов и луидоров…
— Френгальский фермер был небогат, и все-таки его ферму сожгли, — заметил Жакомэ.
— Ты знаешь кратчайшую дорогу на ферму Брюле? — спросил граф Анри.
— Знаю.
— Проводи нас туда, я хочу взять моего волка.
— Да ведь туда целое лье по лесу, а теперь холодно.
— Мы будем дуть в пальцы.
— Притом это отдалит вас от дома на два лье по крайней мере.
— Брюле даст нам лошадей.
— Как это странно! — пробормотал Жакомэ. — Вы очень любите Брюле, месье Анри. Впрочем, это не мое дело.
Офицер во второй раз взглянул на дровосека.
— Надень же твой теплый камзол, Жакомэ, — сказал граф Анри, — и показывай нам дорогу. Прощай, малютка.
Молодой человек охватил обеими руками хорошенькую головку Мьетты и поцеловал ее. Жакомэ накинул на плечи камзол из козьей кожи, снял со стены ружье, отворил дверь хижины и вышел первый, офицер за ним.
— Прощайте, крестный, — сказала девочка, обвив руками шею молодого человека, и вдруг шепнула: — Останьтесь на минуту, я хочу говорить с вами.
— Что ты можешь мне сказать? — спросил граф Анри с удивлением.
Мьетта подождала, пока Жакомэ и офицер отошли шагов на двадцать.
— Месье Анри, — сказала она, — я вас люблю, как отца, и не хотела бы, чтобы с вами случилось несчастье.
— Что же может случиться со мною?
— Батюшка говорит, что вы напрасно ходите в Солэй.
