— Нас отыскали жандармы! — воскликнул Охапка.
Но крик совы продолжался и изменялся каким-то особенным образом.
— Это начальник! — сказал Головня, лицо которого, на минуту нахмурившееся, прояснилось.
— Начальник?
— Да, тот, кто отдает мне приказания. Оставайтесь здесь, никто не должен трогаться с места до моего возвращения… Оставайся здесь, Заяц.
Взяв свое ружье, Головня бросился из Норы. В трех шагах от отверстия неподвижно стоял человек.
— Это вы, начальник? — спросил Головня.
Человек сделал утвердительный знак. Головня приблизился. Человек был закутан в большой плащ и имел на голове шляпу с широкими полями, а под шляпой красный капюшон, о котором говорил Головня. Он взял Головню за руку и увел его в чащу леса.
— Твои люди здесь? — спросил он.
— Здесь. Вы пришли назначить мне время?
— Да.
— Когда же?
— Нынешней ночью.
— Отсюда далеко до замка Рош?
— Ты не Рош будешь жечь.
— Какую же ферму, какой замок, какой дом осудили вы?
— Ты это узнаешь ночью…
— Но где?
— Назначь твоим людям сойтись в лесу около твоей фермы.
— В котором часу?
— В десять вечера.
— А потом?
— Жди меня…
— Как… Вы придете сами?
— Сам, и это никому не покажется странным, даже тебе.
— О! Это странно! — прошептал Головня. — Мне кажется, что я вас знаю…
Незнакомец засмеялся под своим капюшоном.
— Я слышал этот голос… где-то. Только, проходя сквозь маску, которая у вас на лице, он, вероятно, теряет свой обыкновенный звук.
— Может быть.
— Я теперь, как мои товарищи, очень желал бы знать, кто мне платит.
— Остерегайся!
— Правда ли, что, поджигая, ты рискуешь своей головой, но только головой…
— Чем же более могу я рисковать?
— Жизнью всех близких людей.
Головня задрожал.
— Потому что, если ты мне изменишь…
— О, этого опасаться нечего!
— Так ты хочешь знать, кто я?
— Мне кажется, что, когда я узнаю, кто вы, я буду лучше вам служить.
— Ну, пусть твое пожелание исполнится, — сказал незнакомец.
Он поднял свой капюшон. Луна сияла сквозь деревья, один из ее лучей освещал лицо, открытое незнакомцем. Головня отступил с изумлением, дико вытаращив глаза.
— Вы! Вы!.. — сказал он задыхающимся голосом.
— Я! — холодно отвечал незнакомец.
Он опустил свой капюшон и прибавил:
— Ну вот, а теперь слушай внимательно, что нужно делать.
VI
Воротимся на ферму, где Брюле разговаривал очень спокойно с графом де Верньером и с капитаном Бернье. Мамаша Брюле вернулась и села у огня. Сюльпис вышел.
— Куда ты идешь? — спросил его удивленный отец.
Сюльпис не растерялся.
— Прошлой ночью, — отвечал он, — корова ушла из хлева, я пойду посмотреть, спокойно ли она стоит сегодня.
Работники, пастухи, пахари вошли один за другим и сели за стол. Анри, капитан и Брюле расположились на верхнем ярусе. Служанка, которая обыкновенно пекла хлеб и стирала белье, сейчас поворачивала вертел. Брюле пил небольшими глотками, ел медленно и разговаривал, как человек здравомыслящий.
— Видите ли, мои добрые господа, — сказал он, — напрасно говорят, что политический переворот во Франции сделал людей завистливыми, это пустяки. Люди должны быть и богатые, и бедные, дворяне и крестьяне.
Анри улыбнулся и не отвечал. Брюле продолжал:
— Что сказали бы вы, месье Анри, если бы вам пришлось идти за плугом или косить на лугу?
— Очень может быть, что ты говоришь правду.
— Итак, — продолжал фермер со строгой логикой, — поскольку мы люди здравомыслящие по большей части, то мы не приняли этого политического переворота.
— В самом деле? — иронически спросил капитан Виктор Бернье.
— Да, — сказал Брюле.
— Однако…
— О! Я знаю, вы хотите сказать, что в Оксерре гильотинировали.
— Как и везде.
— Но мы далеко от Оксерра, хотя если через лес, то всего шесть лье.
— Неужели?
— Видите ли, господин офицер, — продолжал Брюле, — в нашем краю все честные люди, у нас только один недостаток — мы браконьеры.
— Вы сознаетесь?
— Ба! — наивно сказал Брюле. — При короле нам не нравилось только то, что мы не могли убить зайца, козленка или кабана, не подвергаясь опасности попасть в тюрьму. Когда дворяне-то бежали, крестьяне, не стесняясь, начали истреблять дичь. Дворяне уехали сами, им не делали вреда.
— Кто знает? — сказал капитан.
— Посмотрите-ка на месье Анри: он оставался здесь все время и никто не думал на него доносить.
— Это правда, — сказал Анри, — я должен признаться, что здешние жители не высказали большого энтузиазма к революции.
— Знаете, — продолжал Брюле, — мы сожалеем только об одном.
— О чем? — спросил капитан.
— О том, что месье Анри не женился на своей кузине, мадемуазель Элен.
— Молчи! — резко сказал Анри.
Он провел рукою по лбу как бы затем, чтобы прогнать мучительное состояние.
Сюльпис воротился, пока разговаривали. Работники, отужинав, вставали один за другим, прощались со своим хозяином и шли спать.
— Ступайте, дети, — сказал им Брюле родительским тоном, — ступайте отдыхать, а завтра рано принимайтесь за работу: мы положим пшеницу в риге, снег мешает идти в поле. Как там корова? — спросил он Сюльписа, видя, что тот воротился и сел за стол.
— Не трогалась с места, — отвечал Сюльпис, несколько взволнованный.
Мамаше Брюле не сиделось на месте. Ела она мало. А так как фермер все еще оставался за столом, она сказала ему:
— Хозяин, я пойду приготовлю комнаты этим господам.
— А! Так мы решительно ночуем здесь? — спросил капитан.
Анри открыл дверь и выглянул за порог.
— Придется, — отвечал он, — вот и опять пошел снег. Мы уйдем завтра.
— Твоя сестра тревожиться не станет?
— Нисколько. Она привыкла к подобным отсутствиям.
В том здании, куда фермерша пошла приготовлять постели, было две комнаты. Они всегда отводились новому владельцу, когда он приезжал осматривать свою ферму, как раньше их отдавали прежнему, то есть маркизу де Верньеру, дяде графа Анри, который был убит в армии Конде.
