— Что это такое? Что с вами? — спросил Анри.
Он положил письмо Каднэ и подошел к окну. Над лесом виднелся красный и зловещий свет пожара. Что это горело: лес, ферма или дом?
Элен де Верньер с живостью схватила за руку кузена и сказала задыхающимся голосом:
— Это странно, но я приметила, что бригадный начальник выходит из замка вечером каждый раз, как пожар наведет ужас на окрестности.
Анри вскрикнул, в свою очередь:
— О! Я не ошибаюсь, это горит ферма Брюле.
IX
Воротимся теперь на ферму Брюле.
Фермер и жена его, проводив гостей, воротились в кухню. Мадам Брюле никак не могла унять дрожь, потому что любезная физиономия фермера сменилась тем жестоким и грубым видом, который он имел обыкновенно, когда оставался один или со своими, то есть с женой или сыном. Бедная женщина дрожала, потому что не смела сказать мужу о возвращении Лукреции, однако сказать было необходимо. Мать и сын украдкой переглядывались с нерешительностью.
— Что это такое с вами обоими? — спросил Брюле, опять садясь за стол и наливая себе большой стакан вида.
— Ничего, батюшка, — отвечал Сюльпис, — я гашу огонь на случай несчастья.
— Почему же ты так смотришь на мать, словно собака на зайца?
Фермерша убирала тарелки и не говорила ни слова. Сюльпис подошел к отцу и шепнул:
— Матушка боязлива, вы это знаете, и когда она видит, что вы разгорячились…
— Пусть она идет спать, — перебил Брюле, — да и ты также ступай, лентяй… А я выкурю трубку.
Он стал набивать и раскуривать трубку, это дало Сюльпису время подойти к матери и шепнуть ей на ухо:
— Не надо ничего говорить сегодня — он не в духе… Он способен убить ее.
Фермерша сняла с себя кухонный передник и сказала мужу:
— Вам больше ничего не нужно, хозяин?
— Нет, ступай спать.
— Прощайте, хозяин.
— Прощай, — сердито сказал Брюле.
В глубине кухни деревянная лестница вела в единственный этаж фермы. Мадам Брюле поднялась на лестницу и исчезла, оставив Сюльписа с фермером. Сюльпис хотел также уйти.
— Подожди немного, — сказал Брюле, — мне нужно сказать тебе пару слов.
Сюльпис вздрогнул. Он подумал, что отец его догадался о возвращении Лукреции. Но Брюле продолжал уже смягченным тоном:
— Ты мне нужен. Тебе надо идти в Мальи-ле-Шато.
— Теперь? — сказал Сюльпис. — Уже скоро полночь.
— И холодно… Идет снег… И тебе было бы лучше лежать в постели, лентяй ты этакий, — сказал Брюле усмехаясь.
— Если нужно, я пойду, — покорно отвечал Сюльпис.
— Конечно, нужно, — продолжал Брюле. Я завтра должен заплатить арендную плату, а мне недостает 60 экю, иначе сказать, 180 ливров. Ступай к школьному учителю Николаю Бертену, он даст тебе эти деньги, а ты оставь ему расписку.
— Но он будет спать.
— Что ж такое? Встанет… Еще бы ему не побеспокоиться для меня! Когда я был членом совета общины, я выхлопотал ему лишних 30 экю в год.
— Но разве у него найдется дома 60 экю? — сказал опять Сюльпис, который дрожал при мысли оставить мать и сестру на произвол жестокости фермера.
— Если у него не найдется, он займет, — сказал Брюле голосом, не допускавшим возражения.
Сюльпис направился к двери.
— Возьми Серого, — сказал фермер, — он прытко бежит, и постарайся быть здесь до рассвета.
Когда Сюльпис вышел, Брюле подошел к окну и посмотрел на двор. В окне той комнаты, где ночевал капитан Бернье, не виднелось более огня, зато окно месье Анри было полуоткрыто. Сюльпис скоро оседлал лошадь, и Брюле видел, как он выехал со двора.
«Я отвязался от него», — подумал он со вздохом облегчения. Фермер погасил свечу, горевшую на столе, и, оставшись у окна, продолжал курить, хотя уверяют, будто нет никакого удовольствия курить впотьмах. Но если в кухне было темно, то на дворе светила луна, и Брюле все смотрел на окно графа Анри. Он видел, как граф вылез из окна на двор.
— Знаю, куда ты идешь, — сказал фермер, — на том конце огорода есть тропинка, которая ведет в Солэй… А может быть, и дальше, — прибавил он со зловещей улыбкой, — может быть, до площади оксеррской, где возвышается гильотина для поджигателей!
Произнеся это мрачное предсказание зловещим голосом, Брюле встал и, приподняв дверцу погреба, спустился в подпол без огня. Шагов через тридцать он дошел до двери, за которой увидел (ничуть не удивившись) тонкую струю света, и отпер эту дверь. Он очутился на пороге подвала, довольно большого, уставленного бочками справа и слева. На одной бочке стоял фонарь, бросавший слабый свет на трех человек, спокойно игравших в карты на опрокинутом бочонке. У этих трех человек лица были вымазаны сажею, и их невозможно было узнать. Возле каждого лежало ружье.
— Ну, дети, вы готовы? — спросил фермер.
— Мы ждем уже часа два.
— Где Заяц?
— Ушел… Сказал, что скоро воротится.
В эту минуту раздался крик совы. Этот крик как будто выходил из глубины стены.
X
Брюле переставил одну бочку на другое место. Эта бочка, которая была пуста, закрывала лаз. Лаз вел в подземный ход, проходивший под двором фермы и кончавшийся давно брошенной и заросшей кустарником мергельной ямой. По этой-то довольно странной дороге три человека с запачканными лицами пришли в погреб Брюле, и по ней же возвращался Заяц. Это он закричал, как сова, и скоро явился в погреб.
— Откуда ты? — спросил Брюле, с нежностью смотря на своего младшего сына.
— Я ходил караулить.
— Куда?
— Около фермы.
— Что же ты видел?
— Граф Анри прошел через пролом в огород по лесной аллее.
— Так и должно быть.
— Скажите, пожалуйста! — наивно произнес Заяц. — Это вас не удивляет?
— Нет.
— И это не расстраивает ваших планов?
— Напротив.
Говоря таким образом, Брюле снял блузу и сабо.
— Славный вы человек, Головня! — прошептал Заяц.
— Замолчишь ли ты, ехидна? — сказал фермер. — Если ты произнесешь это имя, я тебя задушу!
— Простите, извините! — сказал мальчишка. — Я подожду, когда вы сделаетесь так черны, как наши друзья.
— Ты будешь ждать долго.
— Неужели вы будете работать с открытым лицом, папаша? Ведь нынешнюю ночь будут работать?
— Да.
— Так как же?
— Увидишь. Пойдемте, дети.
